Воображение журналиста разгорелось. Он взял в руки браслет и стал его разглядывать.
— Что это значит? — спросил он с любопытством.
Манфред стал пристально всматриваться в надпись.
— Леон лучше меня понимает по-арабски. Это похоже на именной значок турецкого офицера, вероятно, довольно состоятельного и принадлежащего к привилегированному классу.
— Интересно, — сказал Дорлан. — Лондон. Ваза, купленная в Германии. Осколок восточной романтики. Вы не будете возражать, если я опишу этот случай, Манфред?
— О, сколько хотите!
Леон в тот день вернулся лишь к вечеру.
Манфред рассказал ему о своей находке.
— Здесь был Дорлан. Я сказал ему, что если он хочет, то может написать об этом.
— Гм, — сказал Леон, прочитав надпись. — А ты сообщил ему значение этой надписи? Впрочем, ты не очень-то сведущ по части арабского языка. Но здесь есть одно словечко, написанное латинскими буквами. Ты обратил внимание? «Коннор»… Стало быть, хозяином этого интересного значка был некий англичанин по фамилии Коннор… Коннор… Я, кажется, начинаю понимать, в чём тут дело…
На следующий день Леон прочёл заметку о находке браслета и был слегка раздосадован, что столь деликатный обычно мистер Дорлан упомянул в ней о его шкатулке.
— Джордж, ты скоро станешь самым заурядным репортёром, — сказал он Манфреду. — Ещё немного, и ты станешь писать для всех газет фельетоны о моей шкатулке.
Тем не менее браслет был положен в заветную шкатулку. Каково было значение надписи и почему в ней упоминался англичанин Коннор, никого, кроме Леона, не заинтересовало.
Однако, оба его приятеля заметили, что в первые же последующие дни Леон стал наводить справки по какому-то новому делу. Он рыскал то по Флотской улице, то по Уайтчеппелю, а однажды даже предпринял поездку в Дублин. Как-то раз Манфред попытался расспросить его, но в ответ не услышал ничего существенного.
— Вся история весьма забавна. Коннор, оказывается, даже не ирландец. Вероятнее всего, что он даже и не Коннор, хотя, вне сомнения, он некогда носил это имя. Я отыскал его в списках одного из лучших ирландских полков. Стюарт, фотограф в Дублине, имеет снимок, на котором он запечатлен в группе других офицеров этого полка. В Дублине живёт довольно популярный литератор, в прошлом также офицер этого полка, и он рассказывает, что Коннор говорил по-английски с иностранным акцентом.
— Хорошо, но кто же этот Коннор на самом деле? — спросил Манфред.
Леон улыбнулся.
— Повесть моей жизни.
Больше он не сказал ничего.
Леон обладал редким свойством возвращаться к своему сну и восстанавливать все детали своего пробуждения. Так и сейчас он, не задумываясь, мог сказать, что разбудило его не дребезжание качающейся на ветру проволоки, а шорох крадущегося человека.
Комната его была довольно просторной, но Леон любил свежий воздух и поэтому держал открытыми не только окна, но и двери.
Глубоко вздохнув во сне, Леон что-то пробормотал и перевернулся на другой бок, но не успел он завершить это движение, как ноги его уже коснулись пола и он затягивал шнурки пижамы.
Манфреда и Пойккерта не было. Они всегда к концу недели уезжали на несколько дней отдохнуть, и Леон оставался один во всём доме.
Он стоял, напряжённо вслушиваясь. Вскоре до его слуха донёсся тот же шорох. Он раздался вслед за свистом ветра, но это был, безусловно, скрип. Затем тот же скрип послышался на лестнице ещё семь раз, теперь уже явственнее…
Леон быстро надел халат и туфли. Неслышно подкравшись к лестничной площадке, он зажёг свет.
На площадке стоял какой-то мужчина с жёлтым и грязным лицом, отражавшим страх, изумление и ненависть.
— Выньте руку из кармана или я прострелю вам живот, — спокойно сказал Леон.
Второй человек, стоявший на ступеньках между первой и второй площадками, казалось, окоченел от испуга. Леон направил на него ствол своего браунинга. Тот прижался к стене и вскрикнул.
Леон вгляделся в него и улыбнулся. Много лет уже ему не встречались грабители женского пола.
— Повернитесь оба и спускайтесь вниз, — скомандовал он, — но не вздумайте бежать!
Они повиновались, — мужчина несколько неохотно, девушка, как он догадался, с лёгкой дрожью в коленях.
— Теперь налево, — сказал Леон.
Он быстро подошёл к мужчине и опустил руку в карман его пиджака. Вынув из него миниатюрный, с коротким стволом, револьвер, он положил его в карман своего халата.
— Теперь входите! Выключатель с левой стороны. Поверните его!
