смерти ты обретешь все, Теннес, замышлявший сотворить зло против Дочери Мудрости, — все, кроме самой Айши, которая прощается с тобой, нечестивый пес.
Услышав сие, Теннес с завыванием и стонами испустил дух. Таким образом, Оху уже не было необходимости убивать царя Сидона, ибо мы с Билтис сделали это за него.
Глава XI.
БЕГСТВО ИЗ СИДОНА
Все было кончено. В зале царского дворца повисла тишина, хотя за окнами ревел пожар и звучали крики сидонцев, прощающихся с жизнью. Я, Айша, и царица Билтис стояли лицом друг к другу, а на полу между нами распростерлось тело Теннеса; на перекошенном бледном лице покойника мелькали отсветы огней бушующего снаружи пожара.
— Что теперь, царица? — спросила я.
— Полагаю, смерть... — ответила она едва слышно, словно ярость лишила ее последних сил. — Мне более ничего не остается.
— Но я-то не все свои земные дела завершила, о царица, мой час еще не пробил.
— Ах да, я забыла. Следуй за мной, Дитя Исиды; Билтис не бросает тех, кто верно послужил ей. Взгляни последний раз на этого дохлого шакала, что мечтал называть тебя своей супругой, и следуй за мной.
Когда мы выходили из зала, я бросила взгляд в окно и увидела, что, хоть уже и настал вечер, на Священной площади светло как днем: языки пламени охватили храм, и в них огромная медная статуя Молоха сияла точно так же, как и в день жертвоприношения, когда раскаленные докрасна челюсти идола проглотили дитя Билтис. Вид Молоха ужасал — нечестивый бог словно бы ухмылялся в дьявольском триумфе, ибо сегодня получил величайшую из своих жертв.
Внезапно пинакль храма рухнул прямо на идола и раздавил его. Таков был конец Молоха. Спустя годы Сидон отстроили заново, но в его стенах не было принесено более ни единой жертвы этому дьяволу. Так что, по крайней мере, я, Айша, положила конец поклонению Молоху в Сидоне.
Когда мы проходили через мою опочивальню, я прихватила шкатулку с бесценными украшениями, которыми Теннес время от времени заваливал меня, — ведь они были обещаны Исиде, а какой богине понравится, если ее лишат даров. В дальней стене спальни имелся проход, ведущий к двери, возле которой уже теплилась зажженная лампа. У двери той стоял человек, один из иудейских слуг, поклявшихся в верности Билтис.
— Что же ты медлишь, о царица? — воскликнул он. — Еще чуть-чуть — и мне пришлось бы спасаться бегством: дворец под нами горит! — И с этими словами он показал на завитки дыма, пробивающиеся сквозь щели пола из опочивальни, которую мы только что оставили.
— Я припозднилась, но не слишком, — ответила Билтис. — Нас задержал царь, а сам он отправился другим путем. Ты знаешь его наказ, а вот перстень моего супруга Теннеса. — И она продемонстрировала царскую печатку на моей руке. — Повинуйся и веди нас.
Слуга поднял лампу и взглянул на перстень. Затем поклонился и махнул нам рукой, приглашая следовать за собой.
Мы пошли по длинным коридорам с множеством поворотов и наконец приблизились к другой двери, которая открывалась ключом. Переступив порог, мы очутились в сводчатом помещении (то была своего рода пристань под крышей), в котором стояла большая царская ладья — та самая, на которой меня доставили к берегу Сидона. Внутри уже сидели гребцы, но двое греческих воинов, охранявших ее, приказали нам остановиться.
— Эта лодка дожидается царя Теннеса, — объявил один из них. — Только он, и никто другой, может сесть в нее.
— Но я его супруга... — начала Билтис.
— С которой, как я слышал, царь поссорился, — с глумливой ухмылкой оборвал ее воин. — Царица или нет, госпожа, ты не можешь взойти на борт без царя или без приказа, скрепленного его печатью.
Тут я подняла руку со словами:
— Вот царская печатка. Пропусти нас.
В свете лампы грек воззрился на перстень, затем сказал что-то другому наемнику, и оба повиновались, хотя лица их и выражали явное сомнение. Было очевидно: солдаты, стоявшие здесь на посту, не ведали, что творится в городе. Мало того, мне поначалу даже показалось, что эти двое подумывали ограбить нас, а то и похуже. Однако царская печатка защитила нас.
Мы прошли с дюжину шагов и достигли лодки. На борту ее, помимо моряков, были также телохранители царя, знавшие его жену и отсалютовавшие ей поднятыми веслами. Билтис махнула сначала мне, потом слуге-иудею, велев подниматься на борт, после чего неожиданно сказала рулевому, командовавшему гребцами:
— Отчаливай и во всем следуй указаниям этой госпожи. Учти, если хоть волосок упадет с ее головы, каждый из вас заплатит ценой собственной жизни, потому что это не женщина, а богиня, которой повинуется сама Смерть.
Я взглянула на нее и спросила:
— Разве ты не поплывешь со мной, царица Билтис?
— Нет, — прошептала она. — Я выбрала иной путь спасения. За меня не бойся, я все расскажу тебе, когда мы встретимся снова. А пока прощай, Дочь Мудрости и мой добрый друг. Пусть боги, с которыми ты общаешься, будут тебе защитой на земле и примут тебя, когда ты покинешь этот мир. Благодарю тебя за то, что ты пыталась спасти моего сына, и за то, что набросила на меня покрывало Исиды, когда меч, который недавно пронзил сердце злодея, был направлен в мое сердце. Расступитесь, моряки, дайте мне дорогу! — крикнула царица. — И если хотите еще раз взглянуть на солнце — повинуйтесь!
Собственными руками оттолкнула она от причала лодку, и та медленно заскользила к каналу. В следующее мгновение Билтис отпрянула в темноту и исчезла.
Я раздумывала, не стоит ли вернуться и разыскать ее, но тут стоявший рядом иудей крикнул:
— Налечь на весла! Прибавить ходу! Не спрашивать ни о чем царицу, которая, несомненно, отправилась по важным делам! Торопитесь! Смерть идет за нами по пятам!
Несколько мгновений гребцы колебались, затем налегли на весла, а я тщетно гадала, что же на уме у Билтис. Уж не задумала ли она завлечь меня в ловушку? В любом случае выбора не было: позади оставался пылающий город, а впереди лежало открытое море. Какие бы опасности мне ни грозили, приходилось положиться на судьбу. Билтис сказала, что она выбрала иной путь спасения. Интересно, какой? Возможно, она найдет защиту у Ментора или же Ох пообещал ей неприкосновенность в обмен на кровь Теннеса.
Я сидела молча; вскоре
