— В стране на наступивший нынешний день 23-го июня объявлена мобилизация. В двух подчиненным вам батальонах аэродромного строительства имеется вольнонаемный состав, подлежащий призыву на военную службу. Я вынужден изъять его целиком и полностью для укомплектования частей гарнизона. Всех штатных сотрудников, имеющих специальные звания наркомата внутренних дел, мобилизация не касается. А потому вам надлежит немедленно собрать весь имеющийся у вас в подчинении вольнонаемный состав, подлежащий военной службе. Автомашины уже выехали из Либавы, а летние ночи короткие, к тому же сейчас они «белые» — нужно поторопиться. А потому ответьте — сколько у вас людей подлежащих призыву, чтобы позвонить в Либаву и вызвать дополнительный автотранспорт, если потребуется.
Возможно, в иное, мирное время он бы не стал так говорить с высокопоставленным сотрудником НКВД, но не сейчас. Он приготовился выслушать или отказ, или доводы против принятия его распоряжения, но капитан всем своим видом выражал полное согласие, что удивило.
— Товарищ дивизионный комиссар, во вверенных мне 472-м и 473-м строительных батальонах почти три тысячи человек. Из них две тысячи двести заключенного на разные сроки контингента, находящегося под охраной, шестьсот человек вольнонаемных, и до двухсот так называемых «расконвоированных» — тех, кто характеризуется положительно, и кому до снятия судимости осталось не больше трех месяцев. Последних я также могу передать в ваше распоряжение, хотя это несколько нарушает принятый порядок. Требуется только заполнить необходимые документы. А заключенный контингент с ротой охраны будет вывезен в Ригу. Мне уже передали приказ немедленно прекратить строительство и быть готовыми к отправке — колонну автомашин вышлют завтра.
— А почему не сегодня?
— Требуется время на их сбор, а также для прибытия в Ригу мотострелкового полка из состава оперативных войск НКВД. Нападения «айзсаргов» участились, они сейчас ведут себя крайне активно.
— Ничего, задавим, — уверенно произнес Николаев. — В Либаве прошлой ночью они попытались выступить, но их перебили. А те, кого в плен взяли, уже в трибунале — и судить их будем по законам военного времени.
— Так и надо поступать, товарищ дивизионный комиссар. К сожалению, не могу вам отправить подкрепление — у меня всего одна рота, а охраняемый контингент требует повышенного внимания. Половина осужденных по политическим статьям, они ненадежны, многие из местных националистов и могут поднять бунт. Они ждут прихода немцев…
— Не дождутся, увозите эту публику, пусть поработают на благо страны в тыловых районах. Да, кстати, у вас в передаваемом вольнонаемном контингенте есть отбывшие кадровую службу в рядах РККА?
— Почти половина, товарищ дивизионный комиссар. Комначсостава запаса среди них и двух десятков не наберется. Другая половина комсомольцы — эти будут драться, вчера почти все подали рапорта с просьбой отправить их в части Красной Армии. Среди них много тех, про уже прошел курсы «осоавиахима» — «ворошиловских стрелков», имеющих значок парашютиста, водителей и даже трое окончивших аэроклубы.
— Отлично, этого нам и не хватало, — Николаев обрадовался — три сотни комсомольцев послужат прекрасным пополнением, особенно для пограничников — личный состав там всегда тщательно отбирали. А тут в рамках одного ведомства перейдут из разряда вольнонаемных в постоянный состав. И после паузы спросил:
— А что собой представляют, так называемые «расконвоируемые»?
— Из двух сотен в армии отслужила пятая часть, не больше. Осуждены по легким статьям, много бывших партийных работников или совслужащих. «Бытовики» в основном. Но есть и кадровые военные. Один летчик, бывший капитан, лишен ордена Красного Знамени. Вернулся из Испании в тридцать седьмом году, а супруга с любовником спуталась. Он его пристрелил, а ее ранил в ногу сгоряча.
— А почему ранил?
