Обняв меня за талию, Этьен пожелал доброй ночи и отчиму, а потом повел меня к выходу из гостиной.
- Она увидела наши отражения в полировке крышки, - сказал он, усмехаясь, когда мы вышли в коридор.
Кровь бросилась мне в лицо, и Этьен опять усмехнулся, заметив это.
- Не смущайся, - сказал он мне на ухо, хотя шептаться уже не было необходимости. - Это к лучшему. Теперь мать уверена, что у нас все хорошо. Ты прекрасно сыграла свою роль, я очень доволен.
- Но я не очень довольна, - сказала я, пытаясь отстраниться.
- Почему? – он, наоборот, попытался прижать меня покрепче. – Разве тебе не понравилось?
Но я вырвалась так резко, что он не успел меня удержать.
- Мы же договорились, - сказала я страстно. – Вы обещали!..
- Да, договорились, - медленно сказал Этьен, глядя на меня как-то странно. – И если ты не хочешь…
- Я хочу спокойно принять ванну и лечь спать, - отрезала я, пытаясь вернуться из страны страсти в страну реальности. - И хочу спать этой ночью. И спать одна.
Он был разочарован, хотя и пытался это скрыть. Я увидела, как в его глазах промелькнуло что-то вроде сожаления, но потом он почесал пальцем переносицу и кивнул с наигранной покорностью:
- Хорошо. Я буду спать на коврике у порога, и обещаю не просыпаться до утра.
Но я не купилась на шутливый тон.
- В этом доме хватает свободных комнат, - сказала я твердо, - выберете одну из них. Если будете настаивать…
- Не буду, - он потянулся, подняв руки над головой и хрустнув суставами. – Пожалуй, мне тоже нужна ванна. Холодная.
Он подмигнул мне, снова вогнав в краску, и взбежал по ступеням на второй этаж. Немного подождав, я пошла следом и открыла двери спальни, как будто заходила в пещеру к дракону. Но спальня была пуста, и я вздохнула с облегчением.
Заперев дверь, я разделась, наполнила ванну и с наслаждением опустилась в воду, опять предаваясь невеселым размышлениям.
Тело мое горело и стало таким чувствительным, что даже прикосновение мыла к коже вызывало дрожь сладострастия.
Разве можно так желать чужого мужа? Человека, с которым знакома всего несколько дней?!
Может, меня с графиней связывает какая-то мистическая тайна, из-за которой я и в самом деле превращаюсь в Розалин настолько, что вожделею к Этьену? Но графиня не желала мужа, она сбежала с любовником…
«Но она вернется, - напомнила я себе. – Графиня вернется, и граф де ла Мар навсегда исчезнет из твоей жизни. Не наделай глупостей, Роза. Только не наделай глупостей».
Сны, что посещали меня в эту ночь, были не многим спокойнее реальности. То я видела, как Этьен заходит в спальню и ложится рядом со мной, то видела, как возвращается Розалин и обвиняет меня в краже ее драгоценностей и мужа. Сны были сумбурные, короткие и яркие, они сменяли друг друга, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе.
Я проснулась на рассвете, открыла глаза и долго смотрела на занавешенное окно, которое лишь чуточку посветлело, даже петух еще не начал голосить. Скорее бы закончилась эта неделя… Я перевернулась на другой бок и подскочила, как ужаленная – рядом со мной спал Этьен.
Но как?.. Я прекрасно помнила, что заперла накануне дверь!
Я скатилась с постели и бросилась за халатом, который висел на ширме. Первым моим побуждением было убежать из спальни, но на середине комнаты я остановилась.
Граф сладко спал на своей стороне кровати, и я - бестолково мечущаяся, после того, как проспала с ним в одной постели полночи – выглядела глупо.
Получается, он пришел ночью и просто лег спать, не побеспокоив меня. А ведь он мог бы… Я почувствовала, что краснею, и подумала, что смотреть на спящего мужчину и краснеть – это еще глупее, чем убегать от него.
Но сна больше не было, и я, ступая тихо, как кошка, оделась и причесалась, а потом вышла из спальни, осторожно притворив дверь.
Часы показывали без четверти четыре утра, и все в доме еще спали. Я побродила по гостиной, раскрыла ноты, оставленные Софией на рояле, а потом зашла в кухню.
