кажется, вообще уже ничего не понимает. Лучше не надо. Мы позовём, если что.
Вилхелм так и застыл у остеклённого барьера в операционную. Оперировать собирались не кто-нибудь, а сам магос Децимос вместе с доктором Игельхундом. Обычно эти двое объединяли усилия только для работы с космическими десантниками, но на этот раз сделали исключение. Игельхунд на старости лет хотел сосредоточиться на научной деятельности в сфере нейроимплантатов и прочил на своё место главного врача именно Серу. Её нельзя было потерять.
Серу уложили на операционный стол и отгородили ширмой ту область, где хирурги собирались работать. Симона подкатила поближе тележку с инструментами, совершила несколько предварительных действий, а потом позвала Децимоса и Игельхунда.
Работали сосредоточенно и быстро, но не за ними следил Вилхелм, а за тем, насколько бледна его супруга. Операцию проводили под частичной анестезией, но Вилхелму показалось, что Сера вообще никак не реагирует на происходящее, словно не одну половину обезболили, а отправили пациента в медикаментозный сон.
Вилхелм так и не заметил бы Ийдану, если бы она не начала шептать что-то непонятное на языке, от которого кружилась голова. Вилхелм уже собирался воскликнуть "что ты здесь делаешь", но Ийдана жестом приказала ему помолчать.
В операционной на мгновение пропал свет, снова загорелся, пропал, появился, и когда магос Децимос оторвался от работы и бросил взгляд на люмены, установилось ровное, ничем не прерываемое сияние. Может быть, никто внутри и не заметил ничего подозрительного, но Вилхелм во время мерцания увидел тёмные силуэты, которые поглядывали на его любимую из-за плеча докторов. Не все эти силуэты походили на человеческие.
— Ты что творишь? — проговорил Вилхелм сквозь зубы.
— Спасаю твоей жене и ребёнку жизнь, — отозвалась ведьма.
Одна сторона лица Ийданы была вымазана сажей, другая белилами. Никаких ярких платьев, а только штаны и куртка из грубо выделанной кожи с меховой оторочкой. С запястий тянулись верёвочки с костями, и некоторые подозрительно смахивали на человеческие.
Вилхелм вздохнул и спросил:
— Какой ценой?
— Твой сын тоже будет шаманом, — ответила Ийдана. — В своё время он отдаст твой долг.
Вилхелм напрягся, сжал кулаки, руки задрожали. Ийдана сказала:
— У тебя нет, и не будет того, что мне нужно. А у него будет. Иначе бы я и не взялась за это дело.
В этот миг снова мигнул свет уже не только в операционной, но и в том помещении, где стоял Вилхелм. Ийдана исчезла.
Вилхелм оглянулся и не понял, как она могла скрыться так незаметно. Была ли она здесь вообще или это всё галлюцинации из-за недосыпания?
Когда Вилхелм снова посмотрел сквозь остеклённый барьер, он увидел магоса Децимоса со свёртком в искусственных руках. Магос словно знал, что за ним пристально наблюдают, а поэтому махнул зрителю.
Вилхелм сразу обо всём забыл. Сердце забилось чаще, он поправил ворот рубашки, а потом метнулся к входу. Оттуда раздалась монотонная синтезированная речь:
— Поздравляю, Вилхелм. Я хотел спасти хотя бы девочку, но удалось спасти ещё и мальчика. — Децимос протянул свёрток.
Вилхелма как по голове ударили. Больше всего на свете в это мгновение он боялся, что упадёт в обморок или уронит несчастное дитя, по-настоящему выстраданное матерью.
Младенец весь сморщился и пугливо рассматривал такой страшный мир за пределами утробы своим единственным правым глазом. Левая бровь как будто съехала вниз, глазница заросла плотью. Сбоку родимое пятно тёмного цвета в форме полумесяца, ещё одно, напоминающее крючок — на щеке ниже. И всё же несмотря ни на что, ребёнок потянулся к папе своими маленькими шестипалыми ручонками. Тогда Вилхелм всхлипнул и заплакал, как не плакал уже чёрт знает сколько десятилетий. Он отёр рукавом слёзы и только в это мгновение понял, что магос Децимос что-то говорит.
— Прошу, ещё раз, — сказал Вилхелм. — Такое чудо… я всё прослушал.
— Это на самом деле чудо, Вилхелм! — проговорил магос Децимос. — Аномалия! Он живой и дышит с такой-то транспозицией внутренних органов! Слава Омниссии!
— Слава, — повторил Вилхелм.
— Как вы его назовёте?
— Уран.
— Замечательное имя. — Децимос протянул руки. — А теперь верни мне ребёнка, пожалуйста. Нужно провести ещё несколько тестов. Пусть совсем не моя специализация, но ты бы знал, как я вдохновлён!
Вилхелм послушался, а потом спросил:
— А что с Серой?
— Доктор Игельхунд накладывает последние швы, — отозвался Децимос. — Всё с ней будет в порядке. Возвращайся завтра, Вилхелм.
Так, на негнущихся ногах Вилхелм поплёлся домой, ещё толком не осознавая тот простой факт, что он — отец.
4
Храм Бога-Императора на "Пентакле" едва вмещал сотню человек, подобное же место, посвящённое Богу-Машине и пророку его Омниссии, могло собрать многотысячную толпу. Но не спешите думать, что на корабле Пустынных Странников больше ценили именно культ, а не церковь. Всё дело в том, что храм Богу-Машине находился в двигательном отсеке, какого-то отдельного помещения не было вообще, — Пустынные Странники не запрещали людям верить, но и не поддерживали их в благом начинании.
Маленькому Урану шум и грохот двигательного отсека не нравился. Низкочастотный гул и звон ударов металла о металл и Вилхелму не давал покоя. Пусть у младенца в ушах вата, а Вилхелм пользовался наушниками, но шум проникал сквозь любую преграду, механизмы напоминали о своей беспрестанной работе вибрацией, которая отдавалась по всему телу.
А ещё в этом месте было ужасно жарко, — Вилхелм уже несколько раз протирал лицо носовым платком. Урану, обмотанному пелёнками, наверняка приходилось куда хуже.
Ради чего такие мучения?
Крещение.
Покинуть бренный мир без веры страшно. Даже невинные создания, которые никому за свою короткую жизнь не могли ещё навредить, рисковали отправиться в варп, в вечность мук. По крайней мере, так говорили все священники и лекторы-догматис.
"Пентакль" участвовал в боевых действиях, а потому не стоило затягивать это дело.
Вилхелм добрался до нужного места, зашёл в тупик. Со стены на маленького человека и крохотного ребёнка взирал огромный знак Бога-Машины, — человеческий череп, поделённый на две части. Одна часть была собрана из самых настоящих костей, перевязанных верёвками. Они колебались, дрожали из-за вибрации и воздушных потоков, могло показаться, что череп пульсирует. Другая часть только повторяла контуры головы, но состояла из переплетения шестерней, пружин, гирь и маятников. В глазнице "костяной" части — тьма, зато среди деталей часового механизма горел огонь, — самый настоящий, не оптический имплантат или люмен, а вечное пламя.
Вилхелм опустился на
