Я выхожу из машины, и тут же на меня набрасывается большой коричневый пес, двигающий всем телом, явно взволнованный компанией.
— Извини, — говорит Джош, когда я чуть не падаю от такого восторженного приветствия. — Привет, Лерой, — он берет палку и бросает ее. — Принести, — Лерой подпрыгивает.
— Все в полном порядке, — говорю. — Я люблю собак.
Ни один из нас не произносит больше ни слова, пока мы смотрим друг на друга, прежде чем я прерываю зрительный контакт, чтобы оглядеться. Слева от нас, на склоне холма, построен деревянный дом в виде хижины, полностью скрытый от дороги и с видом на пышные, зеленые поля в окружении воды. Черные коровы пьют у кромки. Я вижу еще несколько зданий, которые, как думаю, являются сараями или, возможно, навесами для машин. Может, я и выросла за городом, но никогда не была на ферме. У меня нет ни малейшего представления о сельскохозяйственных животных или о чем-либо, связанным с фермой.
— Это великолепно, — восклицает Брук, появляясь перед нами, широко раскинув руки и кружась.
Зои, Эрик, Кей и Теннисон реагируют так же. Неудивительно, что Джошу здесь так нравится.
— Ты живешь здесь совсем один? — спрашивает Брук, и мы все поворачиваемся к Джошу. Ненавижу, что хочу, чтобы он сказал «да».
Он качает головой, и мое сердце падает.
— Лерой составляет мне компанию.
Он наклоняется и гладит его, вернувшегося с палкой и светящегося от гордости. Меня тревожит испытываемое от его ответа облегчение.
— Вот откуда берется твое вдохновение? — Кей смотрит куда-то вдаль.
— Иногда, — отвечает он. — Иногда нет. Но я надеюсь, что сегодня вы все его найдете. По моему опыту, смена обстановки и компания единомышленников не повредят творчеству.
— С этим не поспоришь, — говорит Теннисон.
— День ваш, так что найдите себе удобное место, — он машет рукой в сторону дома. — Все запасы в задней части, но вы можете взять их с собой куда пожелаете.
Мы следуем за Джошем к большой веранде, которая охватывает всю длину дома. Все остальные выбирают необходимое и возвращаются на травянистый холм. Мы с Джошем остались одни, чему я рада. Не следовало бы, но это так. Там установлено несколько мольбертов, и я замечаю потрясающую картину, которая кажется наполовину законченной. Оглянувшись, я вижу, что остальные либо нашли место на холме, либо все еще гуляют, наслаждаясь пейзажем.
— Похоже, остались только ты и я, — улыбается Джош.
— Похоже, что так, — неловко отвечаю я.
— Что заставило тебя прийти сегодня? — спрашивает Джош, когда я сажусь перед другим мольбертом. — Я был немного удивлен, увидев тебя.
Я пожимаю плечами.
— Не было других дел, — звучит неубедительно и грубо, но это правда.
Джош ухмыляется, явно не оскорбившись.
— Что ж, я рад. Возможно, это будет то, что тебе нужно, чтобы начать снова творить.
— Может быть.
— Вероятно, я не очень хорошо тебя знаю, но у меня такое чувство, что ты все время ищешь стратегию выхода.
Супер. Видимо, мы не будем говорить о погоде. Я жую внутреннюю сторону щеки, потрясенная его жестокой честностью.
— Эй, — он мягко берет меня за руку и останавливает, привлекая к себе. — Я не хотел тебя обидеть. Думаю, просто пытаюсь тебя понять.
— Тут нечего понимать, — я отстраняюсь, и его рука падает с моей. — Мне нужно время, чтобы привыкнуть к людям, — перекидываю волосы через плечо и накручиваю их на пальцы.
— Когда мы познакомились прошлым летом, ты замерла, когда мама спросила, любишь ли ты искусство. Я никогда не забуду выражение твоего лица, и сейчас больше, чем когда-либо, хочу знать, почему оно причиняет тебе боль, когда очевидно, что это то, что ты любишь.
Я недоверчиво смотрю на него, не в силах поверить, что он затронул столь личную тему, и буквально через пять минут нашего разговора разрывает меня на части. Я открываю и закрываю рот несколько раз, прежде чем удается придумать ответ.
