Я сел на коня и отправился. Готовился я по этому случаю дня три. Коня я вымыл в реке Анаиста, и не просто, а с мылом. Вычистил песком все серебряные украшения на седле, подпругах, нагруднике и стремена начистил до блеска.
Перед отъездом надел добротные диагоналевые брюки, натянул красные сафьяновые гетры, новые чувяки, надел шелковый архалук с шахабскими газырями, опоясался серебряным поясом с чеканной пороховницей и таким же кинжалом и заткнул за пояс грозный заряженный пистолет. На голове моей красовалась мохнатая папаха, а на плечах башлык. Подвязал к седлу свернутую бурку, взял плеть и вскочил на коня.
И, сказать вам правду, кто ни встречал меня, говорил, что я достоин не только дочери Айбы Рашида, но вполне пригож и для дочери князя Маршана Дмитрия, до того я был хорош... Правда, для дочери князя мне, конечно, в то время одного не хватало титула дворянина и большого земельного надела.
Встречавшиеся мне такие же простые смертные, как я, люди со смехом восклицали: «Кох! Чтоб тебя холера взяла, какой у тебя вид сегодня».
И вот в полдень мой конь ступил в село Жабны. Я двигался по аробной узкой тропинке вдоль дворового забора.
Впереди я увидел ворота. В глубине двора стоял рубленый дом. Впереди меня шла к дому молодая женщина. Из кувшина, стоявшего у нее на плече, выплескивалась вода. За ней плелся бесштанный паренек и грыз персик. Женщина открыла калитку, пропустила впереди себя ребенка и хотела войти во двор. Я стегнул коня, чтобы задержать ее.
«Добрый день», — сказал я и приподнялся на стременах. Держа плеть на пальце правой руки, я прижал ее к груди в знак приветствия.
«Добро пожаловать», — ответила она, ставя кувшин на подставку. Мальчишка уставился на меня, забыв про недоеденный персик. И мать не отводила глаз — она, наверно, подумала: «Какой красивый княжич!» «Пусть твои печали перейдут ко мне, — ответил я. — Не укажешь ли ты мне дорогу к дому Айбы Рашида?» «Тот, чье имя ты назвал, — мой дeвepь, владелец вон того большого дома, который стоит на высоком месте», — ответила она.
В самом деле, на расстоянии около трехсот саженей на холме я увидел огромный дом. У дома стоял прекрасный раскидистый орех, его окружали абхазские яблони.
Не успел я поблагодарить ее, как послышался гомон и крики многих голосов: «А-а!.. Берегись! К тебе бежит, Кукуна! — кричал кто-то. К тебе бежит».
Кукуной звали ту, которая мне показала дом Айбы Рашида.
Услышав крики, она схватила ребенка и бросилась к дому. Я не понимал, что случилось, и озирался по сторонам...
И тут я увидел, что кричавшие преследуют большую собаку, в нее бросают палки, камни.
Кукуна скрылась в доме. Преследователи поняли, что им не догнать удиравшую собаку, и остановились. Собака выбежала за ворота и скрылась в кукурузном поле.
И только когда бешеная собака исчезла, я подумал: «Ах, зачем я не застрелил ее, имея за поясом заряженный пистолет? Какую бы я славу обрел!» Но где там — разве найдешь собаку в густой кукурузе?! С досады я огрел коня плетью и рысцой направился к большому дому Айбы Рашида.
Однако я утешал себя: «Ничего плохого не случилось, ведь никто не видел, как я бестолково глядел на собаку с заряженным пистолетом за поясом». Наконец я поравнялся с усадьбой и увидел дом Рашида coвсем близко.
Но какой дом? Это было большое строение, и отдельно стоял второй дом, амхара, кухня.
Двор был просторен, как ипподром, и покрыт ровной яркой зеленой травкой — так и хотелось растянуться на этом ковре.
Даже навес над воротами был так велик и широк, как крыша любого нашего дома. За двором разместились коровник, амбары, сараи и много других помещений.
«Богат, как я вижу, Айба Рашид, — подумал я, — велико будет мое счастье, если я войду в его семью».
Не доезжая ворот, я увидел на балконе двух девушек, а потом вышли еще две. Я уже сказал: если увидишь одну — забудешь про другую.
«Вах! — подумал я. Каким чудом появились тут, среди холмов и скал, в такой дикой местности, такие прекрасные создания?..» Подъехав к воротам, я повернул вертушку, конь толкнул мордой калитку, и я очутился во дворе. Правда, к воротам уже спешила молоденькая девушка — очевидно, она хотела открыть их, но я уже поравнялся с ней и натянул поводья.
Я не поднимал глаз на девушек, стоявших на балконе, но чувствовал, что они разглядывают меня, и был доволен.
Тут с лаем бросилась на моего коня дворовая собака.
«Тирзон! Сейчас же вернись, чтоб тебя собачий мор задавил! — крикнула девушка и подняла камень, чтобы швырнуть его в собаку.
