— По какой причине?
— Он показал документы, из которых следует, что у нас бензина в достатке — хватит до Крыма и обратно и еще останется.
— А на самом деле?
— Хватит, конечно. Но при условии хорошей погоды. Я говорил капитану, что надо иметь в запасе, поскольку время зимнее. Но капитан прочитал мне мораль и повернул кругом.
— Какую же он мораль читал? — заинтересовался Новосельцев.
— Он сказал, что сейчас страна дорожит каждым килограммом бензина, что доставка его в Геленджик сопряжена с большими трудностями, что пора командирам и механикам понять это и начать борьбу за экономию горючего.
— Гм, — Новосельцев нахмурил брови. — Ничего не возразишь, правильно сказал. Ну что ж, Дмитрий Абрамович, будем надеяться, что силы небесные помогут нам. Идите к мотористам, поставьте им задачу. А я буду поджидать разведчиков.
Он сел около рубки на стул-разножку и стал ждать. Ему хотелось поскорее увидеть Николая. Почти три месяца прошло с тех пор, как они расстались. Адресами не обменялись, ибо не знали, кому где придется служить. В конце октября Новосельцев прочел во флотской газете очерк о подвиге группы разведчиков под командованием лейтенанта Глушецкого. Он вырезал его и хранил в чемодане. Больше никаких известий о нем не имел.
Ждать пришлось недолго. Несмотря на сумеречное время, Новосельцев сразу узнал среди появившихся на пирсе шести разведчиков, одетых в одинаковые ватные бушлаты, высокую фигуру Глушецкого.
Вскочив, Новосельцев призывно махнул рукой.
Разведчики поднялись на борт корабля, и друзья обнялись.
— Вот и встретились! — радостно воскликнул Виктор.
— Сошлись фронтовые дорожки, — весело подтвердил Николай. — Принимай гостей.
— Боцман, размещай разведчиков.
Глава пятая
1
Боцман разгладил усы и степенным шагом подошел к разведчикам.
— Привет, братишки, — с покровительственными нотками в голосе произнес он.
Гучков протянул ему руку:
— Привет, боцман! Узнаешь?
— О, кого я вижу! — расплылся в улыбке Ковалев. — Как не узнать! Старый знакомый.
— Это тот самый боцман, который снял нас с крымского берега, — пояснил Гучков товарищам.
— Пошли в кубрик, друзья, — предложил боцман. — Может, кто хочет поспать. Время есть в запасе.
— Узнаю морское гостеприимство, — с одобрением сказал Гриднев. — Провожай, боцман…
Лейтенанты поднялись на мостик.
— Отдать швартовы! — распорядился Новосельцев.
Катер отошел от причала.
В открытом море погода оказалась свежее, но небо было чистое. Через час совсем стемнело, и над морем нависли звезды. Стоя на мостике, Глушецкий смотрел на небо, где, точно серебристая река, протянулся Млечный Путь. Несмотря на холодный ветер, сходить с мостика не хотелось.
— Прошел бы ты в мою каюту, поспал, — заметил ему Новосельцев. — До Крыма еще далеко.
— Я отлично выспался.
— Ну, смотри, тебе виднее. Одеты легко. У меня есть запасной реглан. Может, наденешь?
— Не возражаю.
Матрос принес кожаный реглан, и Глушецкий надел его поверх ватной куртки. Стало теплее.
— Шторм не предвидится?
— Синоптики угрожают. Говорят, что у крымского берега штормовая погода.
— Может захватить?
— Вполне.
Гридневу наскучило сидеть в кубрике, и он поднялся наверх. Около носового орудия он остановился и прислушался к песне, которую вполголоса пел командир Пушкарев. Певец сидел на корточках, прислонившись плечом к тумбе, и ни на что не обращал внимания.
Доля рыбацкая, жизнь незавидная,Эх, тяжела и грустна,Потом и кровью добытая,Долгие ночи без сна…
Гриднев дождался, когда певец затих, и спросил:
— Балаклавский, что ли?
Пушкарев вскинул на него глаза.
— Как догадался?
— По песне. Слышал ее в Балаклаве у рыбаков. Правда, давненько, лет двадцать назад.
Он присел рядом с Пушкаревым.
— Рыбаком был, значит?
Пушкарев промолчал.
— Нравилось мне в Балаклаве, — продолжал Гриднев. — Бухта хорошая, и рыбаки отчаянные. Остался бы я там жить после гражданской войны, да жена не захотела, в деревню потянула. Да и мне, признаться, море наскучило за пять лет службы. Решил на земле осесть. Жил в деревне, а о Севастополе и Балаклаве долго тосковал. Тянуло меня туда, как телка к корове.
