— Я не произношу слово «потрясающий» таким высоким голосом, — сказала я, слегка задыхаясь, когда он начал наматывать на свой палец прядь моих светлых волос.
— Все белые девушки именно так произносят слово «потрясающий».
— Я — не все.
— Нет… — Зеленые глаза Санчеса опаляли, когда он, опустив голову, осматривал меня. — Ты — определенно, не все.
Мы поцеловались.
На стоянке.
Перед теми, кто приехал на тренировку на полчаса раньше. И мне все больше хотелось его целовать. Санчес был просто потрясающим на вкус, как теплая жвачка с ароматом корицы… и специй.
Я рассмеялась ему в рот.
— Никогда не смейся над мужчиной в середине поцелуя, Соблазнительные Изгибы.
— Этот поцелуй просто потрясающий, — сказала я высоким голосом, вызывая громкий смех Санчеса, а затем он снова прижался ртом к моим губам, заставив забыть собственное имя.
Шесть лет назад я поцеловала футболиста и потеряла свое сердце.
Пять секунд назад я почувствовала себя так, словно мне вернули эту часть сердца, и ощущать это было хорошо, очень хорошо.
Ключи оказались в моей ладони, затем Санчес отстранился и поцеловал меня в нос.
— Важно, чтобы все Девочки «Смельчаков» вовремя приезжали на тренировки, а у меня силен командный дух. — Он опустил взгляд на свои штаны. — И об этом свидетельствует… вот это.
Я закрыла лицо ладонями.
— Боже…
— Ты краснеешь? — Санчес убрал мои ладони. На его лице сияла огромная улыбка, а еще эти ямочки…
Ему нужно перестать быть таким сексуальным, иначе я сделаю что-то глупое, например, снова его поцелую, а это мог заметить мой тренер или кто-нибудь из команды.
— Ты краснеешь! Мне это нравится, — прошептал Санчес, все еще удерживая мои руки, и снова поцеловал меня в нос. — Мне нравится, что именно я стал тому причиной.
— Ну еще бы.
— Я же потря-са-а-ающий, — растянул он последнее слово и подмигнул мне. — Постарайся ее не поцарапать, Соблазнительные Изгибы. — Улыбка Санчеса стала еще шире, когда он осмотрел меня с головы до ног, облизывая свои губы, словно еще несколько секунд, и тот меня съест. — С этой малышкой нужно бережно обращаться.
— С малышкой?
— Все красные машины — девочки. Что? Разве тебя не этому учили в школе?
Я закатила глаза.
— Ты невозможен.
— И потрясающий… скажи это.
— Тебе не нужно, чтобы я это говорила. Ты и так об этом знаешь. — Я скрестила руки на груди и попыталась думать о чем угодно, лишь бы не о его заднице, каменно-твердой в узких штанах. Какого черта я делала? Это была не я.
Флиртовать с футболистом, из-за которого меня могли уволить с работы моей мечты?
На стоянке?
Взять у него машину?
Неужели я была в таком отчаянии?
Или это часть его обаяния? Санчес заставлял девушек чувствовать себя в гармонии с самими собой, такими соблазнительными и желанными, но, как только получал то, чего хотел, бросал их и все, что с ними связано.
Я не была уверена, что смогу ему доверять.
И мне не особо нравилось то, что я хотела ему доверять.
Я сожалела о том, что он напомнил мне о большой зияющей дыре в моем сердце, которую раньше занимал Миллер. И меня немного огорчало, что именно Грант Санчес немного ее заполнил.
А не мой лучший друг.
— Эй… — Санчес подмигнул. — Не вынуждай меня поцелуями убирать этот хмурый вид с твоего лица, Соблазнительные Изгибы.
Я улыбнулась, и в тот момент внедорожник Миллера въехал на стоянку и остановился рядом с моей новой вишнево-красной «Хондой». Не моей. Санчеса. На время, я брала ее на время.
Мне не из-за чего чувствовать себя виноватой.
У него уже была машина.
Правильно?
Не похоже, что Санчес мог водить две машины одновременно.
Так почему мне стыдно?
Почему у меня не было сомнений, что цвет моего лица точно соответствовал цвету машины, когда Миллер заглушил двигатель и подошел к нам, одетый в такую же аппетитную форму, как и Санчес?
Интересно, человек мог умереть, если в течение одной минуты прочувствует слишком много сексуальной энергетики?
