Ваня подавленно молчал, пока не зная, что делать со свалившейся на голову информацией, но Давид похоже не собирался останавливаться.
— Хочешь по отцу полную развёртку? — Спросил он и сделал небрежный тычок пальцем, куда-то в сторону. Тут же в ночном воздухе появилась светящаяся точка, величиной сначала с муху, затем увеличилась до размера яйца и, неожиданно кружок вытянулся диагоналями в правильный прямоугольник. Перед сидящими в креслах людьми возник, ни дать ни взять, экран на голом месте без намека, на какой либо источник питания. Молочный фон «телевизора» сменился портретом розовощёкого юнца в косоворотке и с длиннющей, но ухоженной гривой волос, расчёсанной наискось чёлкой на правую бровь. Улыбочка знающего себе цену ловеласа и нахальный прищуренный взгляд напоминали Климову кого-то, уж не себя ли…
— Таким он был в пору юности и в пору свиданий с твоей матери. — Прокомментировал Давид и, картинка уступила следующему слайду. Теперь на экране был молодой мужчина коротко постриженный, худой, заматеревший, со слегка выдающимися скулами. Взгляд был по-прежнему прищурен, но уж без шалого огонька. Более прозаичный.
— А это спустя восемь лет. Валера Кришевич не нашёл себя среди доцентов и метров-просветителей, зато с лёгкостью постиг науку предпринимательства. Время располагало. Как грибы росли кооперативы и, Кришевич основал себе такой, по пошиву джинсовых курток. Доход был по меркам перестройки колоссальный. К тому же Валера умел-таки договариваться как с бандитами, так и с бандитствующей милицией. Сказывался видимо опыт комсомольского вожака.
Тут Давид сделал паузу, и слайд сменился как по команде. Экран показывал респектабельного Кришевича, слегка потрёпанного временем. Но вполне самодостаточного. В хорошем костюме тройке и модном галстуке-рыбке. Упитанные холёные щёки являлись, пожалуй, показателем сытой и небедной жизни.
— Такой он сейчас, твой папа. Хозяин новорусской жизни. Имеет крупную сеть мебельных магазинов, ни где-нибудь, а в самой Москве, где и проживает и сейчас со своей молодой женой. Имеет от брака дочерей погодок, и ждут аиста в третий раз, благо состояние позволяет плодиться без оглядки. Свои юные увлечения девушками вспоминает с приятной ностальгией.
— Кобель мордатый! Индюк надутый! Пиж-жон! — Ивана прорвало и, уже не таясь, он от души поливал эти циничные прищуренные глаза на экране. — Ах, он ещё приятно ностальгирует. Я бы в церковь сходил на его месте. Гнида!!!
— Не очень-то я тебя понимаю, старик! — Проговорил Давид. — Ты сам-то разве не тем же занимаешься? Пока молод и красив?! Сколько ты девчонок перетасовал? А?! А если вас обоих отца и сына поставить в одну плоскость, прослеживается вполне закономерная…
— Хватит! — Чуть ли не заорал Климов (хотя, возможно ли орать мыслью). — Не хочу даже слушать! Про эту генетику и хромосомы! Я-то никого не брюхатил и уж точно никого не кидал!
— А может это впереди? — Голос Давида был преспокойнейший, чем он только усиливал раздражение Климова.
— Слушай, ты издеваешься, да?! Поставить отца и сына рядом! — Съёрничал кривым голоском Климов. — Хрен и палец ты ставишь рядом! Понял?! Да случись такое со мной, я бы нашел, как вырулить! Не хочешь жениться, оплати аборт бабе! Извинись, получи по морде, если надо, занеси яблок на больничку, расстанься по нормальному, по человечьи, а не исчезай с обещаниями. Вот как надо!
— Согласен. — Невозмутимо ответил Давид. — В тебе это есть, не спорю. Но… Нюансы. Нюансики опять… У молодого Кришевича, в ту пору студента, не было денег на аборт и в советские времена, знаешь, с абортами было сложноватенько, нежели чем сейчас. Да и потом… Валера просто испугался. Обделался, скажем, так! Не каждый раз так попадаешь. Испугался бы ты? Не знаю! И ты сам не можешь знать. Со стороны легко на ситуацию глядеть. А попадешь сам промеж наковальни и молотом… Там, брат, благородство отходит в тень. Ну, это ладно! Допустим, твой папа повёл себя как джентльмен. Дал деньги на аборт, извинился, получил по морде, в общем, сделал как нужно! Только бы тебя, такого Вани, не было бы. Не было бы и всё! Что скажешь? Тупик? Абсолютнейший! Нравственный парадокс.
Злость куда-то испарилась. Осталась незавершённость истории, и Ваня обречённо спросил:
— А что с матерью? Как она сейчас? Где?
Теперь уж Давид заметно скуксился, как то неуютно помялся и нехотя доложил:
— По матери, Ваня, плохо. Картина совершенно обратная… Не уверен я, что эти знания прибавят тебе настроения.
