кинжал, обвитый змеей».
Дорохов попросил дежурного распорядиться, чтобы машину никуда не отправляли, а сотрудники из отдела не отлучались. Вошедший в кабинет Киселев с удивлением слушал эти распоряжения.
— Что случилось, Александр Дмитриевич?
Дорохов протянул ему телеграмму, тот прочел, хотел что-то спросить, но полковник его остановил:
— Соседи разъехались?
— Да нет, сидят у меня в кабинете.
— Тогда пусть останутся... Возможно, им тоже найдется работа. А ты, Захар Яковлевич, отыщи свободный кабинет. Пусть там Лавров пока побудет. Мне думается, что еще некоторое время ему не следует показываться в городе.
Степан Ручкин почти бежал. Он готов был к любой ссоре, к скандалу, даже к драке. Решил, что возьмет Богданова за горло и заставит отдать нож. Поэтому в квартиру буквально ворвался и с порога начал громко ругаться.
— Ты что, с ума сошел? — холодно встретил его Богданов. — Орешь на всю лестницу, дурак! Заходи, поговорим.
— О чем говорить с тобой? — продолжал орать Степан. — Отдай мой нож... Тот самый, что я тебе подарил.
— Какой нож?
— Не знаешь, гад?
— А зачем он тебе вдруг понадобился?
— В милицию отнесу, чтобы зря не путали хорошего парня.
Богданов по-прежнему был спокоен. Он прошел в кухню, принес бутылку коньяку, две рюмки, наполнил их, и Ручкин, заметив, что руки у него совсем не дрожат, и сам как-то успокоился.
— Отнесешь нож и скажешь, что взял у меня? — Богданов отпил глоток. — В легавые решил податься?
— Если даже и не скажу, тебе от этого легче не будет... Мой сосед, которого ты припугнул, уже час сидит у московского полковника и дает показания.
Богданов налил еще рюмку, встал, с сожалением посмотрел на Степана:
— Ну что ж, я предполагал и такой вариант. Идем. Нож в твоем гараже, отдам.
— За что вы хотели убить Лаврова?
— А ты что младенцем прикидываешься? Не знаешь, что ли!
Степан удивленно моргал глазами. Богданов пристально посмотрел на него, что-то обдумывая, допил свою рюмку, снова налил себе еще половину и, видно приняв решение, усмехнулся:
— Ну, если не знаешь, давай расскажу. Взяли мы с парикмахером магазин, удачно. Едем домой, а нам навстречу постовой. Я говорю: «Отверни», а Серега его сбил. Мы смылись, милиционер-то, наверно, отдал концы. Приехали домой, все хорошо, все спокойно. Стали прятать тряпки. Серега понес, а я остался у машины, товару там — как на складе. Ну, смотрю, мимо дружинник. Я поднял капот и делаю вид, что копаюсь в моторе, а он остановился, подошел ко мне и спрашивает, нет ли спички, ему, видите ли, прикурить надо. Я говорю: «Спичек нет», а он снова пристает: «Что, искра в баллон ушла? Может, помочь?» «Да нет, — говорю, — спасибо, нашел уже эту проклятую искру». Он постоял, посмотрел, увидел тюки, спросил: «Что, в отпуск собираешься?» — «На юг, — говорю, — думаю махнуть, к морю». Ну, он и ушел. Хорошо, что Серега из гаража не вышел. А на другой день мы видели, как этот дружинник тебя, пьяного, тащил чуть ли не через весь город. Ну, думаем, этот малый не иначе Степкин дружок. Скажет тебе, что видел, как мы разгружались в твоем гараже, и вы вдвоем пойдете наводить ревизию. Заглянете, а там как на промтоварном складе. Что же мне оставалось делать? Решил убрать парнишечку, да осечка вышла, парикмахер, видно, сдрейфил, а тот его и приложил. Сам видел...
Богданов открыл гардероб, не спеша надел новый костюм, сунул в карман чистый носовой платок и предложил:
— Пошли.
Степан, так и не пригубив свою рюмку, вышел вслед за Богдановым. Они быстро пересекли несколько улиц, вышли в сквер, стороной миновали беседку, где уже сидели несколько парней, и подошли к гаражам. Крайний слева, из ребристого железа, принадлежал Ручкину. Вернее, это был гараж его отца и достался Степану по наследству. После того как отец с матерью поехали в отпуск на машине и погибли в автомобильной катастрофе, гараж долгое время пустовал. Потом Степан, поддавшись уговорам Богданова, с которым вместе работал, разрешил ему ставить в гараже «Москвич». У Степана оставался второй ключ от гаража, в котором хранились его инструменты и кое-какая утварь. Но он не бывал в нем, а иногда обходил стороной, чтобы лишний раз не переживать гибель родителей.
Ручкин и Богданов перебрались через невысокий забор, окружавший гаражи. Богданов открыл навесной замок и с трудом оттащил перекосившуюся дверь. Машины в гараже не оказалось.
— Где же твой «Москвич»?
— Много будешь знать, скоро состаришься. Я предвидел, что полковнику из Москвы захочется со мной еще раз потолковать, ну и на всякий случай приготовился.
В гараже было темно, и Ручкин, нашарив выключатель, зажег свет. Богданов стоял рядом, тронул Ручкина за плечо.
— Слушай, Степа, а зачем тебе все это? Ты же сам влипнешь в нехорошую историю. Мы с Сергеем воры. Разве ты не знал? Но и ты не лучше выглядишь: кто поверит тебе, что гараж уступил мне вот просто так? Если заглянут сюда, в ремонтную яму, то увидят краденые тряпки. Думаешь, докажешь, что ты о наших делах ничего не знал? Помнишь, я твоей Ирке подарил платье? Оно ведь краденое. И свитер тебе отдал тоже краденый. А туфли коричневые? А?
— Но ведь я же тебе заплатил за барахло деньги! — возмутился Ручкин.
— Вот об этом-то никто и не знает. Будь уверен, на допросе я о твоих деньгах не вспомню. Может быть, тебе нужны гроши, Степа? У меня есть. Разойдемся по-красивому.
— Отдай нож.
— Нож? Ну что ж, бери. Вон там, за верстаком.
Степан отодвинул верстак и увидел белую ручку ножа. Он нагнулся, хотел его достать, но, услышав сзади шорох, инстинктивно обернулся. Это и спасло его. Точно рассчитанный Богдановым удар в голову пришелся вскользь. Тяжелый гаечный ключ только разорвал кожу и мускулы.
— Иди теперь, доноси! — донесся до него свистящий шепот Богданова.
Выскочив из гаража, Богданов пытался закрыть дверь, но она не поддавалась, скрипела. А Степан Ручкин уже пришел в себя. Пошарив вокруг, нащупал ребристую рукоятку ножа. Шатаясь, поднялся, теплая густая кровь заливала глаза. Всем своим весом Ручкин навалился на дверь и выскочил наружу. Впереди мелькала фигура бегущего Богданова. Едва сдерживая крик от адской боли, Степан бросился следом. Он бежал тяжело, одной рукой отирая кровь с лица, в другой зажав нож.
Впереди показалась беседка.