Начальник штаба ВМБ капитан 3-го ранга Радкевич говорил спокойно, а вот начальник штаба 148-го ИАП, после последних произнесенных слов, выглядел весьма смущенным.
— А каковы наши потери?
— Один истребитель сбит противником над городом, товарищ дивизионный комиссар, пилот выпрыгнул с парашютом. Еще два И-153 погибли при штурмовке вражеских войск у Кретинги, о судьбе летчиков ничего не известно, но видели, что один из них успел выпрыгнуть и раскрыть парашют — это произошло южнее Дарбеная.
— Там есть наши войска, надеюсь, спасут.
— И еще один истребитель скапотировал рано утром при перелете от Паланги в Либаву на Батском аэродроме — колеса попали в воронку, самолет восстановлению не подлежит. Еще пять «чаек» получили повреждения — их можно отремонтировать за несколько дней. Всего на штурмовку вражеских колонн вылетали три раза силами по одной, а в последнем налете сразу двух эскадрилий. По докладам пилотов потери противника значительные — несколько грузовиков, два орудия, до роты пехоты.
— Хорошо бы, — пробормотал Серафим Петрович, еще с «зимней войны» знающий, как любят преувеличивать свои победы летчики. И посмотрел на Радкевича — моряк ответил понимающей улыбкой и доложил:
— Три МБР из 43-й эскадрильи бомбили немцев у Паланги, еще пять летали на бомбежку вражеских колонн у Дарбеная — два самолета повреждены. Три раза отправляли экипажи на разведку в море — один не вернулся с боевого задания, по всей видимости, сбит истребителями противника.
— Это война, и потери на ней, к сожалению, неизбежны. Но хорошо, что у нас есть целых сорок пять исправных истребителей — я ожидал гораздо худшего. Благодарю вас, товарищи, за доклады, и не смею задерживать, у нас всех масса дел.
Обменявшись на прощание крепкими рукопожатиями с летчиком и моряком, Николаев уселся за стол. С Радкевичем Серафим Петрович переговорил заранее — начальник штаба ВМБ интересовался ходом боевых действий на южном направлении, и словами коменданта 41-го укрепрайона был полностью удовлетворен.
Сам дивизионный комиссар дотошно опросил его о ситуации в городе и гавани. В целом, в Либаве войну встретили спокойно, подняли по тревоге гарнизон, система ПВО была полностью готова встретить вражеские бомбардировщики за десять минут до их появления над Батским аэродромом, провести бомбежку которого немцы так не смогли толком за целый день, но старались, этого у люфтваффе не отнимешь. Зато Виндаву бомбили всего один раз — значит, самолетов у немцев все же недостаточно, чтобы быть везде одинаково сильными, а это внушало надежду.
Попыталась выступить под утро вражеская агентура — «айзсарги» собрались на кладбище, где выкапывали оружие. Однако усиленные комендантские патрули окружили повстанцев, а прибывшие на машинах пограничники при помощи милиции разгроми в коротком бою инсургентов — восемь из них были убиты на месте, семнадцать изловлены и взяты в плен. Нескольким мятежникам удалось сбежать, и сейчас велся их розыск.
В городе сохранялось полное спокойствие, никаких проявлений паники не наблюдалось. Был создан городской и уездный комитет обороны, принявший на себя решение множества вопросов. Началась эвакуация — в первую очередь вывезли эшелоном до Риги всех эвакуированных из Паланги детей, в сопровождение назначили моряков — прибывшие в Либаву на стажировку мичмана были ценным для флота ресурсом, и Клевенский был удивлен, когда приехавший комендант сказал ему об этом. Так что выдали без пяти минут командирам РККВМФ по винтовке и двадцать патронов, из числа хранившихся на складе вооружения бывшей латвийской армии, и отправили в Ригу — а в пути они должны были обеспечить охрану, мало ли что.
Железнодорожники спешно формировали составы, даже стали ставить на польские вагоны колесные пары для советской, более широкой колеи. И завтра должны были уйти на Ригу несколько составов с эвакуированными жителями. Необходимо было вывезти семьи военных и совслужащих, а также необходимое и ценное оборудование.
