Алекс покачала головой.
– Я так не думаю. Когда мы обедали с ним на прошлой неделе, Охснер и бровью не повел, узнав, что вы знаете о счете.
– Это потому, что он понял: игра закончена. Неужели не понятно? Охснер воспользовался деньгами со счета, чтобы покрыть убытки в 1987-м, а потом убил моего отца, когда тот узнал, что происходит. А когда Охснер почувствовал, что мы вот-вот раскроем его махинации, у него осталось два выхода: убить нас или спрыгнуть с моста. Он выбрал самый простой выход.
– Тогда все? Дело закрыто?
– Точно.
– Да, но в пятницу Охснер вовсе не был похож на человека, которого схватили за руку.
– Может, это была просто игра?
– Тогда скажите, зачем он согласился пообедать с нами? – спросила Алекс.
– Чтобы узнать, что нам известно.
– В таком случае к чему все эти рассказы об опекунских счетах, их владельцах-евреях и запечатанных письмах? Зачем вообще было рассказывать нам об этом счете? Если помните, о счете вам сообщил Охснер, а вовсе не я.
– Возможно, последнее желание. Узнав, что мы напали на его след, он больше не захотел жить.
– Последнее желание? Идеальное преступление? Все это начинает напоминать плохое голливудское кино.
– Извини, но это единственное правдоподобное объяснение. Алекс возразила:
– Охснер никогда не намекнул бы, что на счету лежат миллионы, если бы воровал оттуда деньги сам. Должен быть кто-то третий.
– Кто?
– Не знаю. – Алекс прокручивала в уме возможные варианты. Компьютерный код, определенно, был введен не просто так. Никто не стал бы прибегать к таким хитростям, чтобы использовать этот счет для покрытия маржи, если бы на нем не лежало много денег.
– Позволь мне кое-что проверить.
Руди выхватил отчеты и стал суммировать денежные позиции.[30]
– Может быть, на счету когда-то и были деньги, но Охснер украл их. Уже после того, как использовал счет для покрытия маржи. И после того, как убил моего отца.
– Тогда зачем ему рассказывать об этом счете сейчас?
– Не знаю. – Руди не отрывал от нее взгляда. – Но если не Охснер украл деньги, кто же тогда?
– Скажем, ваш отец?
– Думаешь, это он похитил деньги? Уже после того, как их использовали для покрытия маржи во время обвала рынка? – Руди на секунду замолчал. – А Охснер не сказал нам ничего в пятницу потому, что хотел скрыть от меня, каким жуликом был мой отец?
– А какое еще можно найти объяснение?
– Но у моего отца не было никакого мотива красть. У него была уйма денег. Посмотри, сколько всего он мне оставил. Все эти картины я купил на деньги, унаследованные от отца.
– А почему вы уверены, что это не деньги с опекунского счета?
– Ни в коем случае! Эти деньги у нас были с самого начала. Отец всегда рассказывал мне о финансовом положении нашей семьи. Могу тебя заверить, у него было много денег, доставшихся ему от отца, а тому – от деда. Все это было задолго до открытия опекунского счета. – Руди помолчал. – А если предположить, что он взял деньги со счета, то нечем было бы тогда покрывать маржу во время обвала рынка в 1987 году, верно? Ты сама сказала, что на опекунском счете должна лежать куча денег, чтобы компьютерные махинации имели смысл.
– Точно.
– Кроме того, твоя версия не объясняет, почему Охснер совершил самоубийство. Не мог он покончить с собой только для того, чтобы скрыть от меня правду о моем отце и его манипуляциях с опекунским счетом. Со смертью Охснера счет переходит прямо в мои руки.
– Это правда.
– Ну, компьютерный гений, и какова же твоя версия случившегося?
В голове у Алекс проносились эвристические «если – то»: если деньги украл отец Руди, то самоубийство Охснера лишено смысла. Если деньги украл Охснер, то зачем ему вообще рассказывать про этот счет? Если ни отец Руди, ни Охснер не крали денег, то где же они?
И тут Алекс вспомнила о письме.
– Охснер говорил, что письмо, в котором упомянуто имя настоящего владельца счета, можно будет открыть после его смерти.
Руди с недоумением посмотрел на Алекс:
– Ты считаешь, что Охснер покончил с собой, чтобы я мог получить доступ к этому письму? Почему он просто не отдал его мне?
Алекс встала и, облокотившись о перила, посмотрела нареку, по которой катились холодные волны.
Теперь ее осенило. А что, если Руди украл деньги? Он мог сделать это сегодня утром, когда ходил в банк. Перевод денег – минутное дело. С одного счета в банке «Гельвеция» на другой. Алекс внимательно посмотрела на Руди. Или он сделал это в пятницу, пока она стояла у банка и ждала его? Или когда она улетела в Амстердам? Может, поэтому он и купил ей билет? Чтобы убрать ее с дороги?
