Поймав на себе тройной взгляд тех, кто сегодня «с завязанными глазами держал ручные весочки», ОН уверенно, не подгибая конечностей, взошёл на эшафот. Оглядев бумажные терзанья, внимательно изучив две предыдущие отметки по профилирующим предметам (оценки оставляли желать худшего), добрая женщина спросила:
– Вы действительно будете учиться?
Но, смутившись, Светлана Ивановна*, увидев в ответ безоглядную
МЕТКА*
Всегда помните имена бескорыстных благодетелей ваших!
недоумённость искренне-беззаветно-преданного взгляда «а ля патриот», быстро осеклась и проронила:
– С заданием, в общем-то, вы справились, но для окончания нашей уверенности, вот вам три сложных, но дополнительных вопроса: третий закон Ньютона, закон Гей-Люссака и закон Бойля-Мариотта!..
Получив своё «отлично», медленно выплывая из корпуса, отпустив голову вниз, чтобы не споткнуться на крутых ступеньках, ОН сразу же был взят в осаду несколькими недремлющими парами родителей. Те сердечно советовали не падать духом и как следует готовиться поступать сюда уже после армии. Желая по-отечески «только хорошего», они хамлово вызуживали условия экзаменационной задачи, не прося, а «придавливая».
– Что тебе жалко! Ты всегда ДОЛЖЕН помогать другим!
Нагло, беспардонно, на «ты» наезжали те, помощь от которых людям «обычно пишется в день скорби на венках, как причина смерти: «от сотрудников», «от соседей»…»
Почему все решили, что ОН «пролетел»? Видимо, меряя других по своему жалкому образу и подобию, эта шваль в отрешенном спокойствии чьей-то опущенной головы слышала звуки такого сладкого для всех падальщиков реквиема.
«Ах, так! Ну, получайте!»
ОН гаденько-прегаденько ухмыльнулся и тихо, «по секрету» поведал кровососущим, что находится под грузом тяжёлого счастья, так как был несколько минут назад зачислен в институт без всякого экзамена. Ректор утром лично издал указ: «Первый по очереди абитуриент на третьем по счёту экзамене во втором по названию учебном корпусе будет назван «стотысячным»!» Автоматически получит статус «почётный студент» и будет учиться, независимо от успеваемости, на выбранном по желанию факультете, с практикой в Европе, стажировкой на Канарских островах и распределением в Северной Америке».
ОН врал честно. И вся эта, в одно мгновение «совсем невыдуманная», белиберда проимела эффект неожиданно пыхнувшей огнём газовой горелки посреди вошколупящихся тараканов. Насекомые и паукообразные резко отлетели, задрыгали опалёнными конечностями и рассыпались в одночасье. Долго ещё слышалось в соседних палисадниках визгливые упрёки, типа:
– Я тебе говорила, иди первой! А ты, дурак, чего молчишь? Скажи что-нибудь дочери!
Расправившись с вурдалаками, ОН размеренно приближался к общаге, чувствуя перелив внутреннего настроя в сторону чудесных эмоций нетерпеливо «вскидывающейся» ватаги собитуриентов.
* * *
7
Выбросив воспоминания и третий окурок, ОН встал с нагретого парапета и пошёл дальше – вглубь. Двухдневная небритость, местами не глаженная от стирки тенниска, мытые, со вчерашнего дня босые ноги в удобных сандалиях[37] и само начало отпуска – всё это благодатно влияло на состояние души. Ни о чём не думать – как это иногда окрыляет!
– Заткнитесь, осуждающие! Завидуйте все! Я на свободе и хочу мороженого пива!
Он пританцовывал при ходьбе, подпевая музыке города. Мелодия зависит от сеечасного твоего самочувствия, сееминутного твоего настроения и от сеемесячного расположения к тебе луны.
Будь в тебе физическое недомогание, душевная боль, психологическая мука – немедленно всё вокруг обретает вид раздражающего усилителя страданий. Самые красивые, милые, интересные, любимые, смешные вещи не отвлекают, а увеличивают несчастье, ассоциируясь с тяжёлым моментом даже потом, когда всё давно отмучилось и выздоровелось. Но, если ты счастлив и находишься в гармонии с собой, если сердце поёт, душа захвачена радостью, а дыхание свободное, то хочется откусить всем по кусочку от своего сладкого настроения. В этот миг ужасное, жалкое, низкое и разное всякое такое получает твоё снисхождение в виде лёгкой доброй ухмылки с весёлым молчанием. И это вместо того, чтобы справедливости ради «поставить на место», наказать, заклеймить и разное всякое такое. Живите сегодня! Чтоб вы сдохли! Но только в положенное вам время, и – ни секундой раньше!
