Он вернулся к двери и просто так уже, для проформы потянул… Дверь не открылась. Кто-то там, неведомо кто или что, не хотели его пускать. Вадим едко усмехнулся. Ну, что, Гагарин?! Из всех первопроходцев именно тебе поставили шлагбаум?! Стоило ли тогда вообще пускать СЮДА! Вот так, чтобы растравить и… Он прислушался. Закрытая дверь пропускала к нему звуки. Голоса. И голоса эти были сейчас явно громче, чем когда он, Зорин, прижимался ухом к двери. Ну-ну… Он подошёл и вновь прильнул к двери. Вернее, к щели. Голоса стали чётки, достаточно выразительны и разборчивы. Говорила женщина, сбивчиво и комкано. Торопясь куда-то…
— … человек хороший, я его давно знаю… Заберёт меня в Лондон. Мне нужна отдушина, воздух. Я так не могу… Папа, я по приезду отправлю телеграмму. Всё будет замечательно, вот увидишь. Поживу, подышу, оклемаюсь. Как осяду на новом месте, я приеду, заберу Вадю. Обязательно… Вот… Колю не вернуть, а жить-то дальше надо! А хорошо люди только там живут, только там… — Повисла значительная пауза, на протяжении которой, женщина то ли прокашливалась, то ли всхлипывала:
— Ну вот, в общем-то, и все, и… — Речь вновь оборвалась. Вадим ничего не понял, только отчего-то сладко защемило сердце. Его бросило в жар. Необъяснимым чутьём он почувствовал, что вот этот диалог (или монолог) связан каким-то образом с ним. С каким-то его прошлым. Или что-то в этом роде… ЭТО касается его. ЭТО его личное. Он шумно сглотнул слюну и замер словно мышь, стараясь услышать больше. Глубже. Ухо с силой вдавилось в расщелину между дверной коробкой и дверью. Однако, там… Молчали. Скрипели половицы, и присутствие чьё-то тоже ощущалось. Было слышно даже, как дышит тяжко с сопением женщина, говорившая недавно, но… Определить по звукам, есть ли там кто-нибудь ещё, было невозможно. И когда Вадим уж было, заключил, что женщина причитает в комнате одна, раздался голос. Мужской. Твёрдый. Бросивший Зорина в холодный пот.
— Уходи. Уезжай, куда хочешь!
Внутри Вадима что-то оборвалось, подобно песочнице рассыпалось, он… Узнал голос. Хотя и не понял, чей он. Живым организмом по телу пробежала волна беспокойства. Безотчётного беспокойства. Бедное истёртое ухо словно прилипло к жуткой щели.
— Стой! — Повелительный голос заставил Вадима трепетать, будто обратились в лоб именно к нему. Он с ужасом понял, кто за дверью может так говорить. Он ДОГАДАЛСЯ, и озноб заколотил его поджилки.
— За сыном… Не приезжай. Не надо… Нету у тебя сына.
Последние слова для Зорина ничего не значили. Смысл он их не понял, однако, тянущей болью отдалось в сердце, как ровно, если б слова предназначались ему или… Близкому ему человеку. Вадим понял: сценка, разыгрываемая за дверью, адресована ему. Для его ушей. Только зачем? Тайна, исходящая от деда, а ведь это был без сомнения дед, тянулась за ним ещё при его жизни. А сейчас Вадиму дают кусочек, пазл из этой тайны, чтобы он сам решил, куда его воткнуть, дабы собрать картину воедино. Дверь… замолчала. За торопливыми шагами, вероятно, женщины, хлопнула будто бы дверь, и… Воцарилось молчание. Густое аморфно-плотное молчание. Зорин подозревал, что там стоит дед и, насупившись, молчит. Молчит, глядя мёртвым взглядом в окно. Так всегда бывало, когда дедушку обуревали тяжёлые думы. И сейчас, он, наверное, стоит, и… Вадим осторожно выдохнул, боясь пропустить, пусть звуковую, но всё же, информацию. Неожиданно заплакал ребёнок. Кажется… ребёнок. Вадим, который не мог сообразить, откуда взялись дети, сжал нервно ручку. Определённо, плач… Шаги…
— Иду, Вадюша, иду! — Дед явно к кому-то обращался. Тело, уставшее от долгого стояния в неудобной позе, требовало выпрямиться. Но Вадим боялся пропустить и лишь переступил с ноги на ногу. Рука, сжимавшая ручку, дёрнулась тоже и дверь вместе с ней подалась… Легко. Щель широко распахнула зев, но Вадим притормозил движение. Это открытие его повергло в шок. Он сейчас боялся открыть дверь. Он боялся увидеть…
Страх родственник любопытству и поэтому Зорин начал медленно, очень медленно приоткрывать створ, пряча пол-лица за кромку двери. Открывающийся вид вынес глазам комнату, до боли знакомую. И спину. Спину знакомого любимого человека. Дед не видел его. Он наклонился над крохотной кроваткой и что-то там поднимал. Когда дедушка выпрямился, Зорин увидел на его руках, брызгающего слезами ребёнка. Маленького. Со щёлочками вместо глаз и огромным плачущим ртом. Ребёнок ревел достаточно требовательно.
