догадался, ума не приложу. – Рунд подняла на руки захлебывающегося в плаче ребенка. – Надо искупать заморыша. Передвиньте воду ближе к огню и подайте еще один таз. Его надо помазать.
Теплая вода заставила ребенка на время затихнуть. Рунд обливала крохотную голову из ковша и бормотала молитвы, пока яграт сопровождал дух Леды за Стену. Рунд не любила детей. В замке Тита их было много – дочки и сыновья кухарок и конюхов, громкие, непослушные, они днями носились по двору. Рунд пряталась от них на стене или в саду – залезала на деревья и наблюдала, как мелкая свора наворачивает внизу круги. Видела она и младенцев – они выскальзывали из утроб в ее руки или руки Дацин. Не нравился Рунд и этот мальчик, рожденный вне брака. Сморщенный, крикливый уродец.
Интересно, кем был его отец?
Кация пошевелила кочергой дрова, и пламя потянулось вверх, как будто желая разгадать загадку и дать ответ на вопрос Рунд.
«Они могут принимать разные обличья…»
Рунд протерла глаз – вероятно, от усталости и недосыпа ей привиделось. А потом осторожно, так, чтобы Кация ничего не заметила, повернула голову мальчика ближе к свету. Ноги ее онемели, а руки, сжимавшие щуплое тельце, задрожали. Младенец доверчиво смотрел на нее крохотными глазами – голубым, доставшимся от матери. И зеленым, перешедшим с кровью отца.
– Какая редкая удача!
Рунд вздрогнула – голос Бёва, раздавшийся у самого уха, напугал ее. Младенец едва не выскользнул в таз, и она поспешно прижала его к себе. Дыхание сбилось, а в груди неистово заколотилось сердце. Полукровка. Жалкий пищащий комок – полукровка. Скверна. Как она могла скрываться в создании, не успевшем произнести ни слова? И в чем его вина?
«Они могут принимать разные обличья. Могут быть уродами и красавцами, невинными и распутными. Их колдовство – тьма, и за тьмой они скрывают истинные лица. Их сила – в человеческой крови. Они столетиями поедали нашу плоть, обгладывали кости, чтобы напитать себя и своих богов. Скверна находит разные пути, чтобы проникнуть в этот мир. Жалость и соблазн – ваши первые враги».
Слова Гатру скрипели в голове, как и перо, которым Рунд записывала их на пожелтевшем пергаменте. Тахери сшивали вместе листы с великими Речами. Писанием, согласно которому они, помазанники алой длани, дети двух солнц, должны были жить. И убивать. Это все казалось таким простым там, в сырой темной крепости. Но сейчас, когда тщедушное тело вороненка беспокойно дергало крохотными руками и ногами, Рунд не ощущала в себе никакой уверенности.
«Лицемерка». Недавно она вскрыла горло отцу и дочери, и кто знает, были ли они виновны в чем-то, кроме вороньей сущности? Милосердие для одного, смерть для другого. Так не бывает.
– Какая редкая удача! Нам благоволит сам Слепой бог. – Бёв обошел Рунд и остановился напротив. Теперь их разделял таз с розовой от крови водой, и пар поднимался, скрывая лицо друга за полупрозрачной пеленой. Но Рунд видела улыбку, скривившую тонкие губы Бёва. Ярость на его лице уступила место восторгу. – Полукровка, и такой невинный. Мы пришли сюда неспроста. Давай, – и Бёв протянул к Рунд руки.
Дрова трещали в камине, пот стекал по лицу Рунд, но, несмотря на духоту в комнате, ей стало холодно. Она замерла, не в силах выпустить младенца из плотно сплетенных рук. Бёв истолковал ее поведение по-своему и улыбнулся еще шире.
– Конечно, прости. Ты хочешь сделать это сама. Великая честь! Такого подношения Слепой бог еще не видел. Ты помогла ему родиться, тебе его и дарить. Я горжусь тобой. – Бёв приблизился, и его сухой поцелуй коснулся щеки Рунд. Лицо загорелось, как от удара. Впервые прикосновение друга вызвало у Рунд приступ дурноты. Мальчик, словно почувствовав ее смятение, снова закричал.
Бёв поморщился.
– Только быстрее. Нам еще надо отыскать Шима – он до сих пор не вернулся. И что-то мне подсказывает, что мать этой девки побежала в деревню не за гробовщиком.
Рунд обернулась – яграт прервал свою молитву и испуганно смотрел на нее. Чего он боялся? Что Рунд передаст почетное дело ему? Или того, что она может отказаться? Может, он усомнился в своей поганой вере? На мгновение Рунд показалось, что сейчас служитель подойдет и вырвет младенца у нее из рук. Но здесь, в пропитанной кровью и дымом комнате, не было места для милосердия. Рунд медлила. Кация удивленно приподняла бровь, а Бёв глядел с презрением – только не на нее, а на розовый пищащий комок.
«Чтоб у тебя, Тит Дага, отвалился хер, которым ты меня заделал».
Мальчик доверчиво протянул к ней руку, наверняка приняв ее за мать.
«Я тебе не мать, – со злостью подумала Рунд. – Мне никогда не стать чьей-то матерью. Ты ошиблась, тацианская шлюха Дацин: смерть не боится меня – она надо мной смеется. И пусть дикие псы по ту сторону Стены вечно глодают твои кости».
Младенец завопил, и этот крик вонзился в голову Рунд раскаленным прутом. Вонзился – и застрял там навеки.
Вода была обжигающе горячей.
✦✦✦✦
Рунд вырвало прямо на выскобленный пол. Дрожащими пальцами она вытерла рот и, с трудом разогнув больную ногу, добрела до стойки. Смахнула на пол оставленные трактирщиком деньги и бумаги, подцепила кружку с остатками пива и прополоснула рот. Сплюнула и допила до дна. Зубы стучали о медный ободок, в глаз впивалась тупая боль.
Она это сделала. Она! Рунд затряслась, как при лихорадке, и ее снова скрутило пополам.
Трактирщик лежал на полу у дверей, покряхтывая и поджав под себя изувеченную ногу. Он даже не заметил, как они спустились вниз. Яграт неуверенно топтался рядом, впервые не бормоча под нос свои проклятые молитвы. Рунд подошла к окну и сорвала бычий пузырь – дохнуло свежестью, разгоряченное лицо окунулось в утреннюю прохладу. Дрожащими руками она убрала мокрые пряди волос с лица. Небо над зубчатой линией гор окрасилось в розовый, и звезды тускнели – светало. Рунд прислушалась к тишине, разлитой в рассветном воздухе, но со стороны деревни не доносилось ни звука. Только из труб поднимались дымовые завитки, и ветер шуршал прошлогодней листвой. Затишье. Не к добру.
Хотелось напиться, взять коня и бросить напарников разгребать разведенное ими дерьмо. Но Рунд не могла позволить себе такую роскошь. Она посмотрела на пальцы – чистые, без крови, они мелко тряслись, выдавая страх.
– Ты сын идиота, Бёв. Зачем нужно было его калечить?
– А что, я должен был позволить ему себя убить? – возмутился Бёв. – Он кинулся на меня с топором. А его девка понесла