«Добрый день», — сказал я ей, опуская поводья.
«Добро пожаловать», — сказала вторая девушка.
Я почувствовал, что это Зиза.
Первая девушка устремилась к коню, чтобы поддержать стремя, но я ловко опередил ее и соскочил на землю. Тут же она выхватила у меня поводья и накинула их на ачхарпарта — столбик с крючьями.
Остальные девушки встретили меня у лестницы, и старшая пригласила подняться на балкон.
«Что вы, как я могу пройти впереди, вы здесь хозяйка. Пусть аллах никогда не лишит вас власти в этом доме», — сказал я, расточая красноречие.
«Поднимитесь, прошу вас», — настаивала она. Я уперся. Затем я предложил подняться другим девушкам. Те отказались. Тогда я стремглав поднялся вверх.
Oднa из хозяек взяла у меня плеть и повесила ее на гвоздь.
Другая внесла на балкон два стула.
«Садитесь, дорогой гость, — желаю вам все то счастливое, что ждет меня», — сказала старшая.
«Садитесь и вы», — ответил я и сел.
Мужчин в доме не было; все ушли на какое-то собрание. В доме в этот день распоряжались три дочери Рашида и его племянница Назиа.
Как вам известно, мне не приходится завидовать умелому рассказчику и удачливому шутнику. Но кто может соревноваться в остроумии с горскими девушками? Острословию Зизы мог позавидовать любой адвокат, каждое ее слово как ядовитое жало. Она и Наиза, племянница Рашида, так атаковали меня, что я чуть не потерялся, но, оправившись, я показал, что меня не так легко смять грудью ретивого коня.
И меня понесло ...
«Раньше, во времена русского царя, — начал я рассказывать, случилась война между русскими и японцами. Вы, наверное, знаете, что абхазцев царь не брал в свою армию, он не доверял им, но я и воспитанник нашей семьи Салыбей решили записаться в добровольцы. Нас приняли и доставили в Кутаиси. Салыбей вскоре сбежал, а меня месяцев семь пытались обучать военному делу, но так как я не знал русского языка, то решили, что никакого толку не будет, и привезли в какое-то селение недалеко от Тифлиса на строительство дороги».
Но не только об этом я рассказывал девушкам. Я сообщил им о том, как героически воевал в Японии, а когда вернулся с войны, то вращался исключительно среди князей и дворян и совершил много славных нападений и ограблений.
Затем я ошеломил девушек рассказом о единоборстве с медведем.
— Мы что-то о таком геройстве не слыхали, — сказал, весело взглянув на Мактата, старик Куалаш, не раз слушавший этот рассказ.
— Слышали ли вы или не слышали — не знаю, но я продолжу.
Каждая из девушек во время моего рассказа ловила мой взгляд; ей хотелось, чтобы глядел я только на нее. Почувствовав свой успех, я понесся без удил.
— Заклинаем тебя, Мактат, расскажи нам все, ничего не утаив.
— Говори, говори, Мактат, пока тебе не помешали гости из района, — заторопили его старики.
— С того времени прошло не менее пятнадцати лет. Может быть, я уже кое-что позабыл... Так вот, я рассказал девушкам, как однажды мы вчетвером охотились в горных лесах три дня и три ночи и молодецки убили тура, дикого кабана и оленя.
На четвертый день мы взяли с собой часть добычи, какую могли поднять, остальное оставили пастухам и двинулись вниз, в село. Спустились с Горы Владыки и, идя вдоль ущелья, в полдень подошли к роднику. «Выпьем родниковой воды и передохнем немного», — сказал один из моих товарищей, сбросив ношу на берег.
Ружье свое он поставил прикладом на землю и, обхватив руками его ствол, склонил голову на грудь.
Мне не понравилась его чрезмерная усталось. И остальные смотрели на меня в ожидании моего согласия на отдых. Мне стало жалко их. «Хорошо, передохните», — сказал я.
Прислонив свое ружье к дереву, я прилег на пригорке.
Место было очень красивое. Меж двух гор серебрилась стремнина, точа камни, бурлил шумный поток. По ту сторону потока красовался склон горы, переливаясь словно дорогой ковер, сотканный нашей мастерицей Такуна Аршба.
Над ними высились тысячелетние сосны, густокронные тисы.
Сквозь деревья виднелись изумрудные девственные альпийские луга. По ту сторону родника на открытом месте раскинулись пастушьи шалаши, а чуть повыше паслись отары, которые стерегли сторожевые овчарки. Неожиданно раздались выстрелы. «Айт, ушел, ушел, ушел», кричал кто-то. И снова выстрел. Смотрю, в том месте, откуда послышался выстрел, сгустилось легкое дымное облачко, и к нему бросились с громким лаем овчарки. Меня привлек шум и лай, и я не заметил, как, круша все на своем пути, со склона спускается огромный медведь с овечкой в пасти. Медведь шел прямо к нашему привалу.
