В ней уже собрались парни, и с ними Зюзя. Они столпились у стола и были заняты какими-то своими делами, и тогда Степан закричал:
— Эй, Зюзя, держи его! Смотри, что, гад, со мной сделал!
Парни растерянно смотрели на окровавленного Ручкина. Потом, словно опомнившись, бросились к Богданову. Тот кинулся в одну сторону, в другую, но к нему полукольцом подходили парни. Тогда он остановился, сунул руку в карман:
— Не подходите. Всех перестреляю.
Ребята остановились, только Зюзя сделал несколько шагов вперед. Его опередил Степан, прямо шедший на Богданова.
— Не бойтесь. Нет у него ничего в карманах. При мне одевался.
Зюзя схватил Богданова и обшарил его карманы. Ручкин ножом разрезал пояс его модных брюк.
— Теперь не уйдет!
Действительно, брюки у Богданова стали медленно сползать, и ему ничего не оставалось делать, как подхватить их обеими руками.
— За что он тебя? — спросил Зюзя, стягивая с себя рубашку. — Давай завяжу, а то смотреть страшно.
Пока Зюзя неумело обматывал Степану голову, тот объяснил:
— Вор он, да и подлец порядочный. Хотел смотаться, а меня подставить вместо себя. Я не соглашался, ну вот он и решил меня прибрать. Мало ему одного! Ну, пошли...
— Куда? — испуганно спросил какой-то паренек.
— Как куда? В милицию, там его какой-то полковник ждет не дождется.
— А, из Москвы? Он вчера у нас был. Вроде бы ничего мужик.
Вся ватага направилась в городской отдел милиции, беседка опустела. Процессия с каждым шагом обрастала. Присоединялись знакомые и просто любопытные прохожие. Когда поравнялись с Дворцом культуры, кто-то предложил:
— Может, в дружину? А то Степану, чего доброго, не дойти.
Дружинники опешили, когда в их комнату ввалилась вся компания «беседочников». Сразу стало тесно. Степан положил перед собой нож и, опустившись на стул, с усилием превозмогая боль, прошептал:
— Вызывайте милицию и «Скорую».
Полковник отдыхал, потягивая крепкий чай.
Кто-то постучал в дверь и спросил разрешения войти. Стук повторился, и Дорохов крикнул:
— Входите! Не заперто!
Вошел Рогов, а вместе с ним еще какой-то чернобровый парень с мужественным, симпатичным лицом. Увидев, что Дорохов стоит в одних носках, они остановились у порога.
Полковник нагнулся, полез под стол и объяснил:
— Проклятая туфля! Вон где оказалась. Да заходите, Женя. Не стесняйтесь. Садитесь.
— Александр Дмитриевич, наш секретарь городского комитета комсомола Володя Строков хочет с вами познакомиться.
— Вот и отлично. Я сам собирался в горком. Садитесь, поговорим. Как вы насчет чая? Не хотите? Тогда я с вашего разрешения себе еще налью. — Плеснув в стакан крепчайшей заварки, Дорохов продолжил: — Чем кончилась лавровская история, вы знаете. Но у меня к вам другое дело. Вы, товарищ секретарь, в беседке бывали? Ну, в той, что в сквере.
— Был раза два. Возле. И Рогов мне о ней рассказывал.
— Нет, это не то. А вы знаете, что дружинники были не прочь разогнать ребят из беседки, а саму беседку сломать. Думается, это неправильно. Там обязательно нужен комсомольский вожак, умный, интересный — спортсмен, турист, музыкант или кто-нибудь в этом роде. Чтобы не речи толкал, не нотации читал, а сумел бы их заинтересовать каким-либо увлекательным делом и постепенно перевел бы их во Дворец культуры. Там же, в этой беседке, готовый музыкальный ансамбль, и свои чтецы-декламаторы. Репертуар, конечно, не тот, — улыбнулся Дорохов. — Но это дело поправимое. А будет гораздо хуже, если дирижировать в беседках начнут славины или богдановы, а они уже, имейте в виду, прицеливались. Кстати, из-за какого-то деятеля Геннадию Житкову пришлось уйти из Дворца культуры. Об этом не знаете? А жаль. Надо бы поинтересоваться.
Беседа затянулась. Полковник рассказал о том, что он видел в других городах. Говорил об успешной организации группового шефства, об объединении ребят по интересам.
Провожая молодых людей, Дорохов чувствовал удовлетворение — был уверен, что посетителями беседки займутся комсомольцы.
Наутро Дорохов собрал всех местных и приехавших работников. Киселев подвел итоги операции:
— В квартире Богданова мы ничего не нашли. Ни одной подозрительной вещи, разве что около килограмма конфет «Снежок». Попалось, правда, несколько писем. Думаю, они могут навести на тех, кому сбывались краденые товары. В гараже Ручкина нашли тридцать две пары туфлей, много шерстяных платьев и кофт и всю ткань, украденную в последний раз. Самое интересное оказалось в его автомашине «Москвич», которая стояла во дворе у Бориса Воронина. У них частный дом с садом, вот туда и спрятал Богданов свой автомобиль. Посмотрели — как будто ничего нет. Стали обыскивать, ощупывать и под приборной доской, возле руля, в специальных зажимах нашли пистолет, исправный, заряженный. В спинке заднего сиденья оказался тайник, в нем деньги, около трех тысяч рублей, и документы с фотографией Богданова, но на другую фамилию. Видно, ворюга почувствовал, что вот-вот его раскусят, и приготовился бежать. В квартире покойного парикмахера, — Киселев взглянул на Дорохова, — нашли краденые шерстяные вещи, семь пар новых туфлей, а в тайнике, в полу, облигации трехпроцентного займа на четыре тысячи триста рублей. — Киселев помолчал и неожиданно попросил: — Александр Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, как вы напали на след?
— Ну что ж, тайны из этого делать не собираюсь. Начну с убийства Славина. Когда мне рассказали, что за парень этот Лавров, я ему поверил. Поверил не только потому, что он мне понравился. Просто его честность всеми подтверждалась. Сразу возник вопрос: почему Славин, абсолютно трезвый, решил расправиться с дружинником? Не мог же он вот просто так, ни с того ни с сего, взять нож и следить за ним. Ходить по пятам, выжидать, когда будет подходящий момент и удобное место. Редко, очень редко бывают безмотивные убийства. Вот я и стал искать мотив. Кроме того, мне казалось, что если убийство Лаврова подготавливалось заранее, то, естественно, убийца должен был наблюдать за жертвой. Проверяя это предположение, я разыскал обертки конфет. Сначала подумал, что их оставил Славин. Но потом сообразил, что это не так. Подумал, что любитель конфет и взял нож. Он ведь был заинтересован в том, чтобы скрыть, покушение на дружинника. Нет ножа, и все выглядит иначе. Значит, Славин был не один. А кто же второй? Так мог поступить только расчетливый, хладнокровный, закоренелый преступник, наблюдавший за происшествием. Возникла идея, что Лавров, каким-то образом помешал группе преступников. Оказался свидетелем или осведомленным в их делах. И преступники испугались Лаврова настолько, что решили его убрать. Вот тут-то возникла необходимость