Ушли час назад на восток транспортеры с мощными 180 мм пушками — пришел приказ командования КБФ о выводе из города 18-й артиллерийской железнодорожной батареи. Из гавани в сопровождении катеров охранения вышло в Ригу больше десятков транспортов, а также несколько подводных лодок из бригады, что были полностью готовы к ведению боевых действий. Сейчас спешно готовились к выходу в море боевые корабли, которые стояли на ремонте на заводе «Тосмаре», и главным из них были эсминец «Ленин», две средние подводные лодки типа «С» и ледокол «Силач». Требовалось лишь время, и ситуация на южном направлении позволяла надеяться, что два-три дня еще будет выиграно…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Товарищ дивизионный комиссар! Только что позвонил в штаб майор Зайцев, я вернулся обратно и командир мне сказал, что из дивизии, ссылаясь на штаб ВВС фронта, из которого поступил приказ, нашему полку надлежит перелететь на аэродром под Ригой! Якобы существует угроза, что немцы захватят наш аэродром!
Майор был бледен, эта новость оглушила его не меньше, чем Николаева. Серафим Петрович сцепил зубы, чтобы не выругаться. Дрожащими пальцами закурил папиросу и принялся вслух размышлять:
— А вам не кажется, товарищ майор, что весь день командование и штаб ВВС отдает какие-то донельзя странные приказы. До полудня категорически запрещают вести боевые действия против вражеской авиации, потом запрет снимают, и опять вводят иной — наносить штурмовые удары по колоннам противника. Да, сколько раз сегодня майора Зайцева грозили отдать под суд за невыполнение приказов, за то, что он осмелился начать воевать с немцами в воздухе по приказу начальника гарнизона?!
— Два раза, товарищ дивизионный комиссар!
— А сейчас приказывают начать перебазирование, когда враг далеко от города. А это значит, что целый истребительный полк, полностью боеспособный, одержавший первые победы над врагом, вынужден будет бросить неисправные боевые машины и перелететь, а все его наземные службы отправятся следом автотранспортом. Скажите мне честно, майор — на сколько дней ваш полк выпадет из боевой работы и не сможет наносить эффективные удары по врагу?!
— Как минимум сутки, товарищ дивизионный комиссар!
— Вот вам и ответ — эти приказы командования и штаба ВВС либо паникерство, или чистейшей воды вредительство, что не исключает предательства! Вверенный мне 41-й укрепрайон фронтового подчинения, а потому я могу напрямую связаться с Ригой!
Николаев снял трубку коммутатора УРа и сказал:
— Связь с Ригой есть? Меня надо соединить с членом Военного Совета фронта корпусным комиссаром Диброва. Как нет связи?! А связь с Москвой есть?! Есть! Соединяйте немедленно с Главпуром РККА, там я записал номер армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса.
Николаев скривил губы, ему очень не хотелось делать этот звонок. Но ситуация того требовала, слишком много непонятных странностей было в приказах от командования ВВС Северо-Западного Фронта. Он поднял голову и посмотрел на побледневшего майора — все прекрасно знали, какая репутация была у начальника Главного Политического Управления РККА и народного комиссара государственного контроля. И то, что виновным он может сам оказаться, прекрасно понимал. И, тем не менее, посчитал, что поступает совершенно правильно, так как за эти несколько часов подобными приказами можно полностью дезорганизовать боевую деятельность авиации фронта.
— Я не могу перепрыгивать через голову вышестоящего командования как комендант 41-го укрепрайона, но звание дивизионного комиссара обязывает меня принять должные меры и немедленно сигнализировать о подобных случаях партийному руководству напрямую!
Глава 2
23 июня 1941 года
Цирава — Либава
Комендант 41-го укрепрайона
дивизионный комиссар Николаев
— Товарищ капитан, — Серафим Петрович безразлично посмотрел на три «шпалы» в красных петлицах. В органах НКВД были введены специальные звания со знаками различия, совершенно не имевшие никакого соотношения с теми, что были приняты в армии. Так «сержант госбезопасности» носил в петлицах два «кубаря» армейского лейтенанта, а тот же лейтенант милиции на своих синих петлицах имел целую «шпалу», как обычный капитан пехоты или артиллерии. А вот два ромба, наподобие тех, что были у коменданта укрепрайона, дивизионного комиссара, равные прежнему комдиву или дивинтенданту, имел «старший майор» госбезопасности или милиции. Впрочем, в пограничных войсках или оперативных полках НКВД в ходу были звания, полностью аналогичные армейским, а также соответствующие им знаки различия.