— Ну, конечно, пора, давно пора меняться… Прости, дедулю, замечтался, старый…
Глеб Анатольевич, одной рукой держа, а другой, распахивая малышу пелёнки, щебетал ласковые слова и строил смешные рожицы. Вадим, который знал другого деда, был изумлён этой картиной. Он не помнил, чтобы деду кто-то оставлял детей и не помнил, чтобы… Бо-ум-м… В голове страшно бахнуло. Разорвалось. Как в колокол ударило понимание. Осознание. Пазлы почти собрались. Собрались без почти, целиком, если допустить, что женщина, кающаяся в чём-то перед дедушкой, была его же дочь, а его, Вадима, значит… Боже… Этого не может быть! Колени окончательно подкосились, руки судорожно охватили дверь, стало трудно дышать. Душно… Дверца под грузом ослабевшего тела поехала дальше, без предупреждений противно проскрежетав. Дед, словно услышав, да, конечно, услышав… Обернулся. Их глаза встретились.
Вадим не помнил подробно, что было дальше. Его ударила какая-то сила. Толкнула, отбросила, разметала… Подобно удару тока, его стряхнуло с точки опоры, унесло.
* * *
Он открыл глаза, и оцепенело разглядывал первые появившиеся звёздочки на небосводе. Потом над ним склонилось одно лицо, второе…
— Он очнулся! Вадим, как ты?! — Кажется, это была Люся. Влажный платок пощупал его лицо, и отовсюду посыпались вразнобой голоса:
— Николаич, ты нас напугал!
— А что случилось, командир?
— Подожди, Ваньша, не лезь! Дай отлежаться! Ты отдыхай, Николаич, потом расскажешь…
— Ой, Вадим, ты такой бледный. — Наташа, перехватив платочек у Люси, сама теперь охаживала лоб Зорина. — Говорила ведь: ни к чему хорошему не приведёт…
Зорин, попытавшийся было приподняться, был настоятельно уложен обратно. Чрезмерная женская забота не докучала и была даже приятна, но несколько стесняла его внутреннюю свободу.
— Ну, хорошо, хорошо… — Проворчал он, укладывая голову назад, на подложенные вовремя мешки. — Что стряслось-то?
— Что стряслось? — Олег засмеялся. — Это мы тебя должны спросить, что стряслось. Ты вылетел из своего портала как… Пробка.
— От шампанского. — Добавил Климов.
— Во-во! Мы к тебе, а ты в отключке. Что тут думать? Ванька пробил пульс — дышишь. Тут и Люська выныривает: где он, что, как… Я, грит, как положено, стою на связи, а его как ядром мимо… Аж волос поднялся. Да, Люца?! Так ведь?
— Так, так… — Люся озадаченно всматривалась Вадиму в лицо. — Вадим… Я не знаю…
Таких прецедентов не было ни с Ваней, ни с Олегом. Я не знаю, как объяснить…
В голосе Людмилы была растерянность и виноватость. Зорин рывком оторвался от импровизированных подушек, жестом давая понять, что всё в порядке.
— Как объяснить? Да не нужно объяснять необъяснимое… — Вадим с некоторым удивлением и наслаждением глубоко вбирал в себя посвежевший вечерний воздух. Новизна ощущений была во всём: в дыхании — казалось, воздух разбился на тысячу запахов-оттенков, в зрении — оно стало ярче, чётче и как будто острее, а ещё… Тело потеряло возрастную грузность. Так, по крайней мере, казалось, словно он Вадим искупался в омолаживающей купели и снял с себя не менее десятка лет. Он встал на ноги и слегка попрыгал, с удовольствием пружиня в коленях. Просто живчик… Юноша, да и только…
— Николаич, все хорошо? — Участливо спросил Олег. Видимо, такая зарядка озадачила группу.
Зорин ощерил рот в довольной улыбке.
— Даже очень хорошо. Сам удивляюсь… Невероятный заряд сил. Замечательно!
Он крутил запястья, сгибал-разгибал локти, вращал плечами. Ух-х… Всё двигалось на раз-два, словно тело щедро смазали, а ещё лучше представить: словно его заново выточили. Вылепили, снимая ножом всё лишнее… Здорово!
Головной рассмеялся.
— Николаич, ты будто с пробежки вернулся! Весь такой в движухе, энергичный… Тебя там не током шандарахнуло?
— Ты будешь смеяться, но шандарахнуло. Не током, конечно, но чем-то похожим, да!
— А подробности?
— От тебя-то подробности были?
— Извини…
— Не стоит извиняться. — Вадим дружелюбно хлопнул Олега по плечу. — Не обидел. Давайте-ка, все присядем в кружок и суммируем всё, что узнали! Опуская личные моменты. Да?!
Он приглашающее уселся на своё фамильное место у костра, и подождал, пока усядутся вокруг остальные. Испытывающе оглядел сосредоточенные лица и смягчающе улыбнулся.
— Оказывается, друзья мои, «Алиса в стране чудес» не сказка, а документальная повесть. Не знал. Ну, это ладно, лирика… Хотелось бы обсудить эту повесть-сказку, кто что вынес из своего индивидуального приключения. Предлагаю крупицы информации в общий котёл, так сказать, на общее рассмотрение… Ещё раз подчеркну: опуская личное! Если конечно нет желания распахнуть душу. Ну, это ладно… Давайте, начну с себя! Лично я ничего толком не узнал. Меня оттуда… Мягко попросили…
