Котаке.
– Дорогой! – исступленно закричала Котаке. Фусаги не обернулся. Его плечи сотрясала мелкая дрожь. Котаке одним глотком допила кофе. Она выпила его залпом не из боязни опоздать, а скорее из уважения к Фусаги, повернувшегося спиной, чтобы она могла быстро и безопасно вернуться в будущее. Такова была глубина любви Фусаги.
– Мой дорогой…
Котаке почувствовала, как ее тело начинает мерцать и пульсировать. Она поставила чашку на блюдце. Все, что оставалось теперь сделать, – это вернуться в настоящее. Эти несколько минут, в которые она снова ощутила, что они супруги, что их двое и они вместе, прошли. Внезапно Фусаги обернулся и произнес то, что она уже не могла слышать, но прочитала по губам:
– Спасибо тебе.
Сознание Котаке слилось с паром и устремилось из прошлого в настоящее. Котаке не могла остановить бесконечный поток слез. Она сразу заметила, что Казу и Кэй снова появились в ее поле зрения. Она вернулась в настоящее – день, когда Фусаги уже совершенно забыл ее. Одного взгляда на выражение лица Котаке было достаточно, чтобы Кей забеспокоилась.
– Письмо? – спросила она, произнося просто «письмо», а не «любовное письмо».
Котаке бросила взгляд на коричневый конверт – письмо, которое она получила от Фусаги, и медленно вытащила сложенный лист из конверта.
Оно был написано простым фонетическим шрифтом, волнистым, как ползущие черви. Это определенно был почерк Фусаги. Пробегая глазами письмо, Котаке приложила правую руку к лицу, чтобы остановить рыдания, но слезы текли непрерывным ручьем.
Котаке разрыдалась так внезапно, что Казу забеспокоилась.
– Котаке… вы в порядке? – спросила она.
Плечи Котаке начали дрожать, и она зарыдала еще громче. Казу и Кей стояли и смотрели на нее, не зная, что делать. Через некоторое время Котаке передала письмо Казу.
Та взяла письмо, и, как будто сомневаясь, сможет ли она прочитать его, посмотрела на Кей, стоявшую за барной стойкой. Кей слегка кивнула.
Казу оглянулась на рыдающую Котаке и начала читать письмо.
«…Ты – медсестра, так что я могу предположить, что ты уже заметила. Я болен, я начинаю все забывать.
Я знаю, что ты оставишь все эмоции и будешь заботиться обо мне с хладнокровием медсестры, и будешь делать это независимо от моих странных слов и поступков, даже если я забуду, кто ты такая.
Поэтому я прошу тебя всегда помнить одну вещь. Ты – моя жена, и если такая жизнь станет невыносимой для тебя, то я хочу, чтобы ты оставила меня.
Тебе не обязательно оставаться со мной по долгу медсестры. Если я плохой муж, то я хочу, чтобы ты ушла от меня. Мы супруги. Даже если я потеряю память, я хочу быть вместе с тобой как муж и жена. Я не могу смириться с мыслью, что ты останешься со мной только из сострадания.
Это то, что я не решаюсь сказать тебе, поэтому я написал это письмо».
Когда Казу закончила читать, Котаке и Кей плакали. Котаке поняла, почему Фусаги передал это письмо ей, его жене из будущего. Из письма было ясно, что Фусаги предвидел, что сделает жена, когда узнает о его болезни. И когда Котаке пришла из будущего, ему стало ясно, что все сложилось именно так – она была с ним как медсестра.
Терзаясь беспокойством и страхом потерять память, Фусаги надеялся, что Котаке останется его женой. Сердце Фусаги всегда было с ней.
Так, даже после потери памяти Фусаги просматривал туристические журналы, открывал свой блокнот и делал заметки. Котаке однажды заглянула в его записи. Там были маршруты путешествий по садам. Она предположила, что муж делал их, потому что по-прежнему любил свою работу. Но она ошибалась. Все записанные им маршруты пролегали по местам, которые они посетили вместе. Котаке не заметила этого тогда. Она не могла этого заметить. Эти наброски маршрутов были последней отдушиной для Фусаги, который постепенно забывал свою жену.
Конечно, Котаке не думала, что совершает ошибку, ухаживая за Фусаги как медсестра. Она верила, что поступает правильно. И Фусаги тоже не написал в письме, что осуждает Котаке. Она почувствовала, что муж понял: ее слова об исцелении были ложью, но это была ложь, в которую он сам хотел верить. «Иначе, – подумала она, – он бы не сказал "спасибо тебе"».
Когда Котаке перестала рыдать, женщина в платье вернулась из туалета, встала перед ней и произнесла только одно слово:
– Слезай!
– Да-да, конечно… – ответила Котаке, поспешно уступая ей место.
Женщина в платье безупречно выждала время, чтобы настроение Котаке изменилось. Посмотрев на Казу и Кей глазами, опухшими от слез, она взяла письмо, только что прочитанное Казу, и взмахнула им.
– Ну вот и все, – с улыбкой произнесла она.
Кей ответила кивком, из ее глаз все еще текли слезы.
– Что я наделала… – пробормотала Котаке, глядя на письмо.
– Котаке… – Кей шмыгнула носом, с беспокойством глядя на нее.
Котаке аккуратно сложила письмо и вложила его назад в конверт.
– Я иду домой, – сказала она уверенным голосом.
Казу кивнула. Кей все еще плакала. Котаке посмотрела на плачущую Кей. Кей плакала даже дольше, чем она. Она улыбнулась, машинально подумав, что организм Кей, должно быть, сильно обезвоживается. Котаке сделала глубокий выдох. Она снова была уверена в себе. Котаке вытащила кошелек из сумки, лежащей на барной стойке, и вручила Казу 380 йен монетами.
– Спасибо, – сказала она.
Казу улыбнулась, ее лицо снова стало бесстрастным. Котаке быстро кивнула и направилась к выходу из кафе.
Она торопилась. Она спешила увидеть лицо Фусаги.
Женщина захлопнула входную дверь и скрылась из поля зрения Казу и Кей.
– Ах, да! – воскликнула Котаке и снова вернулась в кафе. Казу и Кей смотрели на нее с любопытством.
– И еще одна вещь, – сказала она. – Начиная с завтрашнего дня больше не называйте меня по девичьей фамилии, ясно?
Она широко улыбалась.
Когда-то Котаке попросила, чтобы ее называли по девичьей фамилии. Фусаги начал называть ее Котаке, и она хотела избежать путаницы. Но сейчас в этом уже не было необходимости. Улыбка озарила лицо Кей, и ее яркие глаза широко распахнулись.
– Хорошо, я вас поняла, – сказала она радостно.
– Скажи всем остальным об этом тоже, – велела Котаке и, не дожидаясь ответа, помахала рукой и ушла.
Дзинь-дзинь
– Хорошо… – сказала Казу, как будто сама себе, и подошла к кассе, чтобы пробить деньги за кофе Котаке.
Кей убрала ее чашку и пошла на кухню, чтобы сварить новый кофе для женщины в платье. Щелк, щелк, щелк – звук клавиш кассы разносился по кафе. Вентилятор продолжал
