(4) Доколе мы будем терпеливо переносить такие оскорбления, тогда как храбрые люди предпочтут скорее умереть, чем терпеть их? В битве с карфагенянами мы отважно жертвовали собой, но против сурового тирана, в интересах свободы и родины, даже в речах, мы не осмеливаемся возвышать голос; в битве мы противостоим мириадам врагов, но трепещем в ужасе перед одним единственным правителем, у которого нет мужественности превосходного раба.
66. Несомненно, никому не придет в голову сравнивать Дионисия с Гелоном[40] древности. Ибо Гелон, по причине своих высоких качеств, вместе с сиракузянами и другими сицилийскими греками, утвердил свободу по всей Сицилии, тогда как этот человек, найдя города свободными, передал их под владычество врагов и самолично поработил родной город. (2) Гелон, сражаясь во главе дела Сицилии, ни разу не допустил, чтобы города союзников были захвачены вражеской осадой, тогда как этот человек, после бегства из Мотий через весь остров, заперся в наших стенах, полный высокомерия к согражданам, но не способный вынести даже вида врага. (3) Как следствие Гелон по причине как своих высоких качеств, так и великих деяний, получил верховную власть волеизъявлением не только сиракузян, но и всех сицилийских греков, в то время как этот человек своим военоначалием допустивший уничтожение союзников и порабощение граждан, как может избежать всеобщего справедливого гнева? Ибо он не только недостоин верховной власти, но, если и справедливость существует, должен умереть десять тысяч раз. (4) Из-за него Гела и Камарина подчинены, Мессена лежит в руинах, двадцать тысяч союзников погибли в морском сражении, и, словом, мы заперты в единственном городе, а все другие греческие города по всей Сицилии уничтожены. И в дополнение к его прочим преступлениям, он продал в рабство Наксос и Катану; он полностью уничтожил города, бывшие союзными, города чье существование было выгодным. (5) Карфагенянам он дал два сражения и в каждом из них был побежден. Тем не менее он получил из рук граждан верховное командование, и тем же временем быстро лишил их свободы, казнил тех, кто открыто призывал в защиту законов, и изгнал наиболее состоятельных; он отдал жен изгнанных замуж рабам и всякому сброду, он вложил оружие граждан в руки варваров и иностранцев. И эти дела, о Зевс и все боги, были сотворены государственным чиновником, безрассудным человеком.
67. (1) Куда делась любовь сиракузян к свободе? Где подвиги наших предков? Я умолчу о трехстах тысячах карфагенян, полностью уничтоженных при Гимере[41]. Я пропущу свергнутых тиранов, которые наследовали Гелону[42]. Но еще недавно, когда афиняне с огромной армией напали на Сиракузы, наши отцы защитили свободу так, что не осталось ни одного человека, способного доставить весть о несчастье. (2) И мы должны, имея такие замечательные примеры отцовской доблести, получать приказы от Дионисия, особенно теперь, когда оружие находится в наших руках? Несомненно, божье провидение собрало нас здесь, с нашими союзниками и с оружием в руках, с целью восстановить нашу свободу, и в нашей власти в этот день исполнить роль храбрецов и единодушно сбросить с себя тяжелое ярмо. (3) Ибо до сих пор мы были безоружны, у нас не было союзников, и нас сторожили толпы наемников, и я смело скажу: мы уступали обстоятельствам; но теперь, когда есть оружие в наших руках и союзники, готовые нам помочь, а заодно свидетели нашей храбрости, давайте не упускать столь благоприятного случая и не будем малодушно подчиняться порабощению. (4) Разве мы не должны стыдиться того, что имеем над собой командующего, который ограбил храмы нашего города, и что избрали уполномоченным по таким важным вопросам личность, которой ни один здравомыслящий человек не доверит управлять своим имуществом? И хотя все прочие люди во время войны, перед лицом великих опасностей, соблюдают с величайшей тщательностью обязанности перед богами, можем ли мы ожидать, что человек столь нечестивый положит конец войне?
