городским населением, особенно местными рабочими: безработица в их среде росла, заработная плата снижалась, продолжительность рабочего дня увеличивалась. Серьезно пострадали городские кустари и ремесленники, поскольку платежеспособный спрос на их товары в 1930‑е годы заметно сократился.
В том, что касается верхушки североафриканских обществ, мировой кризис произвел разносторонний эффект. От него главным образом пострадали торгово–предпринимательские круги, занимавшиеся посреднической деятельностью. Сокращение экспорта местных товаров и импорта из метрополий отразилось на их прибылях. Кризис нанес ущерб и владетелям земель, жившим по старинке и сдававшим их крестьянам на условиях натуральной издольщины. В годы кризиса крестьянство обнищало, и это в известной мере подорвало позиции арабских и берберских землевладельцев. Зато гораздо меньше пострадали от кризиса национальные производители товаров и услуг, работавшие на внутренний рынок. Кризисная конъюнктура на мировом рынке им даже помогла. За отсутствием импорта промышленных товаров из метрополии они заполняли эту брешь дешевыми товарами собственного производства; после массового разорения кустарей–ремесленников они нанимали их в качестве рабочих–надомников; за счет падения цен на сырье и инструменты они снижали свои издержки и т. д. Поэтому в ряде стран (в Египте и Тунисе) арабские фабриканты в начале 1930‑х годов не только сохранили свои предприятия, но даже расширили их. То же самое можно сказать об относительно крупных финансово–промышленных группах (например, таков был союз египетских предприятий, сплотившихся в 1920‑е годы вокруг банка «Мыср»). Эти банковские группы меньше всего подверглись воздействию кризиса и оказались вполне способны выдержать его удары.
Все эти существенные сдвиги в североафриканских обществах и экономике отразились на политическом развитии стран региона. Но не меньшее влияние на политическое мышление берберов и арабов Магриба оказало крушение османского культурно–исторического пространства. После Первой мировой войны окончательно распалась имперская политическая структура, в пределах которой большинство народов Северной Африки жили в течение четырех столетий. С провозглашением Турецкой Республики ушла в историю и сама Османская династия. А ведь она рассматривалась арабами как блюстительница независимости исламского мира, и пусть ненадежная, но все же защита против европейского владычества. Теперь у мусульман Египта, Судана и Магриба не было «своей» империи.
Первая мировая война породила множество новых мыслей и чувств у политически сознательных арабов и берберов. Раньше их борьба за независимость велась против Европы и иногда против Османов, а сами они воспринимали себя лишь как часть мусульманского мира. Теперь мысль о свободе получила новые измерения. Противник остался один — христианская Европа, но и воссоздание Халифата в XX в. тоже оказалось утопией. В 1920‑е годы сначала в элитарном, а затем и в массовом сознании постепенно укрепляется понятие о свободе как самоопределении национальных общностей — египтян, тунисцев, марокканцев и т. д., т. е. идея создания арабских государств. В этом немалое влияние на североафриканцев оказал пример Турции и ее лидера Мустафы Кемаля Ататюрка. По сути дела он взял новый курс развития, альтернативный османскому имперскому пути: создал общество на основе национального сплочения, жестко разделил государство и религию и нарочито отвернулся от Востока, чтобы стать частью Запада. Успех Ататюрка, бросившего вызов Европе, возбуждал среди арабских и берберских верхов недовольство своим положением и желание к перемене своего политического статуса.
В итоге надежды образованных египтян, суданцев, магрибинцев и поиск ими своего места в мире приводили их к двум стратегиям: либо поднять население на вооруженную борьбу, либо договориться с колонизаторами о предоставлении большей степени свободы. Первая из этих стратегий была традиционна для арабского мира — она опиралась на богатый опыт «священной войны» против «неверных». Так действовали мусульманские вожди всех времен, от Салах ад-Дина аль-Айюби (XII в.) до Абд аль-Кадира Алжирского (XIX в.). В 20‑е годы XX в. рядовые североафриканцы и большая часть их верхов руководствовались именно этой моделью политического поведения. Поэтому в межвоенный период наблюдалось еще немало попыток антиевропейских вооруженных восстаний и мятежей (например, революции 1919 и 1921 гг. в Египте или создание Рифской республики в Марокко в 1921-1926 гг.). Вторая же стратегия — прийти к компромиссу с колонизаторами — требовала, чтобы в той или иной стране Северной Африки присутствовали более или менее организованные арабо–мусульманские политические силы.
В большинстве стран Северной Африки межвоенного периода уровень политической сознательности был еще совсем невысок. Только в двух странах местные лидеры смогли создать политические партии подлинно национального масштаба. Во–первых, это Тунис, где в 1920 г. была создана партия Дустур (Конституционная партия), а во–вторых, Египет, где в 1919 г. возникла партия Вафд (Партия делегации, от названия египетской делегации на Парижской мирной конференции). Примечательно, что в обеих этих странах сложилась длительная традиция преобладания крупных городов над сельской глубинкой. Однако как Вафд, так и Дустур пустили корни и в провинциальных городах и деревнях, а поэтому могли претендовать на то, что представляют тунисский или египетский народ в целом. Наряду с партийными вождями вполне перспективны для переговоров с Европой были и арабские монархи, например, Хашимиты, правившие после войны в Хиджазе, Трансиордании и Ираке; Саудиды, выгнавшие Хашимитов из Хиджаза в 1925 г.; Алауиты в Марокко или князья Персидского залива. В целом здравомыслящие североафриканские политики межвоенной эпохи понимали, что ниспровергнуть колониальные империи в скором времени им не удастся. Поэтому они ставили себе скромную, но гораздо более реальную цель — достичь внутри империй максимальной степени самоуправления.
Ассоциация «братья–мусульмане»: идеология и политическое действие
«Братья–мусульмане» (Аль–Ихван аль–муслимун) — одна из ведущих исламистских религиозно–политических сил в мире XX и начала XXI в. Основана в 1928 г. в Исмаилии (Египет) Хасаном аль-Банной. На раннем этапе развития ассоциацию «Братьев–мусульман» отличали сравнительная религиозная терпимость, политическая умеренность, апелляция к духовности, соединение исламского мистицизма (суфизма) и патриотических настроений.
В 40-50‑е годы XX в. в атмосфере противостояния режиму короля Фарука (1936-1952 гг.), а затем правлению «Свободных офицеров» во главе с Гамалем Абдель Насером, «Братья–мусульмане» выработали основные теоретические положения, разделяемые по сей день большинством приверженцев исламского фундаментализма: принцип универсальности, всеобщности и неразделимости ислама на духовную и политическую составляющие; призыв к возврату ислама в его первоначальное, существовавшее при пророке Мухаммаде, состояние; освобождение исламского вероучения от многовековых наслоений традиции; отказ от засилья комментариев к священным текстам; ценности панисламизма и возрождения халифата; необходимость идейной, политической и вооруженной борьбы за «истинно исламское правление».
В силу постоянной оппозиции правящим кругам Египта, Сирии и других арабских стран «Братья–мусульмане» неоднократно мигрировали, пережив три крупные волны рассеяния (1954, 1965 и 1981 гг.). В Сирии ассоциация была в числе