— Беременная была, вот и пожалел. Дали четыре года с учетом заслуг и полученного ранения — горел в истребителе, одержал над фашистами две победы — вот и приняли во внимание. Есть бывший майор — избил интенданта, старшего по званию в прошлом году.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Суворов вообще предлагал за воровство их вешать после пяти лет службы — считал, что многие к этому времени проворуются!
— Так потому и дали год, а интенданту потом, после следствия «отвесили» семь лет. Есть еще старший лейтенант, танкист — утопил бронемашину, пьяный решил покататься на польском трофее, да попался на глаза начальству — дело «не замяли», а зря. Еще есть бывший военврач 3-го ранга — выявили недостачу медикаментов, после проверки выяснили, что лечил местных колхозников. Два года получил, а врач хороший — многих здесь лечит, не озлобился, через неделю на свободу досрочно должен выйти, нужные документы уже подписаны.
Николаев с интересом посмотрел на капитана — вполне нормальный человек, да и эмоции выражает искренне. И «подопечный» контингент знает, и правильно его оценивает. А этих командиров, над которыми судьба поиздевалась, он сам заберет с радостью — не трусы, не воры, не лодыри — таких в любой армии всегда хватает…
Несмотря на раннее утро, на укреплениях восточного сектора работали люди, а над городом высоко в небе прошлась тройка бипланов. Вчера вечером он дозвонился до секретариата ГлавПУра — с Мехлисом его, понятное дело не связали. Только доложил по существу дела дежурному по управлению, оставил «сигнал», как положено.
Через час смог связаться с членом Военного Совета фронта — телефонная связь с Ригой была восстановлена. Разговор пошел в повышенном тоне — с Петром Акимовичем совсем недавно, в марте, они резко не сошлись во мнениях. И как водится, счеты тогда были сведены. Однако на «съедение» Мехлис не отдал, оставил в дивизионных комиссарах, а то могли в военинженеры 1-го ранга обратно перевести, в старший начсостав, такое порой бывало, как и наоборот.
— Оставят или уберут, куда подальше… вплоть до трибунала…
Серафим Петрович тяжело вздохнул, хорошо понимая, что последствия для него могут быть самые печальные. Корпусной комиссар, судя по голосу, едва сдерживал нервозность, что свидетельствовало о том, что дела на фронте идут чрезвычайно плохо — а ведь всего первый день войны. И сам по себе возникал вопрос — а что будет дальше?!
Однако Николаев не побоялся привести все свои доводы, охарактеризовав противоречивые приказы штаба ВВС, не стесняясь в эпитетах. Ради дела он и пошел на конфликт снова, но своего добился — через полчаса приказ о перебазировании 148-го ИАП был отменен…
Либава
Командир 67-й стрелковой дивизии
генерал-майор Дедаев
— Все три строительных батальона переформировал в стрелковые — соответственно в 3-й, 5-й и 8-й. Взамен выбывших в состав твоего 41-го укрепрайона. Провел выборку специалистов — связистов, артиллеристов, саперов и прочих, распределив их по частям дивизии. Вот и все — с подходом 114-го полка из Виндавы, надеюсь, железнодорожники тут не подведут, послезавтра сведу уже полнокровную дивизию в один кулак. Сейчас без малого пять тысяч бойцов и командиров в части влил, каждый час новые группы и даже целыми подразделениямиподходят, на границе наши дела приняли скверный характер, Серафим Петрович.
Николаев смотрел на него воспаленными от недосыпа красными глазами, вертя в пальцах карандаш. Перед каждым стоял стакан крепко заваренного чая. Пепельница была заполнена окурками.
— Смотри что получается — 10-я дивизия своим правофланговым полком отошла от Кретинги на девять километров, и пока держит оборону на тыловом рубеже 46-го укрепрайона, который прорван почти во всю глубину. Как только отойдет за Плунге, а это произойдет завтра, в лучшем случае послезавтра, мой левый фланг «зависнет», и его легко обойдут. Генерал Фадеев уже предупредил меня об этом — он едва сдерживает наступление целого корпуса, три дивизии ощутимо давят, потери огромные. Если бы строителей и саперов в полки не вливал, то давно бы дивизию обескровили.
Николай Алексеевич закурил очередную папиросу, и, взяв карандаш, стал отмечать на карте.
