— Я знаю. На улице Верди, в самом верху.
— Именно там, сеньора. Очень славное место. Вы там бывали?
— Жоан не любил говорить о своем детстве. Даже про семью ничего не рассказывал.
— Семьи у него давно нет. Один в целом мире, как пес.
— Ах, не говорите так!
— Это чистая правда, сеньора. У меня просто сердце разрывается, когда о нем думаю.
— Но у него же есть друзья...
— Пара оборванцев. Конченые люди, как и он сам.
Очки слегка соскользнули вниз, и Норма быстро поправила их безымянным пальцем. Этот жест, холодный и брезгливый, ясно свидетельствовал — она не имела ничего общего с кончеными людьми.
— Но... Были же у него какие-нибудь женщины, — сказала она ровным тоном. — Хоть одна женщина приняла в нем участие?
— В его собачьей жизни есть только одна женщина: вы.
Норма почесала коленку и вздохнула.
— Что поделаешь... Мне очень жаль. Ну а как у него с деньгами?
— Денег у него достаточно, сеньора. Он зарабатывает на хлеб честно и достойно. С этим у него все в порядке. А вот жизнь — совсем дерьмовая. Если бы вы только знали, сеньора, как он проводит свои дни, как убивает время с утра до вечера! Да вы бы заплакали, если бы узнали...
Рассуждая, Марес поднялся с кресла и принялся тяжеловато, словно на нем старинный костюм знатного сеньора, расхаживать по гостиной, не забывая немного прихрамывать. Неторопливый и мужественный, с откинутыми локтями и поднятым подбородком, он ловко, как волчок, поворачивался на каблуках, кокетливо держа руку на талии. Его слегка презрительный гордый профиль четко вырисовывался на сдержанном фоне темных занавесей, закрывающих высокие окна.
Он прервался на полуслове и отработанным жестом, словно и вправду стал другим человеком, закурил сигарету.
— Простите, сеньора... Может, вам неприятно слышать о Жоане Маресе? Или вас пугает огонь прежних чувств и вы боитесь счастливых воспоминаний о прошлом, о той великой любви, которую вы к нему чувствовали когда-то, ставшую лишь пеплом на ветру?..
Очарованная Норма Валенти моргнула.
— Нет, — ответила она спокойно. — Жоан для меня даже не воспоминание. Он — ничто.
— Не говорите так, сеньора, ради бога! У вас нет сердца!
— Да, вы правы.
Марес заметил, что она пристально изучает его, и, продолжая говорить, смотрел куда-то в сторону, старательно избегая ее взгляда.
— Дом у вас, сеньора, — настоящий дворец... Потрясающе. Кстати, Жоан мне рассказывал о ваших тетушках. Они живы?
— Тетя Марта умерла.
— Примите мои соболезнования. Я передам Жоану.
— Он любил ее.
— Да, кажется, кое-что еще припоминаю... Жоан просил, чтобы я узнал у вас, когда вы хотите развестись. Сейчас в этой стране развестись — пара пустяков.
— Да, надо бы это уладить, — вздохнула Норма. — Что касается меня, то мне все равно, я не собираюсь снова выходить замуж Она продолжала разглядывать его задумчиво и с любопытством. Это был умный взгляд, который при других обстоятельствах польстил бы любому мужчине.
Но Маресу стало не по себе. Еще секунда — и она раскроет меня, подумал он. Закричит, устроит истерику, будет унижать меня, осыпать оскорблениями. Ее подслеповатые глаза, дремлющие за толстыми стеклами очков, может, и не сразу заметят подлог, но чуткий каталонский нос унюхает фальшь подставного чарнего за километр.
Но чем активнее он демонстрировал свои мужественные движения и нарочито грубоватые манеры южанина, тем более доверчивой и довольной казалась она. И одновременно более осторожной, более расчетливой: она смотрела на него так, словно мысленно уже прикидывала кое-какие варианты. Вскоре Марес окончательно успокоился и целиком отдался игре. Совершенствуя и дорабатывая черты своего героя, он придумывал для него все больше ужимок и характерных жестов, а иногда позволял ему даже кокетство: улыбаясь уголком рта, поправить на глазу повязку или пригладить волосы, задумчиво изучая ноги Нормы. Он знал ее достаточно, чтобы понять, как она относится к собеседнику, и Фанека ей определенно нравился или, по крайней мере, интересовал ее.
— Вы мне говорили по телефону о каком-то сюрпризе, — напомнила Норма. — О чем-то, что принадлежит Жоану...
— Точно. Несколько школьных тетрадок, где он записывал свои воспоминания. Я подумал, что вам, наверное, будет приятно хранить их у себя.
— Жоан дал их вам для меня?
