— Кажется, мы поняли, — Чулицкий перебил Митрофана Андреевича и в свой черед улыбнулся. — Не все то золото, что блестит, верно?
— Совершенно верно! — подтвердил Митрофан Андреевич и отшвырнул прочь вернувшуюся к нему паркетину.
— Значит…
— Значит, ввести в заблуждение оценочную комиссию — даже комиссию экспертов! — совсем не так сложно, как это кажется на первый взгляд. А вовремя и ловко подсунутые счета, удостоверяющие цены, вносят последнюю и решающую каплю. Подделок в наше время — великое множество, и на глаз, ни на ощупь отличить их от по-настоящему качественных материалов невозможно! Для того, чтобы дать действительное экспертное заключение, необходимо… гм… — еще один виноватый взгляд в мою сторону, — проделать примерно то же, что только что проделал я. То есть — совершить самые настоящие акты вандализма, на какие — вы понимаете — ни один собственник не даст своего согласия!
Звучало это, читатель, убедительно, но Инихов все-таки выразил сомнение:
— Но ведь в банках и такая вероятность должна быть известна!
Митрофан Андреевич согласно кивнул:
— Конечно.
— Но в таком случае…
— Нет.
— Почему?
— Потому что экспертам дается возможность оценить материалы!
Инихов растерялся:
— Но вы же сами только что сказали…
Митрофан Андреевич взял Инихова за руку и подвел к валявшейся поодаль паркетине:
— Возьмите ее! — коротко велел он.
Инихов поднял.
— Как по-вашему, — спросил тогда Митрофан Андреевич, — сколько таких паркетин пошло на отделку этой гостиной?
Инихов осмотрелся, начал прикидывать в уме… но я его опередил:
— Не трудитесь, Сергей Ильич, — сказал я. — Тысяча сто сорок две штуки!
Тогда Митрофан Андреевич обернулся ко мне:
— Это — полное число?
— Нет, — ответил я. — Были излишки.
— А почему?
— Невозможно подобрать полное количество, — пустился в объяснения я, — площадь помещения и площадь потребного количества паркетин не совпадают. Поэтому количество паркетин больше. Кроме того…
Я подошел к стене и поманил к себе Митрофана Андреевича и Сергея Ильича. Но подошли не только эти двое, но и остальные.
— Обратите внимание, — я указал рукой на низ стены: туда, где он прикрывался плинтусом. — Часть паркетин обрезаны.
И в самом деле: часть паркетин была обрезана так, что создавалась иллюзия, будто рисунок уходит вглубь стены.
— Что и требовалось доказать! — воскликнул тогда Митрофан Андреевич. — Видите, господа? Сколько материала пропало втуне!
— Да, — вздохнул я. — Но тут уж ничего не попишешь…
— А вот и попишешь! — немедленно возразил Митрофан Андреевич. — И очень даже! Куда вы дели излишки?
— Ну, как — куда… — замялся я. — Продать их невозможно…
— Но ведь не выбросили?
— Бог с вами! Нет, конечно!
— Так куда же?
— Мастера и забрали.
— Нужно полагать, избавив вас от хлопот по избавлению от мусора?
— Верно.
Митрофан Андреевич широко развел руками:
— А потом всё это — обрезки паркета, его излишки, излишки обоев… ведь у обоев тоже были излишки?
Я подтвердил и это предположение.
— Стало быть, и обои, — продолжил Митрофан Андреевич, — а заодно, полагаю, и плитка с кухни, и побелка, и краска, и обивочный материал, и…
— Да, да, да! — всё подтвердил я.
— Всё досталось мастерам!
— Конечно!
— А после них — Кальбергу!
Я поперхнулся. Митрофан Андреевич хлопнул меня по спине:
— Крепитесь, мой друг! — совершенно серьезно сказал он.
Никто вокруг тоже ни смешка не издал, ни улыбнулся. Все были мрачными и сосредоточенными.
— Вот так, Сергей Ильич, и попадали качественные материалы мошенникам. Нашему дорогому барону — в их числе. Теперь понимаете?
Инихов — ступая тяжело — вернулся в свое кресло.
— Понятно, — усевшись, сказал он и достал сигару. — В ход шли подделки, а экспертам предъявлялись качественные остатки из других мест.
— Верно.
— Но стоит ли овчинка выделки?
— Что вы имеете в виду?
Инихов, раскурив сигару, пояснил:
— Какова доля качественного ремонта в стоимости дома или квартиры?
Лоб Митрофана Андреевича пошел морщинами, усы шевельнулись.
— По-разному. Однако…
— Сколько? — Инихов выдохнул дым. — И не забудьте еще и то обстоятельство, что ссуды под залог никогда не выдаются на полную стоимость залога!