68. (1) В самом деле, если человек тщательно взвесит все это, то найдет, что Дионисий также остерегается мира, как и войны. Ибо он верит, что покуда стоят эти вопросы, сиракузяне из страха перед врагами не будут пытаться как-либо противиться ему, но, как только карфагеняне будут разбиты, они потребуют свою свободу, поскольку в их руках будет оружие, и они с гордостью будут осознавать свои подвиги. (2) В самом деле это причина, на мой взгляд, почему в первой войне он предал Гелу и Камарину[43], сделал эти города безлюдными, и почему на переговорах он согласился с тем, что большинство греческих городов перейдут к врагу. (3) Затем он разорвал мирные соглашения с Наксосом и Катаной и продал жителей в рабство, сровняв один город с землей, а другой отдал кампанцам из Италии под поселение. (4) И, когда, после уничтожения этих народов, остальная Сицилия предприняла множество попыток свергнуть его тиранию, он снова объявил войну карфагенянам; ибо угрызения совести по поводу разрыва договоров и нарушения клятв были не так велики, как страх пережить объединение сицилийских греков.
Более того, очевидно, что он постоянно был в готовности действовать для их уничтожения. (5) Прежде всего при Панорме, когда неприятель высадился там и был в плохом физическом состоянии после бурного перехода, он должен был бы предложить сражение, но не решился это сделать. Затем он пребывал в бездействии и не послал помощь Мессене, стратегически важному и большому городу, но позволил разрушить его, не только с тем чтобы максимально возможное число сицилийских греков погибло, но так же, чтобы карфагеняне могли перехватывать подкрепления из Италии и флоты из Пелопоннеса. (6) Наконец, он вступил в бой у берегов Катаны, пренебрегши преимуществом атакующего сражения вблизи города, где побежденные могли бы найти убежище в своих гаванях. После сражения, когда поднялся сильный ветер и вынудил карфагенян вытащить свой флот на сушу, у него была наиболее благоприятная возможность для победы; (7) ибо сухопутные силы неприятеля еще не прибыли, а жестокий шторм выбросил вражеские суда на берег. В это время, если бы мы атаковали на суше, то результатом было бы то, что враг был бы с легкостью захвачен, если бы покинул свои корабли, или потерпел бы кораблекрушение, если бы решился противостоять волнам.
69. (1) Но, я думаю, что нет необходимости выдвигать обвинения против Дионисия слишком долго среди сиракузян. Ибо если люди, которые претерпели в важных делах такой непоправимый крах, не закипят от ярости, то они, несомненно, перейдут от слов к вымещению мести над человеком, который по своему образу действий наихудший гражданин, жесточайший тиран, и наиподлейший полководец. (2) Ибо сколько раз мы становились в строй под его командованием, столько же раз мы были разбиты, однако же именно сейчас, когда мы бились самостоятельно, мы с горсткой кораблей разбили весь вражеский флот. Следовательно, мы должны искать другого вождя, чтобы избежать сражений под командой того, кто разграбил святыни богов, и, тем самым, находя себя вовлеченными в войну против богов; (3) ибо в этом проявляется, что небеса противостоят тем, кто выбрал злейшего врага религии своим командующим. Заметим что, в его присутствии наша армия в полном составе терпит поражение, тогда как в его отсутствие, даже небольшого отряда оказалось достаточно, чтобы победить карфагенян, кто же в этом не увидит присутствия богов? (4) Поэтому, товарищи-сограждане, если он захочет покинуть свою должность по собственному согласию, давайте позволим ему покинуть город с его имуществом; но если он откажется так сделать, мы имеем в настоящий момент благоприятнейшую возможность отстоять нашу свободу. Мы собрались все вместе, в наших руках есть оружие, мы имеем союзников рядом с нами, не только греков из Италии, но также из Пелопоннеса. (5) Верховное командование должно быть отдано по закону или гражданам, или коринфянам, которые живут в нашей метрополии, или спартанцам, кто сильнее всех в Греции".
70. (1) После речи Феодора сиракузяне воодушевились и обратили взоры на союзников; и когда лакедемонин Фаракид, наварх союзников, поднялся на возвышение, все ожидали, что он возглавит освобождение. (2) Но он был в дружеских отношениях с тираном и заявил, что лакедемоняне послали его на помощь сиракузянам и Дионисию бороться с карфагенянами, а не свергать власть Дионисия. При таком заявлении, вопреки ожиданиям, наемники столпились вокруг Дионисия, а сиракузяне в смятении не двигались, хотя изрыгали множество проклятий на спартанцев. (3) Ибо в предыдущем случае лакедемонянин Арет[44], вместо того чтобы утвердить право сиракузян на свободу, предал их, а теперь Фаракид запретил движение сиракузян. В этот момент Дионисий был в большом страхе и распустил собрание, но позднее он завоевал расположение большинства любезными словами, чествуя некоторых из них дарами и приглашая других на общие пиры.