Поэтому убили Охснера? Чтобы и его тоже убрать с дороги?
Алекс бросила взгляд на полицейский участок за мостом. Его входные двери скрывались за четырьмя гигантскими каменными колоннами. Она подсчитала, сколько времени займет добежать туда.
Алекс схватила свою сумочку.
– Ладно, что бы там ни произошло, все уже кончилось. Меня это не касается. – Она повернулась, чтобы уйти. – Я возвращаюсь на работу.
Она двинулась в сторону полицейского участка. Руди схватил ее за руку.
– Подожди секунду. Ты думаешь, это я убил Охснера, да? Алекс попыталась вырвать руку.
– Отпустите меня!
Руди не отпускал.
– Ты считаешь, это я убил его, чтобы добраться до письма? – Он прижал ее к перилам моста.
– Вы сумасшедший! Вы и меня хотите столкнуть? – Алекс взглянула вниз. До воды было рукой подать. – Знаете, это вам не Базель. Я ведь могу уплыть.
Руди отпустил ее руку. Алекс побежала.
– Прежде чем ты убежишь, – кричал он ей вслед, – тебе следует кое-что узнать! Я мог бы получить доступ к счету в любой момент.
Алекс остановилась на полпути.
– Зачем мне убивать Охснера, если счет открыт на мое имя?
Она обернулась.
– Например, чтобы он вас не выдал.
– Какая ты наивная! – Руди приблизился к Алекс. – Тогда почему я не убил и тебя заодно?
– Потому что полиции было известно, что я с вами. – Она оглянулась на здание криминальной полиции. – Вы бы не смогли…
– Но в полиции не знали твоего имени, не знали, кто ты. Они никогда не связали бы твою смерть со мной.
– Узнав, что я пропала, полицейские, с которыми я вчера разговаривала в аэропорту, в конце концов смогли бы найти связь.
– Ты не понимаешь, да? Деньги моему отцу доверили под честное слово. Это означает, что он – или я – можем делать с ними все, что захочется. – Он положил руку ей на плечо. – А если нет мотива – нет и преступления.
Алекс старалась разложить все по полочкам. События минувших четырех дней перемешались в ее голове. После трех бессонных ночей было трудно соображать: трое подозреваемых, три временных отрезка, два вероятных исхода – хороший и плохой – в каждом варианте. Возможные комбинации казались бесконечными.
– Подумай об этом. – Руди передал ей банковские выписки. – Если бы я хотел убрать тебя с дороги, зачем мне было настаивать на том, чтобы ты пошла сегодня утром со мной в банк? Зачем мне вообще показывать тебе эти выписки?
Он силой вложил бумаги ей в руку.
– Если ты считаешь, что за всем этим стою я, почему бы тебе не отнести их в полицию?
Алекс взяла выписки.
– Хочешь, я докажу, что мне нечего скрывать? – Руди схватил Алекс за руку и потянул ее к полицейскому участку. – Давай все расскажем им. Тогда у тебя не будет причин бояться. Так? А если они узнают о счете, если узнают о тебе – бессмысленно подозревать меня.
Он надавил на кнопку звонка. Его озлобленное лицо отражалось в зеркальных панелях, которыми была отделана массивная входная дверь.
– Пошли.
Алекс колебалась. За всем происшедшим должен был стоять Руди. В противном случае концы не сходились с концами. Он блефует, не иначе.
– И что это докажет? – нервно спросила Алекс. – Что они нам там скажут?
Руди еще раз позвонил.
Но если он сообщит все полиции, как скоро в банке узнают о ее поступке на прошлой неделе?
Руди позвонил третий раз, держа палец на кнопке несколько секунд.
Но действительно ли он блефует?
Алекс подняла глаза на облупившуюся статую карающего ангела над дверью участка. В одной руке он держал меч. Каменный меч был загажен голубиным пометом. Другая рука ангела была вызывающе поднята – средний палец, казалось, был оттопырен в неприличном жесте.
Раздалось жужжание открывающегося замка. Руди толкнул дверь и вошел внутрь.
Алекс последовала за ним и наблюдала, как Руди стал в очередь за испанской супружеской четой. Те пытались получить разрешение на парковку. Полицейский за конторкой слушал, как они с трудом подбирают немецкие слова, потом направил их в городскую полицию.
Жестом он пригласил Руди.
Руди подошел. Алекс осталась на месте.
Момент истины.
– Ja? – Полицейский говорил на резком швейцарском немецком. У него была неряшливая трехдневная щетина – совсем как у того полицейского в аэропорту. – Was wusch? Да? Что нужно?
