её ожидает. Небо налилось свинцом, дул сильный ветер. Рыжий Хвост попыталась удрать к себе, чуть не запутавшись в подоле, но Чернокрыс не собирался отпускать её просто так. Убежать лиса не успела. Чернокрыс шумно вдохнул и громко объявил:
— Лисице придётся посидеть в погребе!
Рыжий Хвост замерла на месте, а потом повернулась к нему:
— Можно я пойду? Пожалуйста! В погребе так одиноко!
— Раньше надо было думать, прежде чем испортить прекрасный день и мою верёвочку! — прошипел крыс. Он схватил Рыжий Хвост за платье и потащил за собой, к тёмной сырой яме в земле — погребу, где хранили картошку.
— Прости меня, — твердила Рыжий Хвост, и слёзы катились у неё по щекам. — Чернокрыс, миленький, пожалуйста, прости!
Но Чернокрыс приказал Гримбарту поднять люк и повернулся к Рыжему Хвосту:
— Полезай вниз. Будет тебе урок, раз и навсегда!
Медленно, со слезами Рыжий Хвост полезла в погреб. Гримбарт захлопнул люк.
— Готово! — сказал Чернокрыс. — Ну что, пора и ужинать? — Он поглядел в небо. — Давайте в замок, пока не пошёл дождь.
Я выбросил сломанного змея и пошёл к дверям за Чернокрысом и прочими. Но Иммер остался, и вид у него был ожесточённо-упрямый. Чернокрыс остановился на лестнице и обернулся:
— Поторапливайтесь, ваша светлость!
— Ни за что! — выкрикнул Иммер и топнул ногой так, что полетели земля и камешки. — Ни за что в жизни!
— В чём дело? — испуганно спросил крыс.
— Ты плохой!
— В жизни такого не слышал, — выдавил Чернокрыс и повернулся к Индре. — Взываю к вашей милости!
— Ну-ну, — сказала Индра Иммеру. — Не нужно принимать всё так близко к сердцу. Рыжему Хвосту уже случалось сидеть в погребе, и не раз.
— Мне всё равно! — выкрикнул Иммер. — Я всё равно не хочу, чтобы Чернокрыс сажал её в погреб!
— Но ведь и Чернокрыс не хотел, чтобы порвали его бечёвку, верно? Идём же. Ты разве не хочешь поужинать?
Несколько долгих, злых, упрямых секунд Иммер медлил, а потом решительным шагом направился к двери.
— Не буду я с вами ужинать! — выпалил он и почти побежал по лестнице, ведущей в детскую. — Вы злые! Все злые, все!
Индра печально смотрела ему вслед. Чернокрыс вздохнул и сказал:
— Что ж, оставим его в покое. Захочет есть — одумается.
Мы миновали холл и прошли в обеденную залу. Из погреба доносились приглушённые вопли.
Вскоре в окна обеденной залы застучали капли дождя. Гримбарт развёл в камине огонь, и все расселись, стараясь устроиться поуютнее. Но это было нелегко, потому что вопли Рыжего Хвоста пробирали до костей.
Вскоре Брунхильда внесла ужин — она разогрела немного кровяной похлёбки. Барсучиха поставила на стол супницу и стопку глубоких тарелок, и все стали разливать себе суп. Разговор не клеился. Я думал об Иммере. Как бы мне хотелось, чтобы он сидел с нами за столом. Мне казалось, что мы все перессорились, хотя я и не понимал почему. Не я же запер Рыжий Хвост в погребе.
— Да-а, говорите что хотите, — сказала Брунхильда, усевшись, — а всё-таки хорошо, что мы придумали, что делать со старым погребом.
Гримбарт кивнул, словно она сказала что-то дельное.
Снова воцарилось молчание. Стук дождя перерос в грохот, но и грохот не мог заглушить отчаянных воплей Рыжего Хвоста.
