class="p1">— Я это знаю, — ответил он. — Как знаю и то, что без тебя я никогда не поднимусь на трон владыки мира. И посему буду защищать тебя до последнего. А еще, о красивейшая, я мечтаю, чтобы ты стала моей женой. Однако, — добавил Теннес, — некоторые могут подумать, что именно звезда твоей мудрости до сего времени направляла мои стопы тропами темными и пагубными. — И он с сомнением воззрился на меня.
— Ничего не бойся. Тьма всегда сгущается перед рассветом, а из зла непременно восстанет добро. Великая слава ждет нас обоих. Имя твое будет навеки забальзамировано историей, о Теннес, — ответила я. А про себя подумала, что скорее уж персы забальзамируют его тело, если, конечно, не бросят труп поверженного властителя собакам!
Теперь я вменила себе в привычку каждый вечер после захода солнца и утром, за час до рассвета, прогуливаться по плоской крыше дворца и смотреть на море. Гуляя в ту ночь по крыше, я молилась Небесам: хотя я смело исполняла свою роль в игре, ставки в ней против меня продолжали расти. Несомненно, ненавистный Сидон падет, но, когда стены его станут рушиться, как мне защитить свою голову? Этого я не представляла. Но веры не теряла ни на секунду. Я всегда знала, что являюсь инструментом той Силы, которая направляет судьбы целых народов. И понимала: что бы я ни делала — я делала сие, повинуясь приказам, отданным по причинам, мне неведомым; кроме того, инструментом я была не из тех, что можно сломать или выбросить за ненадобностью. Нет, какой бы узкой ни оказалась тропа и какие бы опасности там ни поджидали, я не сомневалась, что пройду по ней благополучно, ибо сие предопределено свыше. Хотя куда именно приведет меня эта тропа, я сказать не могла, поскольку в ту пору была всего лишь земной женщиной, такой же как и все. Тем не менее я слала Небесам свою молитву и жадным взором оглядывала горизонт.
И — вот оно! Далеко-далеко, за огнями сторожевых трирем Оха, так далеко, что он, казалось, лежал на водной глади, теплился едва заметный зеленый огонек. Он горел всю последнюю четверть часа, а затем погас. Так я узнала, что слова мои достигли Египта и теперь Нут и Филон пришли спасти меня.
Перед рассветом я опять поднялась на крышу дворца, и вновь далеко вдали изумрудный огонек горел на груди моря, словно говоря, что там, в морской дали, меня ждет большая трирема. Но как же мне туда попасть?
Вероломный Теннес и продажный Ментор хорошо сыграли свои роли. Они открыли ворота наружной стены, обороняемой греками, и впустили персов, которых греки встречали словно братьев, поскольку в прошлом нередко служили под их началом. Сидонцы увидели все и поняли, что проиграли, как поняли и то, что игра была нечестной.
Многочисленные толпы сбежались на Священную площадь — народ неистовствовал, требуя крови Теннеса, а тот, спрятавшись за шторами, вслушивался в их крики. Билтис и я, играя каждая свою роль, пришли успокоить его.
— Будь мужествен! — мягко сказала я. — Путь к власти над миром труден и крут. Но когда вершина будет покорена, каким же сладостным, о победитель, покажется распахнувшийся перед твоими глазами простор.
— Да уж, воистину труден и крут, — пробормотал царь, вытирая лоб расшитым краем мантии.
Билтис в позе показного смирения, со скрещенными на груди руками, стояла позади мужа, и если бы Теннес уловил взгляд, которым она буквально испепелила его, то путь сей наверняка показался бы ему еще круче.
— Давай поговорим, — попросила я. — Развязка уже близка. Каков твой план? Как тебе и нам, твоим царицам, бежать из города?
— Все готово, — ответил Теннес. — На царском причале, к которому из дворца ведет потайной ход, стоят в укрытии пришвартованные царские корабли, и среди них — мой личный, уцелевший от пожара благодаря тому, что был заблаговременно спрятан там. Команда судна состоит из греков, которым обещано крупное вознаграждение, а потому они всегда наготове и денно и нощно ждут в этом сарае моей команды к отплытию. Мы на веслах выйдем из гавани и отправимся к скрытой бухте на берегу, а уже оттуда нас проводят к лагерю великого царя персов. Или, может, мне разумнее будет остаться здесь с Ментором? Думаю, мы оба должны поприветствовать Оха, когда тот будет въезжать в Сидон, и вручить ему ключи от города. Но в таком случае, Дитя Исиды, тебе придется покинуть город самостоятельно — одной или вместе с госпожой Билтис, если она захочет составить тебе компанию, — с тем чтобы позже нам всем встретиться в лагере Оха.
— Да, полагаю, так будет лучше, — ответила я. — Не к лицу великому царю Теннесу сбегать тайком ночью к своему союзнику. Так что выходи встречать персов с почестями, как то подобает монарху. Но подчинятся ли греки нам с Билтис, коли мы придем на корабль без тебя?
— Не тревожься, о госпожа, возьми этот перстень. — И, стянув с пальца перстень с царской печаткой, Теннес протянул его мне. — Все, кто видят сей атрибут власти, повинуются беспрекословно. Кроме того, я отдам соответствующие приказы. Не сомневаюсь, что мы с тобою скоро встретимся вновь, и теперь уже навсегда. Так не все ли равно, какой дорогой направится к месту этой встречи каждый из нас, ведь наши с тобой судьбы тесно переплетены.
— Да, мой господин Теннес, это правда, — быстро проговорила я, поспешно пряча его печатку.
Именно в этот момент, в час заката, в комнату вошел Ментор. Он уже больше не казался веселым и беспечным: брови военачальника были нахмурены, а в глазах плескалась тревога.
— Клянусь Зевсом! — воскликнул он. — Случилось нечто ужасное! Отчаявшиеся сидонцы, о царь Теннес, созвали совет, на котором порешили, что чем отдаваться в руки Оха, они лучше сожгут город, а с ним — и самих себя, своих жен и детей. Вот что они надумали, не забыв при этом обрушить на твою голову проклятия всех богов. Смотри, уже пылает!
Мы подошли к окнам и увидели обезумевших мужчин, метавшихся взад-вперед с горящими факелами в руках, в то время как другие загоняли толпы визжащих женщин и детей в жилые дома и храмы и накрепко запирали за ними двери. Там и здесь с крыш зданий поднимались завитки дыма, которые вскоре смешались с языками пламени. На востоке и на западе, на
