заставила Эктори выпить.
Ария как ни пыталась препираться, вскоре поняла, что говорить ей слишком сложно и гораздо безболезненно будет выпить варево, тем более, что некоторый положительный эффект оно имело.
Опять отвернувшись к стенке, не сильно заботясь о том, слушает ли её Зингера, Эктори прошептала:
— А знаешь, я когда-то по наивности, потратила часть своей собственной энергии на заклинание. Тогда сильно испугалась, думала проживу от этого меньше, да и Корэр припугнул. Потом я узнала, что жить мне в любом случае отмерено максимум до тридцати шести и смирилась, поняв что это настанет раньше, чем закончится жизненная энергия. А вот только теперь поняла, что нашла решение этой проблемы. Ведь жизнь хранителя связывается с его планетой, звездой или ещё чем. Так получается, что энергия течёт между телом его и хранимого им объекта. А значит, став хранителем я восполнила эти жалкие израсходованные по глупости крохи. Вот оно как всё просто…
Эктори зевнула и почти тут же провалилась во Тьму бессознательного, уже не услышав ответ Зингеры:
— Просто, только сначала нужно найти путь стать хранителем, а потом подчинить себе целую планету. Мало кто способен это хотя бы вообразить. Но для вас, арий, может быть и просто…
Поняв, что Эктори не слушает её Зингера поднялась с табурета возле кровати, пошла собирать рассыпанные вещи.
Дождавшись, пока Эктори заснёт покрепче, Зингера наконец полностью сменила ей повязки. Несколько дней она провела хлопоча над валявшейся в забытьи арией, промывая раны, меняя пропитанные кровью простыни. Пусть она даже знала, что арии чуть ли не единственный вид, которому не грозит заражение крови, иначе она поступать не могла.
Эктори несколько раз подрывалась с постели, собираясь куда-то бежать, от кого-то прятаться, вопя что-то на странной смеси Первого и Нового имперских языков. Взгляд её единственного глаза, горящий безумным огнём, метался по комнате, устремляясь в пространства, видимые только ей. Она оказалась довольно сильной для той, чьё тело буквально разваливалось на части — несколько раз Зингера успела порадоваться, что была воплощением энергии элемента и обще принятые законы на неё не действовали, иначе бы ей не удалось совладать с арией, считавшей, что она борется за свою жизнь.
* * *
Какое-то время Эктори бродила по тёмным закоулкам сознания, силясь найти путь на свободу. Но сил продолжать путь становилось всё меньше, она решила остановиться, опустилась зажавшись в угол, в надежде спрятаться он расплывчатых образов, преследовавших её.
Образы стали чётче, получили твёрдую, осязаемую форму — к ней пришла Сабирия, в сопровождении Скронора и многих тех, в чьей смерти она была повинна напрямую или косвенно. Их разрозненная толпа казалось заполняла собой всё видимое пространство и угодила далёко за его край. У многих даже не было лиц, только отдельные приметные детали, всё же сохранившиеся в памяти, высвечивающиеся яркими пятнами на бесцветных формах. Эктори вряд-ли смогла бы вспомнить, кем они были и когда встретились, она не тратила сил и времени на то, чтобы запечатлеть их лица в памяти.
Сабирия проговорила, словно прочтя её мысли:
— Все наши жизни стали камнями, которыми выложена твоя дорога вовсе не к возвышенной цели, а к исполнению эгоистичной прихоти. Что для тебя чужая жизнь? Так, краткий миг или два, мелкая песчинка в океане миров. Ты смахнёшь её, переплавишь, разотрёшь и даже не заметишь. Всем нам просто не повезло оказаться на твоём пути. Но мы не в ним тебя, такова наша Судьба.
Эктори вздрогнула, вновь ставя под сомнение то, действительно ли Судьба так неизбежна. Существует ли она вообще? Или это именно та, что зовёт себя Эктори, сделала выбор: отнять чужие жизни?
Сабирия, вновь озвучила её опасения, перерастающие в страхи:
— Может эта ваша Судьба не более чем удобная придумка арий? Ведь так легко делать что вздумается и оправдывать себя волей высших сил: «Если я оказался именно там, где оказался, и сделал именно то, что сделал, значит так было положено, так предначертано». Это попахивает лицемерием.
Эктори попыталась было возразить, слишком глубоко засела в её сознании убеждённость о неизбежности Судьбы, но слова предательски разбегались, отказываясь складываться в предложения. Вскоре она всё же смогла направить мысли в нужную сторону, подчинила заплетавшийся от растерянности язык, попыталась говорить так, чтобы ответ не звучал как оправдание:
— Судьба ведь применима и к нам. Мы не виним тех, кто доставил нам неудобства, или даже жизнь отнял, ведь путь выбирал он не сам, на то была воля Судьбы. Мы не виним других в их выборе, не проклинаем и не ненавидим. Даже тебя, живущую за счёт отнятия жизней других… Я понимаю, что такова была твоя природа.
— Но ты убила меня.
— Потому, что иначе поступить не могла. Кто если не я?
— Просто скажи, что в какой-то момент я стала тебе мешать. Начала доставлять слишком много проблем. Ты наконец поняла, что я вовсе не удобная зверушка на привязи, меня нельзя контролировать и ты решила от меня избавиться. Я просто надоела тебе в какой-то момент и ты, возомнив себя право имеющей, стала вершить судьбы.
Эктори отрицать не стала, отчётливо понимая, что упырица вовсе не лгала, она действительно в какой-то момент оказалась слишком неудобна.
Как бы ни пыталась Эктори доказать в первую очередь самой себе, собственной невиновности, истечением обстоятельств, сама она всё больше убеждалась в обратном. Сабирия, видя это, начинала сильнее напирать, в какой-то момент почти сломив арию, заставив признать, что она была лишь убийцей с раздутым самомнением.
— Ты и есть один из тех гадов, которых нужно убить, — констатировала Сабирия. — Так умри же моей смертью, а потом смертями всех тех, чьи жизни ты отняла. Я стану первой, кто проводит тебя в миры мёртвых!
Эктори заметалась, попытавшись сбежать, но тело её уже сгорало в пламени взрыва, за несколько мгновений до этого насаженное на её собственный клинок.
Боль раздирала её сознание на части, нестерпимый жар выжигал всё изнутри, но в какой-то момент всё вдруг оборвалось, Эктори с облегчением вдохнула резко остывший воздух, чтобы вновь испытать ужас смерти.
Вражеская стрела пробила ей ногу, перед глазами появился Скронор. Эктори попыталась схватиться за древко стрелы, но непослушные руки соскользнули, только потревожив новую рану, заставив испытать ещё большую боль, которую прекратил удар вражеского клинка, рассёкший грудь. Она захлебнулась собственной кровью.
Не раз ей сносили голову, часто палачом была она сама, и тогда больше всего пугала не приближающаяся смерть, а её собственное лицо, немного