Гримбарт после долгих размышлений сказал:
— Ну а разве в погребе когда-нибудь хранили картошку?
— Ай, да мы же пытались, — сказала Брунхильда. — Но ничего не вышло. Картошка там полежала да и сгнила. Ты разве не помнишь?
— Нет. — Гримбарт почесал голову. — Нет, не помню.
— Ну а я это помню так, словно всё было вчера. — Брунхильда обрадовалась, что завязался хоть какой-то разговор. — Год на картошку выдался очень плохой. Половину урожая побил мороз, а половину того, что осталось после морозов, поела тля. Я её пыталась прихлопнуть метлой.
— Картошку? — глупо спросил Гримбарт.
— Нет, мой милый. Тлю, конечно. Но её становилось всё больше, да так быстро! Глазом моргнуть не успеешь, как у неё уже и дети, и внуки, просто не понимаю, как так получается.
— Это партеногенез, — объяснил Чернокрыс, который находчиво уселся на краю своей тарелки. С усиков у него капала похлёбка.
— Па… что?
— Это явление также называется «непорочное зачатие», — продолжил крыс. — Самке тли, чтобы оставить потомство, не нужен самец. Всё, что ей нужно, — благоприятные условия.
— А что значит «благоприятные условия»? — вежливо поинтересовался Гримбарт.
— Хорошее питание, Гримбарт, хорошее питание. Для тли это картофельные листья. Не одуванчик, не марь обыкновенная. Картофельных листьев достаточно, спросите саму тлю.
И Чернокрыс подобострастно улыбнулся Индре. Та поднесла к губам ложку, погоняла похлёбку во рту и с громким звуком проглотила. Но Брунхильда с обиженным видом отложила ложку. Наверное, решила, что крыс перехватил у неё нить разговора, который она начала.
— Ну, так или иначе… — продолжила она, — после того как тля сожрала половину того, что осталось после того, как мороз побил первую половину, — хотите верьте, хотите нет, а половина сгнила! Та половина, то есть которая осталась от той половины, которую тля сожрала после того, как первую половину побил мороз…
— Да замолчит она или нет?! — рявкнула Индра, и Брунхильда осеклась. Однако Индра имела в виду вовсе не её, а Рыжий Хвост, чьи пронзительные вопли вынимали душу.
— Придётся мне сделать ей внушение, — сказал Чернокрыс и уже хотел было слезть со стола, как вдруг Рыжий Хвост затихла. Больше из погреба не доносилось ни звука.
Мы выдохнули — все как один. Наконец-то стало немножко легче не думать о горничной. Во всяком случае, почти не думать. Но мне всё равно хотелось, чтобы Иммер был с нами. Когда он рядом, то как будто становится светлее и радостнее. Хотя от огня в камине и так исходило тепло, а после похлёбки мы ели конфеты — жаловаться было не на что.
Гримбарт, набивший рот конфетами, вдруг сказал:
— Всё-таки странно, что картошка сгнила.
Брунхильда открыла было рот, чтобы ответить, но прикусила язык и посмотрела на Индру. Похоже, она думала, что пожелание замолчать относится в том числе и к ней, и долгое время сидела, раскрыв рот и не зная, что предпринять. Индра раздражённо вздохнула:
— Можешь говорить, Брунхильда.
— Спасибо, ваша милость, — ответила Брунхильда и повернулась к Гримбарту: — Ничего странного, мой милый. Люк-то закрывается неплотно.
— Как это?
— Он, видишь ли, сильно рассохся. А тем летом, уже после того как я засыпала в погреб картошку, дождь полил как из ведра. Погреб-то и затопило.
Все уставились на неё.
— Как из ведра… — сказал я. — То есть как сейчас?
— Вот именно, — подтвердила Брунхильда. — Очень быстро, за каких-нибудь полчаса вода поднялась. Половину картошек мне удалось выловить ситом, ну а уж остальные погнили.
Пару секунд мы все смотрели на неё, а потом