Миллер снял свои солнечные очки и засунул их в сумку, все это время широко улыбаясь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Красная, ну, конечно. Этот цвет ей подходит.
Подождите, что только что произошло?
Он мне улыбался.
Миллер.
Мой бывший лучший друг, который меня ненавидел.
Который вчера вечером насильно кормил меня едой из «Макдональдса», высадил у дома и сбежал, словно у меня была чума.
— Я такая же красная, как и она, — ответила я с улыбкой.
В течение нескольких секунд Миллер удерживал мой взгляд, видимо, осматривая, затем облизал свои полные губы, и протянул руку Санчесу. Они стукнулись кулаками.
— Санчес! — раздался еще один голос.
Я обернулась. К нам приближались Джекс и Томас. Санчес в последний раз мне улыбнулся и пошел им навстречу.
Оставив меня наедине с Миллером.
— Итак… — Миллер кивнул в сторону машины. — Как ты себя чувствуешь по этому поводу?
Я фыркнула.
— А ты как думаешь?
— Думаю, что прежняя Эмерсон почувствовала бы себя проституткой, но в хорошем смысле, как в «Красотке», — усмехнулся он. — А теперешняя Эм? — Миллер осмотрел меня с головы до ног, сморщил нос. — Полагаю, ты просто достаточно отчаялась для того, чтобы принять его предложение, и вероятно, не сможешь уснуть, пока решаешь эту проблему.
— Проклятье. — Я отвернулась. — И ты еще говоришь, что больше меня не знаешь.
Миллер рассмеялся.
Я держалась за этот смех.
Вдыхала его.
Запоминала то, как дрожало мое тело в ответ.
Я так сильно по нему скучала, что слезы быстро сменили волнение из-за того, что я его слышала.
Миллер взглянул на меня, а потом я оказалась в его объятиях.
В.
Его.
Объятиях.
— Я все еще сержусь, — хрипло прошептал он. — На самом деле, злюсь.
Я напряглась.
Миллер обнял меня крепче.
— Но… — Он прочистил горло. — Прошлым вечером Санчес помог мне кое-что вспомнить.
— Правда? — Джерси на его груди заглушила мой голос. Мне стало трудно дышать. Неужели он понятия не имел, насколько силен? Его бицепсы пытались прорваться сквозь ткань!
— Ага. — Миллер вздохнул, его сердце учащенно забилось, а мое сердце совершенно естественно решило подстроиться под этот ритм. Глупое сердце. — Помнишь, когда я в шестом классе прилепил жвачку к твоим волосам, а ты рассказала всем моим друзьям, что я писаюсь в постель?
Я расхохоталась.
— Как я могла забыть? А еще я им рассказала, что на твоих простынях нарисован Дональд Дак, потому что ты боишься Бэтмена.
Его смех присоединился к моему смеху.
— У нас было много битв, Эм. Думаю, я пытаюсь сказать… Если я смог их пережить, а ведь это средняя школа, практически самые травмирующие годы нашей жизни, то смогу пережить и это. Мне просто нужно время.
— Вот в чем проблема, — прошептала я, внезапно весь юмор исчез. — В последний раз, после того, как я дала тебе то, чего ты хотел, я больше ничего от тебя не слышала.
Миллер отстранился и нахмурился.
— О чем ты говоришь?
Я покачала головой.
— Ты прав. Это уже не имеет значения. Давай просто… попытаемся начать все с чистого листа.
— Зароем топор войны, — согласился он.
— Помиримся, — кивнула я.
Миллер нахмурился.
— Начнем все заново.
Мы направились к стадиону, идя бок о бок.
— Договорились!
— Наладили отношения! — завопил он победно.
Я открыла рот, но мне ничего не пришло на ум.
— Что тут скажешь?
— Я выиграл. — Он поднял руку, чтобы я дала пять.
Я закатила глаза.
— Такое чувство, что твое восемнадцатилетнее «я» застряло в твоем двадцати четырехлетнем теле!
И вот так…
Ко мне вернулась часть его.
Так почему же я все еще чувствовала себя виноватой?
Почему смутилась, когда Санчес встретил меня у входа на стадион с удовлетворенной улыбкой? И почему я почувствовала пустоту, когда Миллер проявил себя с лучшей стороны и, быстро помахав, отступил, чтобы присоединиться к другим парням?