Даже мэрия, этот сволочной рассадник, нынче выглядела безобидно и светилась окошками на солнце. Почему-то умилял центральный фонтан с мусором вместо воды. А совершенно не раздражающий сегодня облупленный памятник «воссоединения» с саксофонистом «под низом» получил двушку мелочью. Ещё двушку, но уже бумажкой, пришлось почти силой всунуть стесняющемуся бедненькому, который и просить-то как следует не мог, но, по виду, чувствовал себя очень плохо[38].
/Но всякое серебро чернеет, всякое добро бито и всякая жалость – злу на руку. И жалкость, и жалостность – одинаково прискорбны и одинаково пагубны!../
Пиво из бочки было неразбавленно холодным, в честь отпуска, и отдавало запахом пива. Вот так да! Ура! Хорошее настроение началось продолжаться! По общему обоюдному мнению всех знакомых-перезнакомых, ОН не мог обходиться без своей общительности и поэтому всегда должен был /кому должен?/ мирить аргументом, помогать словом, воодушевлять делом, сопереживать вместе, разрешать споры, запрещать споры, сострадать честно, сатирить остро, выступать смело, вмешиваться вовремя, воодушевлять неунывно и юморить уморяя. ОН всегда настаивал на своём. На чём – никто не знал. Но настойка получалась отменная. Если ОН вдруг развивал тему: серьёзно, чётко, безапелляционно (специальность должности требовала), то получал недоумённый дрожащий вопрос:
– Что у вас случилось! Почему вы сегодня злой?
Серьёзный – это злой! Всегда хотелось ответить соответственно, ответственно показав, что такое «злой». Но получалось бы ещё нелепее, поэтому ОН мудро съезжал с тупой горки на подвернувшейся шутке и восстанавливал цвет лица начальства или подчинённых.
Смеялся ОН часто, но редко. Шутки часто сам придумывал лучше, поэтому терпеливо-снисходительно относился к чьим-то вычитанным. Рассказчиком ОН был неплохим, слушателем – отвратительным. Анекдот невежливо додумывал в середине. Все в один голос затухали: «С тобой не интересно! Отвернись и не слушай! Иногда ОН из вежливости гасил в себе свойства догадки, и загорался вместе со всеми. Ничего особенного ОН сам собой не представлял. Давал «представлять» о себе другим.
Странно, но никто и помыслить не хотел, что ОН нравил уединение. Временное отстранение не унывало и не тяготило. Две крайности: общительность и отобщённость уживались, усиживаясь вместе, не разбавляясь серединчатостью. Взаимоисключаемость черт только обогащала… Стоп! Поняв, что, заступив на трясину размышлений, топит себя полностью, ОН перестал думать вообще «Пьяните тела ресторациями!»
Поддержала ФРАЗА и, потакая подстреканию*, к концу дня пришлось заглянуть в злачник.
МЕТКА*
Не потакайте подстрекани м!
В кабаке, как всегда, было скверно, шумно и людно. Сквернили, шумнили и людили максимум четыре столика.
Первый был заполнен до отказа почти пустой бутылкой водки с одиноким, нетронутым увядающим лимоном в надколотом блюдце, тонко нарезанным на четыре ломтя и посыпанным рафинадом. Хозяин стола не наблюдался в упор.
Второй
– напротив входа, просто «светился» от приветности ко всем входящим. За ним сидело трио: две мышечные массы и «хорошее отношение к людям». Рожи обоих были настолько фигурально гиперболичны, что кукловоды точно находились где-то поблизости.
Доброта никогда не проводила время в прищуренных глядницах.
Интеллект просквозил мимо, даже не обдав ветерком.
Совесть, взглянув на них, дёрнулась в припадке.
Честность, увидев несчастных, сразу навсегда отдала честь.
И ведь при этом они как-то жили! Даже не «как-то», а «лучше всех» – считала фригидная общественность…
ОН с минуту вдыхал откровенную подозрительность к себе и своим родственникам, но за это время шлифованные затылки, узнав одношкольника и однодворника, расслабились и осклабились (им везде виделось покушение на доходы их):
– О, привет, умник! Ну, сколько ты теперь получаешь в день, в отличие от нас – меньше?
Этот вопрос всегда заменял им приветствие.
– Миллион! – язвительно законопатил ОН все подозрительные отверстия, при этом специально назвав фантастическую сумму, подавая обоим правую руку.
– Та не гони! Почти половину от нашего?!
Не доверяя, загоготали дебилы.
– Мужики, я не хочу сегодня говорить о бизнесе. Можно я аккуратно посижу один, а?
– Презирает!
Подскочил первый.
– Имеет право! Доходы позволяют!
Угомоняя, застолбил первого второй, с хрустом отбивая горлышко толстой бутылки. ОН хотел отходить, но неожиданное представление задержало:
