Гавуаля повысили в должности, поручив ему командование звеном после отъезда майора Ло (переведенного в штаб Жиро), и он отправился на свое первое боевое задание 12 июля. Облака помешали ему сделать снимки территории Франции, но он с удовлетворением обогнал немецкие истребители, поднявшиеся атаковать его в небе над Сардинией. На следующий день Андре Анри, бывшему летному инструктору из Истры, недавно получившему звание младшего лейтенанта, повезло больше, и по возвращении он скромно произнес: «Какое это удовольствие – снова увидеть Францию».
Сент-Экзюпери все еще проходил обучение на «лайтнинге», когда в отделение прибыл лейтенант Жан Лельо, блестящий выпускник летной школы в Версале, которого Алиас переманил в июле 1940 года после того, как Лельо решительно вызвался перелететь Средиземное море на стареньком «поте» с деревянным пропеллером. «Я и сейчас еще вижу, как этот большой, неуклюжий человек, – вспоминал позже Лельо свою первую мимолетную встречу с Сент-Эксом, – в небрежно надетой американской летной форме, широкими шагами направляется к нашей палатке, открытой в сторону взлетной полосы. Он рывком пригнул голову, чтобы войти, и меня поразили необыкновенная доброта и живость, сквозящие в его взгляде. Он приветствовал меня с простотой, удивлявшей в этом человеке, который мог претендовать на всеобщее восхищение. Ведь о нем говорили в Америке даже больше, чем во Франции и во всей Французской империи».
Только 27 июля, после семи недель обучения, Сент-Экс наконец вылетел на свое первое военное задание по Франции. Эти полеты на «лайтнинге» были по крайней мере раза в три продуктивнее, но и в столько же раз более изматывающие, чем те, что они с Гавуалем и «ветеранами» совершали в 1939-м и 1940 годах на «Поте-63» и «Блоке-174». Большинство боевых заданий в 1940 году имели продолжительность от полутора до двух часов. Полет же на «Р-38» мог длиться до шести часов, причем большая часть полета проходила на высотах близких к 30 тысячам футов, там, где многочисленные переломы Сент-Экзюпери причиняли ему невыносимую боль из-за чрезмерного снижения давления воздуха, приводившего к удлинению костей. Лельо не преувеличивал, когда описывал этот первый полет Сент-Экзюпери как «великолепно выполненный, но тяжелый». «Эскадрилья тогда выполняла полеты над Францией, и ей поручалось, среди прочего, фотографировать гавани, летные поля, станции – словом, все узловые пункты, где враг проявлял особую активность. Задача не из легких: вылетев из Туниса, следовало перелететь Средиземное море, провести два часа над Францией, а затем возвратиться на базу, снова пересекая море. И все это на высоте от 9 тысяч до 10 тысяч метров на одиноком, безоружном одноместном самолете. И ко всему этому Сицилия, Сардиния и Корсика находились во вражеских руках, что только усложняло задачу. Когда-то на них отмечали ориентиры, они давали приют или служили убежищем для авиаторов, рискующих лететь над морем, теперь же эти острова грозили бедой, с их летных полей взлетали истребители, готовые сбить самолеты, обнаруженные прибрежными радарами». Маршрут полетов, таким образом, приходилось прокладывать много западнее Сардинии и Корсики, и он уводил прямо на середину Средиземного моря.
«В тяжелом, подбитом ватой и мехом облачении, страдающий от тунисского пекла, – вернемся снова к воспоминаниям Лельо, – Сент-Экс уселся в кабину. Для него это был тяжкий труд, в авариях он ломал себе кости, и сейчас движения мускулов бередили старые раны, вызывая боль… В полдень он, наконец, взлетел, взметнув песок иссушенной зноем взлетной полосы, и скрылся в синеве. Он возвратился через шесть часов, сияющий от переполнявшей его радости снова увидеть Францию, с выполненными им, согласно заданию, фотографиями долины Роны. По глазам можно было видеть, какой восторг он испытывал от того, что по-настоящему вновь вернул себе право участвовать в борьбе и способен действием отстаивать свои идеалы, вдохновлявшие его литературные творения».
Позднее в небольшом алжирском ресторане, расположенном в подвале, куда Антуан пригласил Пелисье и несколько своих друзей, в том числе и Жана Габена, последовавшего за ним из Америки, Сент-Экс все еще ликовал и радовался тем великолепным ощущениям, испытанным им во время первого вылета на задание. «Вы не представляете, какое сильное волнение охватывает при приближении к земле Франции того, кто не видел свою страну целых три года и может, наконец, сказать себе: я лечу над своей страной. Я насмехаюсь над ее оккупантами. Я вижу места, которые мне запрещают видеть. По заданию мне требовалось добраться до побережья восточнее Марселя и сфотографировать береговую линию вплоть до восточных окраин Тулона. Но с той высоты земля выглядела голой и мертвой… Наши камеры дальнего действия действуют подобно микроскопам. Я смотрел вниз, но не видел там никакого движения. Никаких признаков жизни. Я был глубоко разочарован, и меня охватило невыносимое уныние. Франция мертва, думал я, и мне становилось все хуже. Но тут несколько серовато-дымчатых колец окружили мой самолет. Меня обстреливали! Франция все-таки жила! Мне стало лучше».
«Это вы уж слишком, старина, – прокомментировал Габен с грубоватым дружелюбием, – я бы предпочел оставаться в унынии!»
* * *
Сент-Экзюпери оказался менее удачлив во время второго полета, состоявшегося 1 августа, меньше чем через неделю после первого. Из-за какой-то неисправности в двигателе, обнаруженной уже после взлета, ему пришлось повернуть «лайтнинг» назад на аэродром Ла-Марса. Взлетно-посадочная полоса там была необычно короткая, длиной всего каких-то 600 ярдов, и пилотам требовалось приложить некоторое усилие, чтобы успеть затормозить и остановить «Р-38» еще до конца полосы. Новичков на аэродроме инструктировали заранее жать на тормоз так, чтобы гидравлические тормоза начинали работать в момент касания полосы. Именно это Сент-Экс и забыл сделать, в итоге он уже проскочил половину полосы, нещадно давя педали насоса, прежде чем тормоза начали работать. Он вылетел за пределы полосы и остановился с поврежденным крылом и шасси в близлежащем винограднике.
Полковник Карл Полифка, принявший командование Средиземноморским крылом разведки и аэрофотосъемки от полковника Рузвельта, через девять недель хотел оправдать Сент-Экзюпери и приписывал аварию дефекту самолета. Но полковник Гарольд Уэллис, офицер по снабжению генерала Спаатца, случайно оказавшийся свидетелем происшествия, придерживался иного мнения и видел в случившемся вину летчика. Уэллис взорвался, накинулся на Сент-Экзюпери с солдатской бранью и, не выбирая выражений, составил рапорт генералу Спаатцу с рекомендацией немедленно отстранить летчика от полетов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