Митрофан Андреевич кашлянул:
— Как вы посмотрите на сумму в две трети от оценки?
Инихов стремительно вынул сигару изо рта:
— Что? — воскликнул он. — Две трети?
— И даже больше.
— Да больше-то как? — изумился Инихов.
— А если мрамору подпустить? Позолоты?
— Тьфу!
— Вот вам и «тьфу!»
— Совсем народ ополоумел!
— Согласен!
Инихов и Митрофан Андреевич замолчали.
— Выходит, — спросил тогда Гесс, — поджог — и впрямь единственная возможность скрыть улики?
— Да. — Ответил Митрофан Андреевич. — Так как полученная сумма существенно превышала реальную стоимость имущества, и возвращать эти деньги никто не собирался, неизбежно возникал риск судебного преследования за подлог. Ведь банк, вступив во владение залогом, обязательно обнаружил бы, что его попросту надули!
— И тогда, как это часто бывает, было решено прикрыть одно преступление другим — еще более тяжким!
— Правильно.
— Я так понимаю, Бочаров согласился?
— Сразу же!
— А потом?
— А потом, наконец, дошло и до убийств.
— Минутку! — вмешался я. — А страховка?
Митрофан Андреевич посмотрел на меня с нескрываемым удивлением:
— Помилуйте, Сушкин! Какая страховка? Платить ее тоже никто не собирался!
— Но в этом случае, — я стоял на своем, — вся тяжесть ответственности падала бы на поджигателя! То есть — на страхователя! Ему пришлось бы возмещать банку убытки!
— Ничего подобного! — Митрофан Андреевич кивнул на Можайского. — Юрий Михайлович! Объясните вашему другу разницу между умыслом и случайностью.
— Да какая случайность! — перебил я начавшего было говорить Можайского. — Если страховку не платят, значит — умысел!
— Или, — теперь Можайский перебил меня, — невиновная небрежность.
— Невиновная небрежность? Ты в своем уме? Как такое возможно?
— Очень просто. — Можайский, пристально — даже театрально-пристально — глядя на меня, сделал шаг в сторону.
— Ты…
— Ой! — воскликнул он, не сводя с меня взгляда.
Послышался плотный хруст. Резко запахло водкой. Я перевел взгляд от глаз Можайского на пол и вскрикнул:
— Ты раздавил бутылку!
— Да что ты! — Можайский тоже посмотрел себе под ноги. — Вот ведь какая незадача!
— Ну, и что ты хочешь показать этой нелепой демонстрацией? — нахмурился я. — Разница очевидна!
— Совсем не настолько, как тебе кажется, — парировал Можайский.
— А я говорю…
— Послушай, — перебил меня Можайский. — У тебя ведь есть приходящая прислуга?
— Конечно. Да ты же сам знаешь: тетушка Поля…
— А если, допустим, — вновь перебил меня Можайский, — эта почтенная дама допустит какую-нибудь оплошность?
— Какую? — не понял я.
— Да вот хотя бы…
Можайский быстро осмотрелся, а затем — не найдя, очевидно, ничего подходящего в гостиной — даже высунулся в коридор и осмотрел и его. В коридоре, однако, тоже ничего не нашлось. Тогда Можайский совсем вышел из гостиной и исчез на полминуты — минуту.
Вернулся он с объемной бутылью.
— Зачем тебе керосин? — ахнул я.
— А вот зачем!
Можайский направился к камину, а во мне взметнулось недоброе предчувствие:
— Эй! — закричал я. — Остановись! Стой, говорю!
Но было поздно.
Можайский, на ходу откупорив бутылку, в несколько шагов подскочил к камину и, кочергой отбросив подальше тлевшие угли, сунул бутылку в камин.
Тогда уже ахнули все. Митрофан Андреевич подбежал к Можайскому и схватил его за руку:
— Что вы делаете, князь?!
— Посмотрим…
Митрофан Андреевич схватил кочергу и попытался подцепить уже разогревшуюся бутыль, но вышло еще хуже: бутыль опрокинулась, керосин хлынул на угли. К самой полке немедленно взвилось пламя. Митрофан Андреевич, чертыхаясь, отскочил.
— Что вы наделали!
Отпихивая нас, к камину подлетел Чулицкий:
— Невероятно! Глазам своим не верю!
И — как до него Митрофан Андреевич — отпрыгнул.
Пламя уже вырывалось наружу. Я в оцепенении смотрел на готовую вот-вот разразиться катастрофу.
За моей спиной послышался топот. К камину протиснулся поручик…
— Нет! — заорал Митрофан Андреевич, пытаясь перехватить нашего юного друга.
Однако поручик успел выплеснуть на пламя добрую половину эмалированного таза воды.
