Так что поступай по-своему либо последуй моему совету, мне все равно: я возвращаюсь в Египет и буду искать там более достойной судьбы, чем становиться супругой побежденного раба.
— Если я теряю все, ты не теряешь ничего, — медленно проговорил Теннес. — Вдобавок твой ум — мой ум. Этот перс слишком силен для меня, а Египет для меня слишком слабая опора, которая в любой момент может рухнуть. Да и сидонцы непокорны и мятежны и уже недовольно ропщут против меня. Думаю, они убили бы своего царя, если бы только осмелились: меня в народе теперь называют детоубийцей, потому что я в угоду жрецам принес в жертву родного сына.
— Не исключено, что подданные захотят свергнуть тебя, о царь, — предположила я легкомысленно. — Ведь настроения толпы так переменчивы. Повторяю: человек мудрый и стремящийся к величию думает не о других, а о себе.
— Я посоветуюсь со своим полководцем, греком Ментором, который необычайно прозорлив, — сказал Теннес и оставил меня.
«Вот ты и заглотил наживку», — подумала я, провожая его взглядом.
Затем я позвала Билтис и пересказала ей весь наш разговор. Она внимательно выслушала и спросила:
— Айша, почему ты толкаешь Теннеса на этот путь?
— Потому что в конце его — волчья яма, — ответила я. — Разве твои шпионы не рассказывали нам, что Ох — человек вероломный и безжалостный? Он заключит с Теннесом договор, а затем хладнокровно уничтожит его. По крайней мере, такой совет мне дали Небеса, и мне показалось, что он разозлил Теннеса.
— Тогда я буду молиться, чтобы Теннес последовал твоему совету, который отправит его прямиком в ад, а вместе с ним — и остальных сидонцев.
Именно так все и произошло, ведь Ох и впрямь отличался редким коварством. Остальное можно пересказать в нескольких словах. Теннес отправил своего посланника, фессалийца, такого же ловкого пройдоху, как и он сам, обговорить соглашение с Охом. Условия выдвигались следующие: Теннес сдает персам Сидон, а в награду получает право царствовать в Египте после того, как его завоюет, а еще в Финикии и в придачу — на Кипре. Ох клятвенно пообещал ему это и продолжил наступление. Дойдя до определенного пункта, персы остановились. Тогда Теннес, согласно договору с Охом, повел сотню самых знатных горожан Сидона якобы на совет государств Финикии. Как только они очутились в лагере Оха, персы зарубили всех до единого, оставив в живых одного лишь Теннеса, — тот вернулся в Сидон с рассказом о западне, из которой ему чудом удалось выбраться.
Вскоре я поняла, что развязка близка, и на корабле, который не сам Теннес, но военачальники сидонцев послали к Нектанебу, да бы молить фараона о помощи, отправила в Мемфис преданного иудея, поклявшегося служить Билтис. Тот спрятал в полой подошве сандалии письмо, адресованное Нуту и Филону, с просьбой капитану тотчас отправиться в плавание и сделать все, о чем мы с ним договорились. Также ночь за ночью я посылала свой дух или, скорее, свою мысль искать дух Нута, как он меня учил, и мне казалось, что от святого старца прилетали ответы, дававшие знать: он прочел мои мысли и сделает все, о чем я прошу.
Знатные горожане Сидона созвали совет в огромном зале дворца. Укрывшись за портьерами галереи, мы с Билтис видели и слышали все происходящее на совете, который по праву царя возглавлял Теннес. Резко говорили с монархом вельможи, поскольку глубоки оказались их сомнения. Они считали очень странным то, что царь единственный из всех уцелел в засаде. Однако искусный лжец Теннес ловко выкрутился, заморочив им голову баснями: мол, раз боги сидонцев сохранили ему жизнь, то и он в свою очередь сохранит жизни подданным. Да, так увещевал он горожан, этот подлый предатель, а сам тем временем обдумывал новый гнусный план, как уничтожить их всех.
На этом совете сидонцы решились предпринять отчаянный шаг. День за днем многие бежали из города морем либо другим путем. Уже почти треть жителей покинула его, и среди них тысячи лучших солдат, так что военачальники понимали: скоро большой город защищать будет почти некому. Поэтому они приняли такое решение: сжечь все свои корабли, чтобы больше никто не смог воспользоваться ими для побега, а на воротах и вокруг городских стен выставить караулы с приказом убивать всякого, кто попытается удрать посуху.
Дрожа за свою жизнь, Теннес дал согласие на эти меры, поклявшись, что желает лишь одного — победить или умереть вместе с жителями Сидона.
Вскоре ночь сделалась светлой как день, оттого что более сотни военных кораблей, а с ними и множество суденышек помельче охватило пламя. Сидонцы, наблюдая с крыш своих домов, били себя кулаками в грудь и стенали: отныне они отрезаны от всего мира и должны победить либо погибнуть.
Корабли Оха сторожили порт, но довольно небрежно: ему было известно, что гавани Сидона пусты, а огромная армия персов несметными толпами стекалась к стенам города.
С каждым часом лазутчики возвращались с ужасными новостями, заставляя сердца сидонцев замирать от страха: теперь они понимали, что вся надежда на победу испарилась и они обречены, хотя пока не ведали, что именно царь предал свой народ.
Созвали еще один совет, за ходом которого мы с Билтис тоже наблюдали, и на нем порешили, что город должен сдаться на милость Оха. Теннес изображал возмущение и готовность опротестовать своей властью сие решение — все в точности, как я внушила его черному сердцу, ведь он ежедневно приходил ко мне за советами. В лагерь Оха отправили гонцов с обещанием сдаться на достойных условиях и, пока те отсутствовали, принесли Дагону и его компании очередные жертвы — детей и животных на Священной площади перед храмом, и она вновь окрасилась кровью. Так этот бессердечный народ надеялся умилостивить Небеса и снискать милости Оха.
Гонцы вернулись с ответом: если пятьсот знатных горожан выйдут без оружия и с заверением покорности, он удовлетворит их прошение и пощадит Сидон; в противном случае персы не оставят от города камня на камне и вырежут всех, кто обитает за его стенами. Также один из посланцев Оха, сопровождавших гонцов, привез Теннесу секретное письмо. Царь, к тому времени уже и шагу не смевший ступить без моего совета, прочел его мне. Послание было кратким, и суть его заключалась в следующем. Если Теннес отдаст Сидон в руки Оха, тот клянется самой священной персидской клятвой отблагодарить его намного более щедро, чем они договаривались изначально. Ментору Родосскому и командующим