— Ну… Раз уж начал… — Ваня и сам не был уверен. Чувствовался в красноречивой скомканности Давида нехороший прикуп. Но интрига хуже открытости и Ваня прямо-таки не сводил глаз со своего «подсознания».
— Хорошо. — Сказал Давид и экран родил светловолосую девицу с вздернутым носиком и искрящимися жизнью глазами. Симпатичные ямочки на щёчках при улыбке — были тем подарком, что передаётся потомству. Ваня имел именно такую улыбку. И вообще, портретное сходство с матерью было один к одному.
— Такой была Наташа до знакомства с Кришевичем и… В момент так называемой «дружбы».
Следующий слайд показал заметно осунувшуюся девушку с колючим взглядом и нервно сжатым ртом.
— Здесь мы видим депрессию. — Продолжал Давид. — Ты уже был рождён и оставлен. Но проблема вместо того, чтобы исчезнуть, разрослась в душевный кризис. Наташа стала плохо спать, её мучили кошмары, везде она слышала твой плач. Чувство вины плюс прессинг среды: от неё отвернулись все, кто дружил с ней до этого, подточили её в корень. Наташа, заметь: я избегаю слово «мама», поскольку в это определение она нисколько не вложилась, стала нервно возбудимой, склочной натурой. Она забросила учёбу, часто стали её видеть в нехороших компаниях… Пьяной, с сигаретой в зубах, с вульгарным макияжем…
Словно в подтверждение Давидовых слов экран выстелил другую картинку: ссутулившаяся девка щурилась от сигаретного дыма. Размазанная как попало косметика, кривые пьяные губы и потухший взгляд. Мёртвый взгляд.
— Хватит! — Не выдержал Климов и экранчик, словно испугавшись, лопнул в воздухе. — Достаточно!
— В довершение доскажу. Уже без картинок. Наташи, твоей матери нет сейчас, в Вашем мире. Какая-то шваль пересадила её со стакана на «иглу». Она скончалась в «торчковом» притоне.
Давид выдержал паузу и сочувственно проговорил:
— Таковы линии путей твоих родителей, Ваня. Если один из них ощутимо поднимался, то другой в противовес неумолимо падал. Легко свести в формулу: отец-сволочь, мать-жертва. Говорят, судьбу не выбирают, здесь я промолчу. Однако, поправлю. Повороты определяете вы, люди, и куда развернёт любого из вас, зависит от характера, воли, амбиций. Проще, конечно, стать щепкой и плыть по течению. Но можно и зацепиться за бугорочек, за камушек и тем самым ослабить власть течения. Я не буду увлекаться философией. Скажу тебе, Ваня, просто: не надо считать себя серединной причиной. В этой драме виновата сама мать. Десятки тысяч историй, подобной этой, происходят в Вашем мире. Есть более жуткие и драматичные, но не все находят выход в бутылке и наркотиках.
Внутри Вани бушевала необъяснимая обида. Он не мог разобраться, что его бесит, но Давид метко и быстро подметил. Да! Он действительно считал себя причиной. Ни к месту родившимся. Разрушившим, поломавшим судьбу своей матери. Он хотел возразить Давиду, сказать резко… Нет. Лучше спрятаться за сарказм. Небрежная ирония, пожать плечом… Тьфу ты! Кого ты хочешь вылечить?! Это ж твое раздвоенное сознание. Ты прозрачен. Ванюша…
Но бушевало внутри, будь здоров! Ваня молчал.
— Не всегда бывает информация приятная. — Начал осторожно Давид. — Но ты пришёл порыться в своих «репейниках». Я это право твоё удовлетворил. Теперь, не вижу оснований тебе ЗДЕСЬ задерживаться. Тебе некомфортно и необходима отдушина. Так что прощай, Ванька! Не сердись если что…
Следующая фраза, слетевшая с уст Давида, обескуражила Климова.
— Вытяни в сторону руку, Ваня! Я здесь!
Удивила не фраза, а голос. Это был Люсин голос. Но её здесь не было. Напротив него сидел Давид и пялился с улыбкой в глазах. Наконец, уже своим голосом Давид сказал:
— Делай, как говорят! За тобой пришли. Вытяни руку!
Климов сначала посмотрел направо, а затем вытянул кисть. Тут же его пальцы сжали Люсины пальчики.
— Ваньша! Не бойся это я…
Почва, как бы выскользнула из под ног, но Климов не упал. Только осел. Люся появилась из-за невидимой шоры. Сначала боковым зрением, а потом и полностью он её увидел.
— При-ивет! — Весело пропела та. — Сейчас выйдем!
Всё пропало: и дивная ночь, и море, и шезлонги и Давид. Они стояли, взявшись за руки в каком-то светло сером коридоре. Или тоннеле… Тут не было ничего: ни красок, ни шума, ни эмоций. Пустота. Люся крепче сжала Ванину ладонь и…
