– Как это? – спросив падишах.
– Великий падишах, Повелитель вселенной, по-моему, тайная подпись, которую мы увидели в ноздрях гнедой лошади, это не просто особенность художника, это что-то, имеющее корни в старине, связанное с другими стилями, другими рисунками лошадей. Если мы просмотрим самые ценные и старые книги, за множеством замков во внутренних хранилищах дворца, сокрытые в подвалах, железных сундуках и шкафах, мы увидим, что то, что сегодня нам показалось особенностью, когда-то было стилем; тогда мы сможем связать рисунок с одним из трех мастеров.
– Ты хочешь попасть во внутреннее хранилище? – спросил падишах с изумлением.
– Да, – ответил мастер.
Это было почти такое же дерзкое желание, как, например, войти в гарем.
Глядя на прекрасное лицо падишаха, я пытался угадать, что сейчас произойдет, но падишах повернулся и вышел. За ним вышла свита. Неужели он разгневался? Может ли он всех нас, художников, наказать за дерзость мастера?
– Вам очень повезло, – сказал Главный казначей, через некоторое время вернувшийся в комнату, – сиятельный падишах благосклонно отнесся к вашей просьбе. Вы будете смотреть книги, которых никто не видел, рассматривать золоченые страницы и, как охотники, возьмете след, Падишах повелел напомнить, что он дал мастеру Осману три дня и один день уже прошел; через два дня, к обеду в четверг мастер должен сообщить, кто из художников – подлый убийца, а если не сообщит, то выяснением этого вопроса займется Начальник дворцовой стражи со своими палачами.
Служители открыли висячий замок, внимательно осмотрели печать на двери, убедились, что она на месте, и Главный казначей одобрительно кивнул. После этого взломали печать, вставили ключ в дверное отверстие и повернули его. Когда открылась створка деревянной резной двери, мастер Осман вдруг побледнел.
– Падишах не захотел вызывать писцов и секретарей, ведающих регистрационными тетрадями, – сказал Главный казначей. – Хранитель книг умер, вместо него никого нет. Падишах распорядился, чтобы с вами вошел только Джезми-ага.
Это был карлик, на вид не моложе семидесяти лет, с блестящими глазами. Похожий на парусник серпуш на его голове выглядел еще более странно, чем он сам.
– Джезми-ага считает хранилище своим домом. Он лучше всех знает, где какая книга лежит.
Главный казначей объяснил нам порядок: мы войдем, дверь за нами запрут и опечатают печатью султана Селима Явуза, которой пользуются уже семьдесят лет; после вечернего намаза придет группа служителей, чтобы было много свидетелей, печать взломают, дверь откроют; еще он предупредил, что по выходе нас тщательно обыщут, поэтому надо быть внимательными, чтобы за одежду, в карманы или за пояс «по ошибке» ничего не завалилось.
Пройдя через строй служителей, мы вошли вовнутрь. Здесь царил пробирающий до костей холод. Когда дверь за нами закрылась, мы оказались почти в полной темноте, и я уловил запах плесени, пыли и влаги.
Постепенно наши глаза привыкли к тусклому свету, освещающему помещение через толстые решетки окон наверху; проступили очертания лестниц, ведущих на антресоль, и деревянных настилов-проходов по второму этажу. Комната казалась красной из-за цвета бархатных тканей и ковров на полу и на стенах. Я представил себе, сколько походов Надо было совершить, сколько войн выиграть, сколько крови пролить, сколько городов разграбить, чтобы заполучить такое богатство, скопить столько вещей.
Джезми-ага привычным движением разжег мангал у стены.
– А где книги? – шепотом спросил мастер Осман.
– Какие книги? – поинтересовался карлик.
– Те, что тридцать лет назад прислал в подарок покойному султану Селиму шах Тахмасп, – уточнил мастер Осман.
Карлик подвел нас к большому деревянному шкафу. Мастер Осман открыл дверцу, нетерпеливо схватил один том, открыл, прочитал содержание, стал листать страницы.
– Чингисхан, Чагатайский хан, Тулуй-хан, Правитель Китая Кубилай-хан, – прочитал он, закрыл том и взял следующий.
Мы увидели миниатюру невероятной красоты, показывающую, как влюбленный Фархад с трудом несет на спине возлюбленную Ширин вместе с конем.
– Подражание работе Бехзада, выполненной им в Тебризе восемьдесят лет назад, – сказал мастер Осман. – И это не то, – он открыл и тут же захлопнул тяжелый том. – Я ищу знаменитую книгу «Шах-наме», подарок шаха Тахмаспа, – сказал мастер Осман. – Мы должны вспомнить прекрасные легендарные времена, когда сам Аллах водил рукой художника. Нам предстоит просмотреть еще много книг.