— Я посвятила искусству все детство. Это то, что я оставила по причинам, которые не хочу обсуждать ни с тобой, ни с кем-либо еще. Поэтому была бы признательна, если оставим все как есть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ладно, — говорит Джош, но мой ответ его не устраивает. — Но я не отказываюсь от тебя, Эмерсон.
Мое тело напрягается. Мереки говорил мне то же самое.
Вытащив из-за уха кисть, Джош машет ею между нами.
— Помнишь, что это?
— Кисть, — невозмутимо отвечаю я.
— Это спасательный круг, — он берет мою руку и сжимает ее пальцами. — Рисование, живопись, создание картин – это твой жизненный путь, и ты должна принять его.
Я смотрю на его большие руки вокруг моих, держащих кисть. Это сильная связь, и я не могу решить, плакать мне от радости или кричать от боли.
— Закрой глаза, — настаивает он.
— Извини? — удивленно спрашиваю я.
— Просто сделай это. Пожалуйста.
Чувствуя себя побежденной, я закрываю глаза и выдыхаю, ожидая дальнейших указаний. Не было ничего, кроме тишины, по крайней мере, минуту, может, больше.
— Скажи мне, что ты чувствуешь.
Странно, но я готова потакать ему. Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, улыбаясь.
— Краску.
Тишина, а потом я слышу скрип дерева и движение. Думаю, он сидит на своем стуле. Прислушиваюсь к шуму воды и стуку дерева о стекло. Он ополаскивает кисть.
Следующие несколько минут – симфония мелодичных звуков.
— Мазки кистью, — шепчу я, и мое сердцебиение замедляется. Я видела, над чем он работал раньше, и теперь представляю, как он дополняет сельский пейзаж.
— Как ты думаешь, какой цвет я использую?
Не колеблясь, я отвечаю:
— Зеленый.
— Почему? — спрашивает он строгим и требовательным голосом.
— Красные луга. Ты нанес только базовый слой, и нужно добавить зеленый.
— Открой глаза.
Я открываю их, а он держит кисть, покрытую темно-зеленой краской.
— Зачем ты меня подталкиваешь к этому? — спрашиваю. — Я посещаю твои занятия и пришла сегодня. Что еще ты от меня хочешь?
Джош бросает кисть обратно в банку с водой и проводит рукой по волосам.
— В общем, я не знаю, — он встает и делает шаг ко мне. — Я знаю, это может показаться безумием, но мне кажется, что я встречал тебя раньше, или, может быть, ты мне кого-то напоминаешь, — он делает паузу, пытаясь выразить словами то, о чем думает. — Я хочу помочь тебе, но не знаю, как, потому что ты много о себе скрываешь, — он улыбается. — Это выбивает из колеи.
Его интуиция одновременно тревожит и успокаивает. Кажется, ему действительно не все равно, и я понимаю, что доверяю ему. Возможно, из-за рисунков, которые он мне оставил, или из-за того, как мое тело реагирует на него, я ему верю. Но я не вижу смысла рассказывать ему о том, через что прошла пять лет назад.
Я беру одну из кистей и окунаю ее в синюю краску. Не встречаясь взглядом с Джошем, я говорю:
— Может быть, сейчас нам лучше сосредоточиться на рисовании.
Остаток дня Джош уделяет внимание одинаково каждому из нас, как и на каждом уроке. С каждой минутой и каждым тихим мазком кисти я чувствую себя более живой, чем когда-либо за долгое время. Цвет озера темнеет вместе с небом.
Надвигаются грозовые тучи, и я обхватываю себя руками, чувствуя холод в воздухе, когда температура быстро снижается.
— Какая жалость, — говорит Джош. — Пора идти, дамы и господа. Думаю, в течение часа начнется дождь, так что вам лучше вернуться как можно скорее. Уверен, это будет недолго. Я наблюдал это множество раз только здесь.
— Это был замечательный день, — говорит Зои, поднимая холст. — Спасибо, что пригласил нас, Джош.
— Не за что, Зои.
— Именно так, — говорит Эрик, пожимая ему руку. — Я обязательно вернусь в следующем месяце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
По какой-то причине я все еще стою рядом с Джошем, когда две машины исчезают на подъездной дорожке. Для постороннего, наверное, это будет выглядеть, как будто мы пара, которая прощается с гостями. Я чувствую себя слишком комфортно с этим человеком и понимаю, что мне тоже нужно идти.