Окно было приоткрыто, и утрений холодок заставил меня поежиться. Мадам Пелетье приготовила продукты для завтрака и нарочно не закрыла окно, чтобы сливочное масло, оставленное на столе, было мягким, но не потекло. Здесь же лежали куриные яйца и брусок сладковатого сыра из сыворотки. Я медлила недолго – проверила запасы продуктов на полках и в ларях, подвернула рукава, надела фартук и принялась хозяйничать, не дожидаясь мадам Пелетье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В моем детстве мама часто готовила завтрак сама, и особенной любовью пользовался пирог, рецепт которого она привезла из Неаполя – пастьера неаполетано, так он назывался.
Распахнув окно настежь, потому что для этой выпечки нужен был прежде всего холод, я перетерла муку со сливочным маслом, добавив немного сахара, соли и винного камня, добавила пару яиц, замесила масляное тесто и поставила его в чашке на подоконник, чтобы оно совсем остыло.
Для крема полагалось взять яичные желтки и сахар, загустить их мукой на водяной бане, и добавить горячее молоко, взбивая венчиком. Я нашла стручки ванили и добавила зерна ванили в молоко, чтобы придать крему божественный аромат. Потом крем отправился остывать в компанию к тесту, а я занялась сыром, растерев его в миске и добавив еще два желтка.
Прогрев духовой шкаф, я раскатала тесто, выложила в форму для пирога, а потом аккуратно разровняла поверх начинку – легкую и нежную, как облако, сладко пахнущую ванилью, обещающую таять на языке сладко-сладко… как поцелуи…
Опять отправив пирог на окно, я раскатала остатки теста и сделала на пироге «решетку», смазав ее яичным желтком и посыпав сахаром.
Теперь можно было и отправлять пирог печься.
Пока он осознавал самого себя, покрываясь золотистой корочкой, карамельной от расплавившегося сахара, насыщая кухню ароматами ванили и свежей выпечки, я привела стол в порядок, смахнув влажной тряпкой остатки муки. Когда я жила на съемной квартире, то не могла и мечтать, чтобы вот так – легко и с удовольствием, приготовить что-то вкусное, из дорогих свежих продуктов. А теперь я словно перенеслась в пору своего детства и ранней юности, вспоминая счастливое время, которое – увы! – так быстро закончилось.
Подойдя к окну, я с наслаждением вдохнула свежий воздух. Вот-вот наступит настоящая весна. Еще немного – и деревья брызнут зелеными листьями, и примулы вытянут тоненькие лиловые горлышки, а потом распустятся фиалки, ландыши и сирень…
Я хотела закрыть окно и заметила, как по дорожке сада неторопливо идет по направлению к дому мужчина – средних лет, что-то около сорока или чуть больше, худощавый, седой, в старомодном цилиндре, с потертым саквояжем в руке. Лицо у него было умным и немного усталым, но в уголках губ пряталась усмешка. Острый горбоносый нос придавал его облику аристократичность, как и седые волосы. Сюртук сшит точно по фигуре, и если не мог похвастаться роскошью отделки, то производил впечатление утонченности и хорошего вкуса.
Заметив меня, мужчина остановился и приподнял цилиндр. Я кивнула и закрыла окно, гадая, как мне поступить – открыть незнакомцу (который вполне может оказаться знакомцем!) дверь, разбудить служанку или мужа… то есть графа де ла Мар.
На крыльце был колокольчик, но гость не стал звонить в него, хотя я слышала, как мужчина поднялся по ступенькам. Значит, он был уверен, что я открою ему и не хотел будить остальных в такой ранний час…
Глубоко вздохнув, я прошла в прихожую и открыла двери.
- Доброе утро, Розалин, - сказал мужчина, снова приподнимая шляпу. – Рад вас видеть. Вы ранняя пташка, оказывается. Разрешите войти?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я пропустила его, глядя настороженно, и он объяснил свой визит:
- Требуется срочно подписать кое-какие бумаги – это относительно фабрики. Этьен знает, что я приеду.
- Он еще спит, - сказала я, жестом предлагая ему пройти в гостиную.
- Как чудесно пахнет, - заметил он.
- Пастьера! – воскликнула я и бросилась в кухню.
Я успела в самый последний момент – еще чуть-чуть, и пирог бы подгорел. Вытащив его из духового шкафа, я поставила пирог на подоконник. Теперь ему надо полностью остыть. Пастьеру едят холодной, чтобы застывший крем таял, как мороженое, едва попав в рот.