Последовав за ними в столовую, он закрыл за собой дверь.
— Можете присесть, — оба!
Мужчину разгадать было нетрудно: это был типичный завсегдатай тюрем.
Низкий и узкий лоб, неправильные черты лица говорили о тупости и низменных инстинктах. Его сообщницу Леон не мог ещё причислить к какой-либо определённой категории. Женщину, как правило, выдаёт голос, а она не проронила ни слова.
Наконец, она заговорила.
— Извините меня, это я во всём виновата.
Сомнения Леона разрешились.
Это был нежный голос, один из тех, что раздаются на Бонд-стрит, приказывая шофёру ехать в Ритц-отель.
Она была красива: тёмные глаза, стремительный разлет бровей, тонкие черты лица и яркие губы. На одном из пальцев виднелась узенькая красная полоска — след снятого кольца.
— Он здесь ни при чём, — сказала она почти шёпотом. — Это я подкупила его. Я попросила его сделать мне это одолжение. Это правда.
— Попросили ограбить мою квартиру?
Она кивнула.
— Если бы вы согласились отпустить его, я тогда могла бы говорить с вами вполне откровенно… и чувствовала бы себя спокойнее. Правда, это не его вина, поверьте мне. Я одна во всём виновата.
Леон вынул из ящика стола лист бумаги и штемпельную подушку.
— Положите свои большой и указательный пальцы на эту подушку и прижмите их, — сказал он, кладя обе вещи перед небритым спутником девушки.
— Чего ради?
— Ради отпечатков ваших пальцев на случай, если понадобится задержать вас.
Субъект повиновался. Леон взглянул на бумагу с отпечатками и остался удовлетворён.
— Теперь пройдите сюда.
Он вытолкнул его к входной двери, распахнул её и сам вышел вслед за ним.
— Вам не следует иметь при себе оружия, — произнёс он и вышвырнул бродягу на улицу.
Когда Леон вернулся в столовую, девушка успела расстегнуть кофту и сидела, прислонившись к спинке стула. Она была бледна, но спокойна.
— Он ушёл? Как я рада! Вы побили его? Мне так показалось. Скажите, а что вы обо мне думаете?
— За тысячу фунтов не согласился бы я забыть эту ночь — сказал Леон, нисколько не лукавя.
— А в чём вы видите причину моего поступка?
Леон покачал головой.
— Трудно сказать… Похищение таинственных документов? Пожалуй, нет… Скорее всего, это месть за какие-то неприятности, причинённые нами кому-то из близких вам людей: вашему любовнику, отцу, брату…
— Нет. Это не месть. Вы мне не нанесли никакой обиды. И я не ищу никаких тайных документов.
— Что ж, если не грабёж — я проиграл, признаю!
Улыбка Леона была обворожительна. Девушка заговорила без колебаний.
— Мне кажется, что лучше сказать всё прямо. Моё настоящее имя — Лоис Мартен. Мой отец — сэр Чарльз Мартен, хирург. Недели через три мне предстоит вступить в брак с майором Джоном Ретландом из кавалерийского полка Капштадских Карабинеров. Вот отчего я и ворвалась к вам.
— Вы искали здесь… гм… свадебный подарок?
К его удивлению, она подтвердила это.
— Вот именно. Я была очень глупа. Знай я вас лучше, я бы прямо пришла к вам с просьбой отдать его мне.
Она не спускала глаз с Леона.
— Так, — сказал он, — и что же это за предмет?
Она произнесла очень медленно:
— Золотое запястье в виде цепочки, с именным значком…
Леон не удивился. Его только слегка поразило то, что она говорит правду.
— Итак, золотой браслет, — сказал он. — Кому же он принадлежит?
Она колебалась.
— Я полагаю, вы уже всё знаете. Следовательно, я в ваших руках.
Он кивнул.
— И очень даже, — любезно подтвердил он, — и мне кажется, вам будет проще рассказать эту историю мне, чем судебному следователю.
Казалось, само благородство говорит его устами, но чисто женским инстинктом она почуяла в его тоне нечто, возбуждавшее страх.
— Майор Ретланд о моём… визите к вам ничего не знает, — начала она, — он был бы в ужасе, если бы узнал…
И она рассказала ему повесть о своём обручении с одним молодым англичанином, убитым в Галлиполи.
— Вот каким образом я познакомилась с Джоном, — сказала она. — Он тоже был тогда в Галлиполи. Года два тому назад он мне написал из Парижа, извещая, что у него есть кое-какие бумаги, принадлежавшие бедному Фрэнку. Он вынул их из… из его кармана после того, как Фрэнка убили. Понятно, папа попросил его приехать к нам. Мы стали добрыми друзьями. Впрочем, папа не одобряет нашу… помолвку.