Видимо, тон, которым говорил Гриднев, подкупал комендора, и он со вздохом проговорил:
— И мое сердце туда рвется. А зачем — не знаю. Мне в Балаклаве не жить больше.
— Почему? — удивился Гриднев.
— Ничего родного не осталось там у меня, кроме камней, — голос у него звучал глухо и слегка дрожал. — Дом разбомбило, мать и двух братьев убило, отец погиб под Одессой. Невеста была, и ту, наверное, немцы в Германию увезли или погубили. После войны подамся куда подальше. А вернись домой, все будет напоминать.
Он опять замолк и отвернулся.
Близость крымского берега навела на воспоминания и Глушецкого. Там, за громадой воды, родной город, знакомые улицы, Графская пристань… Глушецкому вспомнился теплый весенний вечер на Историческом бульваре, тот самый вечер, когда он объяснялся в любви Гале Мартыновой, технику коммунального отдела. Если говорить точнее, объяснялся он не вечером, он с вечера до полночи водил ее по аллеям бульвара, не решаясь сказать про свои чувства. Лишь в полночь, когда Галя заявила, что у нее устали ноги и пора домой, он решился… Как будто недавно это было, а сколько событий за это время произошло!
— Подходим! — прервал его размышления Новосельцев.
Глушецкий подозвал Гриднева и приказал ему собрать всех разведчиков на палубе.
Матросы начали готовить к спуску шлюпку.
Не доходя метров двухсот до берега, катер застопорил ход.
— Гребцами пойдут боцман Ковалев и матрос Токарев, — сказал Новосельцев. — Они должны разведать дно у берега. Раньше здесь подход был хороший. Но за последнее время шлюпки, высаживающие разведчиков, не возвращаются. Это подозрительно…
— Да, тут что-то неладное, — согласился Глушецкий.
Шлюпку спустили па воду. В нее спрыгнули Ковалев и Токарев и стали по одному принимать разведчиков.
— Всех выдержит? — спросил Глушецкий.
— Вполне, — сказал Новосельцев.
До суши оставалось несколько метров, и вдруг шлюпка стукнулась о что-то. От удара она треснула, как скорлупа, и все сидящие в ней очутились в воде. Никто не ахнул, не вскрикнул. Ухватившись за руки, они молча вышли на берег, огляделись, привели в порядок оружие.
Несколько минут сидели недвижимо под скалой, настороженно прислушиваясь и дрожа от холода. Потом Глушецкий распорядился снять и выжать одежду.
Скручивая бушлат, Ковалев размышлял: «История! Камней тут нет… О что же ударилась лодка? Как проверить?»
Он подошел к Глушецкому и сказал:
— Разрешите проверить берег.
Глушецкий огляделся и, не заметив ничего подозрительного, махнул рукой.
Ковалев разделся, вошел в воду. Через несколько минут он выбежал из воды и, лязгая зубами, сообщил лейтенанту:
— Нашел!.. Надолбы подводные сделали немцы. Как ножи торчат. Хитро придумали.
Гриднев протянул ему флягу:
— Погрей нутро.
Ковалев сделал несколько глотков и стал растирать тело сырым бушлатом.
Глушецкий задумался:
— Что же теперь делать вам? Придется идти с нами. Шлюпку надо затопить, чтобы по ней не догадались о нашем визите.
Токарев и Семененко разыскали разбитую шлюпку, столкнули ее в воду и забросали камнями.
Когда они вернулись и доложили Глушецкому о том, что лодка затоплена, Ковалев произнес:
— А нам нельзя идти с вами, товарищ лейтенант.
— Почему?
— А кто доложит командиру о том, что разведчики высажены, что они пошли, не встретив противника, что немцы сделали подводные надолбы?
Сигнальный фонарик, взятый Глушецким с собой, раздавило при ударе шлюпки о подводную надолбу. Да и едва ли с катера заметили бы сигналы, ибо волны бились о берег, создавая мутную пелену из водяных брызг.
Глушецкий задумался. Доложить, конечно, нужно, чтобы не оставлять в неведении командира корабля, командование. Но как?
— Мы вплавь, — сказал Ковалев.
— Доберемся, — уверил Токарев.
Глушецкий несколько минут молчал. Шансов у моряков мало: шторм, волны крутые. Могут не доплыть. Но отговаривать не стал. Положил руку на плечо боцману, сказал:
— Счастливо доплыть…
Разведчики молча пожали им руки. Гриднев прижал Ковалева к груди, сказал:
— Вижу — лихие моряки, верю — доплывете. Ни пуха ни пера.
Разведчики скрылись в темноте.
Проводив их глазами, Ковалев и Токарев разделись и спрятали в камнях одежду и оружие. Согнувшись от холода, они молча пошли к берегу.