— Да что вы! Этот злодей хотел все сжечь, но я их спас.
— Вы захватили с собой тетради?
— Нет. А вам было бы интересно?
— Умираю от любопытства, — улыбнулась Норма. — Там, наверное, много интимных подробностей?
— Да, есть кое-что... Он вспоминает, как вы, сеньора, его бросили. Но в основном он пишет о нашем детстве, о том, как мы пацанами бегали по кварталу, обо мне... И об этом особняке, когда вас еще на свете не было.
— Мне бы очень хотелось прочесть.
— Я принесу их. А может, вы хотите увидеться где-нибудь в другом месте? — осмелился он наконец.
В течение нескольких секунд она, казалось, обдумывала его предложение. Ее глаза за выпуклыми сферами стекол потупились, затем она осторожно взглянула на гордую кудрявую голову андалусийца, на его насмешливый змеиный глаз. Она по-прежнему казалась спокойной и холодноватой:
— Да, лучше вам еще как-нибудь зайти.
Улыбаясь, она встала, и он понял, что пора уходить.
Он чувствовал разочарование. Ни на что не хватило времени, он успел только показать ей себя. Он вежливо простился, и Норма проводила его до дверей.
— Оставьте ваш телефон, сеньор Фанека. Вдруг мне все же удастся отыскать альбом...
Марес почувствовал, как пропасть разверзлась у его ног. Конечно, надо было позаботиться об этом раньше. Должен же Фанека иметь какое-то жилье... Но где?
— Что-то не могу припомнить свой номер, сеньора, — помялся он. — Я, видите ли, остановился в отеле. У меня есть некоторые сбережения, и я думаю пожить немного в Барселоне, я люблю этот город предприимчивых каталонцев, умных и свободных женщин...
— Вы один живете?
— Да, сеньора, один-одинешенек. К вашим услугам. Лучше жить одному, чем в плохой компании.
— Дайте мне ваш адрес, пожалуйста. Если альбом Жоана найдется, я передам вам его с посыльным. — Она широко улыбнулась и слегка прикусила нижнюю губу. — Или нет, лучше я сама вам его отдам, когда вы занесете тетради...
Когда она смолкла и они подошли к входной двери, переодетый Марес уже продумал, где живет его персонаж и что нужно делать дальше. Я мог бы сказать ей, что временно живу на Вальден, в ее квартире, поспешно прикидывал он, но, зная, что там Марес, она бы никогда туда не пришла... Надо предложить другое место. Конечно, ему надо где-то жить, иметь свой собственный адрес — вдруг Норма захочет увидеться с ним вне дома. Он повернулся к ней вполоборота, стройный, горделивый, с небрежно засунутой в карман рукой, и неторопливо ответил мягким и чуть хрипловатым голосом:
— Я живу в пансионе «Инес». Он находится в квартале у самого неба — вы, сеньора, такого никогда, наверно, не видали, — на той самой улице, где мы с Жоаном выросли. Улица Верди, дом триста двенадцать. Это, сеньора, очень скромный пансион, построенный в незапамятные времена, и люди в нем все очень славные и симпатичные. Я там с тех пор, как вернулся из Германии, да, сеньора, потому что семьи у меня в Барселоне нет... Я вам звякну, чтобы оставить телефон. Может, пойдем посидим где-нибудь. Если вы, сеньора, соблаговолите прийти, я буду очень рад, я знаю один бар, славное местечко...
— Спасибо. — Норма протянула ему руку, улыбаясь. — Я подумаю.
— Всего доброго, Фанека.
— До скорого свидания, сеньора.
6
Выйдя за ворота, Марес очутился на шумном и оживленном проспекте. Внезапно его охватила дурнота и головокружение. На мгновение у него возникло чувство, что он — никто, а город вокруг —загадочный и безымянный. Он повернул голову: позади него, окутанный легким туманом в предвечерних сумерках, дремал парк. Огни виллы мерцали между деревьями, тусклые и далекие, словно были на другом берегу жизни. Он облокотился о крылатого дракона на чугунной решетке и тяжело вздохнул. Приключение с Нормой не доставило ему ни малейшего удовольствия, и теперь он пытался отыскать тому причину. Дело не в том, что он Норме не понравился, напротив, знойная каталонка с огромным удовольствием устремилась бы в опытные объятия андалусийца. «Черт подери, — думал Марес, — это всего лишь вопрос времени. Но разве это не означает наставить рога самому себе?» Поразмыслив об этом, он почувствовал, что еще больше заплутал в таинственном безымянном мире, и улыбнулся. «А почему бы и нет, собственно, — сказал он себе, — если это делали другие, почему бы мне самому не наставить себе рога, вернее, не мне, а этому чучелу Фанеке».
