— Разыскиваемый Болеслав Окольский, — сказал Курек, и в его голосе появились нотки гордости: наконец-то к нему пришел успех.
Остальное все было просто: по радио вызвали дежурную группу и составили донесение. Человек, сбитый машиной, был еще жив, когда Кортель позвонил в госпиталь. Окольского же доставили в комендатуру. Он сидел в кабинете Кортеля небритый, грязный; избегал встречаться взглядом с инспектором, смотрел вниз, на вопросы отвечал тихо и медленно. Собственно говоря, это не был допрос, на допрос еще будет достаточно времени. Кортель хотел только установить обстоятельства происшествия на Валу Медзешинском и побега Окольского из гаража. Он смотрел на парня и думал: «Наконец-то поймался… Похож па многих других, даже и не красавец. Испуганный. Что нашла в нем Зося Зельская?»
Через несколько минут появился майор. С Окольским говорили вдвоем. Естественно, потребовались предварительные формальности. Во время личного обыска не было найдено ничего особенного: паспорт, старый студенческий билет, сто пятьдесят злотых и фотография Зоси Зельской с автографом трехнедельной давности.
Им было интересно, как он станет защищаться. Создалось впечатление, что он хотел бы говорить как можно меньше, чтобы сориентироваться, что и насколько подробно о нем известно в милиции. Он боялся, но не собирался сдаваться.
— Где вы укрывались?
— В старом гараже.
— Назовите, пожалуйста, адрес, фамилию лица, которое помогло вам укрыться.
Длительное молчание.
— Я отказываюсь отвечать.
— Мы вернемся к этому позже. Мы и так знаем. Почему вы покинули гараж?
Он впервые поднял глаза и внимательно посмотрел на них.
— Это было так, — сказал он. — Сегодня утром я проснулся и сразу увидел просунутый в щель закрытой двери листок бумаги. Прочитал. Письмо было адресовано мне. Я хорошо его помню. «Если хочешь найти действительно безопасное место, приезжай сегодня в 23 часа на Вал Медзешинский, двести метров в сторону Блот по дороге, называемой Косматки. Когда увидишь приближающийся со стороны Варшавы автомобиль, который трижды просигналит фарами, выйди на шоссе и подними вверх руку. Это письмо уничтожь».
— И вы уничтожили? — спросил майор.
Окольский согласно кивнул.
— Я решил рискнуть, — продолжал он, — и поступить, следуя этим указаниям.
— Вы предполагаете, кто может быть автором этого письма?
Болек молчал.
Майор решил открыть одну из карт.
— Кто, кроме Зоси Зельской, знал, что вы прячетесь в гараже?
Окольский потерял спокойствие.
— Не впутывайте в это Зосю! — крикнул он.
— Вы же ее сами втянули. Итак, кто, кроме нее?
— Только ее подруга.
— Фамилия?
— Не знаю фамилии.
Майор вздохнул.
— С каждым разом вы все больше топите себя. Не желаете отвечать на вопросы, на которые ответ уже дан. Вы утверждаете, что, кроме Зельской и Видавской, не имели ни с кем контакта.
Снова молчание.
— Что было дальше?
— Из гаража я вышел рано, едва стемнело. Решил идти пешком, я боялся садиться в автобус. Уже после десяти был на указанном месте за Косматками. Я ждал. Шел дождь. Я весь промок… Потом дождь перестал. Ровно в двадцать три я увидел свет фар автомобиля, приближающегося со стороны города. Он три раза просигналил… Я собирался уже выбегать на шоссе, когда этот человек меня опередил. Я не заметил его раньше… Наверное, он незаметно подошел со стороны Вислы… Он сбежал с насыпи, встал, шатаясь, посреди дороги, что-то забормотал и поднял руку вверх… Все это произошло в считанные секунды. Я услышал рев мотора, крик, человек как бы подскочил над шоссе и рухнул на асфальт, а автомобиля уже не было… Я потерял очки.
Только теперь Кортель сообразил, почему глаза Окольского показались ему пустыми и беспомощными.
— Он погиб вместо меня, — сказал Болек. — Водитель дал трехкратный сигнал и даже не затормозил… Я оттащил пьяного с дороги, я ослаб, чтобы нести его, и плохо видел… Я хотел его спасти. Я послушал сердце, оно еще билось. И тогда я увидел вдали автомобильные фары. Подъехала милицейская машина. Я поднял руку вверх…
— Вы подняли руку, — повторил Кортель. — Вы уверены в этом?
Окольский смотрел на инспектора. Вероятно, он видел лицо Кортеля несколько размазанным, лишенным деталей и резкости.
— Да, — повторил Окольский. — Я поднял руку, в то время я не думал о себе.