Я подумал, что главная цель мастера Османа – не найти лошадь со странными ноздрями, а просмотреть как можно больше миниатюр в книгах, которые годами лежат, сокрытые от людских глаз. Но мне не терпелось поскорее найти улики, ведь дома меня ждет Шекюре; не хотелось верить, что великий мастер хочет провести все отпущенное нам время в этой холодной комнате.
Не помню, сколько томов мы просмотрели. Перед нами чередой проходили миниатюры, выполненные в разных мастерских на протяжении веков, нарисованные теряющими зрение художниками, а вокруг нас громоздились доспехи, шлемы, сабли и кинжалы с алмазными рукоятями, привезенные из Китая покрытые пылью чашки и изящные уды, подушки и килимы,[64] изображение которых мы видели на рисунках.
После вечернего намаза, услышав, как снаружи открывают дверь, мастер Осман заявил, что у него нет никакого желания уходить отсюда, он будет всю ночь рассматривать рисунки, иначе не сумеет должным образом выполнить волю падишаха; я сразу решил остаться с ним и с карликом и сказал об этом.
Я – МАСТЕР ОСМАН
Перелистывая окоченевшими пальцами страницы и разглядывая миниатюры в книгах, посмотреть которые я мечтал сорок лет, я был, несмотря на холод, совершенно счастлив и чрезвычайно взволнован: я успел, я еще не ослеп и держу в руках желанные тома; время от времени, увидев, что тот или иной рисунок еще лучше, чем о нем рассказывали, я шептал: «Благодарю тебя, Аллах, благодарю тебя, Аллах!»
Я действительно большой мастер, и всезнающий, всеведающий Аллах, конечно же, видит это, а значит, в один прекрасный день я ослепну, но хочу ли я этого сейчас?
В слабо освещенной, забитой изумительно красивыми вещами комнате присутствие Аллаха было особенно ощутимо, и я попросил: «Дай мне посмотреть все эти книги, дай наполнить глаза красотой!» Так осужденный на смерть хочет последний раз взглянуть на окружающий мир.
Легенды в книгах повествовали о слепоте, о любви и мудрости Аллаха.
Не знаю, насколько мое волнение разделяли Кара и карлик. Открывая все новые тома, я ощущал печаль тысяч художников, которые ослепли, отдав свой талант жестоким шахам, ханам, беям, правившим в больших и маленьких городах.
Под утро мы с карликом достали из железного сундука знаменитый список «Шах-наме» Тахмаспа; Кара спал на красном ушакском ковре,[65] положив голову на бархатную, расшитую жемчугом подушку. Увидев эту книгу, я сразу понял: для меня начинается новый день.
Книга была такая тяжелая, что мы вдвоем с Джезми-ага с трудом подняли ее. Я дотронулся рукой до книги, которую двадцать пять лет назад видел издалека, и понял, что под кожей переплета – дерево. Когда умер султан Сулейман Кануни, шах Тахмасп на радостях, что избавился наконец от этого падишаха, который трижды захватывал Тебриз, прислал новому султану – Селиму – караван верблюдов с подарками, среди которых были чрезвычайно богато оформленный Коран и эта книга, лучшая из имевшихся в шахской библиотеке.
В то время для нас, османских художников, восхищавшихся обыкновенными книгами с несколькими рисунками, рассматривать громадную книгу, в которой было двести пятьдесят рисунков, было все равно что бродить по великолепному дворцу, когда все спят. Молча и почтительно мы смотрели на изумительные миниатюры в ней, а потом долго говорили об этой книге, спрятанной за семью замками.
И вот спустя двадцать пять лет я тихо, как огромную дверь дворца, открыл толстую обложку легендарного «Шах-наме». Прислушиваясь к приятному шелесту переворачиваемых мною страниц, я испытывал не столько восторг, сколько грусть.
– Джезми-ага, – сказал я, – двадцать пять лет назад мы рисовали подарки персидским послам, доставившим эту книгу шаха Тахмаспа, а потом делали книгу «Селим-наме».
Он тут же принес и положил передо мной том «Селим-наме». Я открыл прекрасный рисунок, показывающий сцену вручения послами подарков султану Селиму; на соседней странице перечислены все врученные подарки, и мой глаз сразу нашел то, что я когда-то уже видел, но не поверил и потому забыл:
Золотая игла для закапывания чалмы, с бирюзовой, инкрустированной перламутром ручкой; ею воспользовался самый выдающийся мастер старого Герата Бехзад, чтобы ослепить себя.
Я спросил карлика, где он нашел «Селим-наме». Он отвел меня в комнату, где в железном сундуке я увидел некоторые из подарков шаха Тахмаспа: шелковые исфаханские ковры, шахматы из слоновой кости, зонтик с китайскими драконами – изделие времен Тимура – и коробку для перьев. Я открыл коробку и увидел там слегка обгоревший, с запахом розы лист бумаги и золотую иглу с ручкой из бирюзы и перламутра. Я взял иглу и тихо вернулся на место.