— Вы, конечно, не знали о том, что это едет милицейская машина?
Произошло короткое замешательство, а может, это показалось инспектору.
— Не знал.
— Вы близоруки?
— Да.
— Итак, вы утверждаете, — сказал майор, — что человек, от которого вы получили письмо и который назначил вам встречу, хотел вас убить? Но почему?
— Не знаю. Не понимаю, — повторил Болек. — Нет никого, кому бы моя смерть могла что-то дать.
— Не догадываетесь?
Снова колебание.
— Нет.
— Пожалуй, вы отдаете себе отчет в том, что касается вашей ситуации.
Окольский хотел что-то сказать, но майор жестом руки велел ему молчать.
— Мы сейчас говорим только о том, что произошло вчера. У нас нет никаких оснований, чтобы вам верить. Вы могли придумать эту историю: обычное автомобильное происшествие, сбит пьяный мужчина, а вы на этом сочинили легенду.
— Я ничего не сочинял.
— Вы утверждаете, что уничтожили это письмо. Еще утверждаете, что никто, кроме Зельской и Видавской, не знал вашего укрытия. Значит, одна из них…
— Этого не может быть.
— Или вы врете, и не было никакого письма.
— Один раз поздним вечером я выходил из гаража. Меня мог кто-нибудь видеть…
— Куда выходили?
Вновь молчание.
— Отвечайте, черт возьми! — Майор терял терпение. — Вы ведь не так глупы. Вы могли, наверное, убедиться, что мы знаем гораздо больше, чем вы предполагаете…
— Хорошо, — сказал Окольский. — Я был у Золотой Ани. Но эта девушка абсолютно невиновна, у нее ничего общего с этим делом…
— Без предисловий! Мы знаем, кто такая Золотая Аня. Итак, вы поехали на Прагу. Не боялись?
— Боялся. — Он посмотрел на них близорукими глазами. — Я постоянно живу в страхе. Но я больше не мог переносить эту сидячку в гараже. И знал уже, что не буду в нем долго сидеть. Хотел с кем-нибудь посоветоваться, попросить помощи…
— Не вспоминали, конечно, о Зельской во время своей вылазки?
— Нет.
— Что вам говорила Золотая Аня?
— Ничего. — Он снова опустил глаза. — Ничего. Она встретила меня неохотно. Разговаривала со мной всего несколько минут. Я просил ее, чтобы она дала знать, если что-то придумает…
— Вы рассказали ей, где укрываетесь?
— Да, — после короткого раздумья ответил он.
— И думали, что это письмо от нее или от кого-то другого, кого она послала?
— Да.
— Потому и поверили?
Он кивнул головой.
— Скажите нам еще раз: как выглядел этот автомобиль? Может, запомнили марку, форму, цифры, номер?
— Ничего, совершенно ничего… Я потерял очки, когда этот человек выбежал на шоссе. Видел только контуры, фары…
— На сегодня хватит, — сказал майор.
Во взгляде Окольского они заметили удивление.
— Я хотел еще… — начал было Окольский.
— В другой раз, — оборвал майор резко. И приказал: — Увести задержанного!
Они остались вдвоем. Кортель допил кофе, открыл окно. Уже рассветало. Над Варшавой лежала тонкая сизая дымка тумана.
— Ну и что ты по этому поводу думаешь? — спросил майор.
— Пожалуй, — начал Кортель, — пожалуй, рассказ Окольского в общих чертах правильный.
— Это значит, что кто-то решил его убрать. Почему?
— Ответ был бы простым, если принять, что Окольский не убивал. Настоящий убийца опасался его показаний. Хотел создать видимость дорожного происшествия, надеясь, что расследование по делу об убийстве будет прекращено в связи со смертью главного подозреваемого. Однако если он решился на этот шаг, то должен существовать дополнительный мотив. Видимо, он полагал, что Окольский знает что-то такое, что могло бы его скомпрометировать…
— Я не совсем тебя понимаю…
Кортель затянулся сигаретой и ощутил боль в легких.
— Представим себе, — продолжал он, — что убийцей Казимиры является Пущак. Он вернулся на виллу после ухода грабителей, потому как что-то оставил в кабинете. Ну, не знаю что: портсигар, ключи, зажигалку, в общем, что-то такое, что Окольский мог увидеть и запомнить. Убийца не хотел бы, однако, рисковать…
— А от кого он тогда мог узнать, где прячется Окольский?
— От Золотой Ани. Это одна возможность. А вторая… Помнишь, я тебе говорил об опасениях Зельской? Она заметила, что кто-то следит за ней. Сначала я полагал, что это наши ребята плохо работают, а теперь думаю, что за ней еще кто-то наблюдал…
— Кто?
Кортель пожал плечами.
