Марес повесил трубку и пробормотал:
— Завтра принесу кое-какую одежду и личные вещи. Мы можем осмотреть... — Он осекся, смутившись. — Я хочу сказать, могу ли я осмотреть комнату?
— Конечно, сеньор. Сию секунду. Вот ключ. Седьмая комната.
Девушка подошла к лестнице, подняла голову и громко позвала:
— Бабушка! Новый жилец! — Она вновь повернула лицо к нему, улыбнулась и, как ему показалось, посмотрела прямо в глаза. — Поднимайтесь, бабушка покажет вам комнату.
— Спасибо.
По лестнице он взбежал так резво, что удивился сам себе. Бабушка наверняка была той самой сеньорой Лолой, которую он не видел почти двадцать пять лет, с тех пор, как похоронил мать.
Она мыла в коридоре пол. Ей было под семьдесят, но она казалась бодрой и сильной, голубоглазой, с крепкими белоснежными зубами.
— Вы меня помните, сеньора Лола? Впрочем, нет, что я такое говорю, столько лет прошло. Я Хуан Фанека, Фанекилья...
— Господи! — воскликнула старуха все тем же необыкновенным голосом, который он помнил с детства, голосом не просто хриплым, а «бородавчатым», как подумалось ему как-то раз, когда он был мальчишкой. — Конечно же, я помню тебя, ты — сынок Розы... Ты уехал в Германию на заработки. Да тебя просто не узнать! Господи, и этот закрытый глаз! Разве забудешь твои шалости, особенно вместе с этим... как его... Как же звали того дьяволенка?
— Хуанито Марес.
— Дай ключ, я покажу тебе комнату. Точно, Марес. Вечно голодный, все время здесь вертелся, ждал, что его чем-нибудь угостят, — вспоминала она. — Его мать звали Рита Бени. Бенитес. Она поменяла свою фамилию и стала Бени, чтобы все думали, что она итальянка... Проходи. И ты тоже, помню, часто прибегал сюда. Чудесные времена, хоть и тяжелые. Жильцов было гораздо больше. Если бы ты приехал позже, наш пансион, наверное, уже закрылся бы... Теперь его и пансионом-то не назовешь, жильцов совсем нет. Когда муж умер, я продала часть дома, осталось только несколько комнат. Знаешь, сколько у меня сейчас жильцов? Парочка старых пенсионеров, у которых нет никого на свете...
Комнатка была маленькая и чистая. Старые обои хорошо сохранились. Кровать, шкаф, умывальник на стене, два стула, вешалка.
— Раньше жили еще студенты, — продолжала старуха, — но с тех пор, как открыли общежитие на Травессере, все съехали... Чем же ты занимался в Германии столько лет? Небось неплохо заработал?
— Да, кое-что удалось накопить.
— Когда твой отец умер и твоей бедной матери пришлось вернуться в Гранаду, я тоже готова была забрать внучку и уехать. Чем старей становлюсь, тем больше скучаю по деревне...
— Девушка там, внизу, — ваша внучка?
— Дочка моей Кончи. Помнишь мою Кончу? Вышла замуж и умерла родами. Ее муженек нашел другую и через шесть месяцев смылся, так его и видели. Бросил девчонку на меня... Столько горя мы хлебнули, сынок...
— Она от рождения слепая?
— Нет. С тринадцати лет. У нее упал кальций в крови или что-то там такое, она пролежала в коме пятнадцать дней и ослепла. Представь себе, носится по дому шустрее меня. Очень любит телевизор... Ее зовут Кармен. Если хочешь порадовать ее, скажи ей, что она хорошенькая. Обожает комплименты и фильмы по телевизору. — Руки сеньоры Лолы все время были чем-нибудь заняты: поправляли шпильку, взбивали матрас, открывали дверцы гардероба, вытирали ночной столик. — Меня очень беспокоит эта девочка. Все время расстраиваюсь. Я для нее — и мать, и отец, а когда помру, кому она будет нужна? Она очень славная девушка, но ей нужны ласка и внимание, она очень общительная... — Глаза старухи потемнели, и она вздохнула. — Не знаю даже, зачем я тебе все это рассказываю...
— Потому что вы очень добрая, сеньора Лола, и потому что я ваш друг.
— Не очень-то ты изменился в этой твоей Германии, и акцент деревенский. Чем же ты там занимался?
— Продавал венецианские жалюзи.
— И тебе не было одиноко все эти годы?
Он увидел, что взгляд сеньоры Лолы стал печальным, и внезапно почувствовал себя маленьким, беззащитным.
— Да, сеньора Лола, мне, честно говоря, было очень одиноко.
— А что у тебя с глазом?
— Да так, несчастный случай...
Сеньора Лола вздохнула. Осмотр комнаты был завершен.
— Ладно, хватит о грустном. Тебе нравится комната? Мы сделаем тебе скидку, Фанекилья, милый... Будешь ужинать?
— В другой раз. Сейчас мне пора уходить. Я жил у друга, и мне нужно забрать оттуда вещи. Может, вернусь только завтра.
— Как хочешь. Ты у себя дома, сынок.
Сложив руки и оперев подбородок о ручку швабры, старуха посмотрела на него с нескрываемой простодушной радостью, ее восхищали и его необычный костюм, и элегантная осанка, мужественная фигура, его усики и черная повязка. Он подошел к ней, обнял и поцеловал в лоб. «Спасибо вам, сеньора Лола», — сказал он, но вскоре раскаялся за эту слабость. «Каждый сверчок знай свой шесток, — сказал он себе, сбегая по ступенькам, — только слюнтяй Марес способен на такую сентиментальную чепуху».
8
Девушки внизу не было. В полумраке гостиной дрожал голубоватый свет телевизора. Марес заглянул. Шел какой-то незамысловатый старый фильм, и на экране мелькали все оттенки серого: дамы в облегающих платьях стайкой окружили остроумного и элегантного мужчину в смокинге; сверкал мишурным блеском кафешантан. Напряженно и неподвижно сидя в кресле со сложенными на коленях руками, Кармен впитывала мерцающий свет телевизора и, вся обратившись в слух, внимала персонажам. Рядом с ней старик, сидящий в глубоком мягком кресле, осторожно скручивал папироску.
— А что они сейчас делают, сеньор Томас? Где они? — спрашивала девушка, повернувшись вполоборота к старику.
— Похоже, какой-то праздник, — неохотно отвечал сеньор Томас, продолжая свое занятие. — Что-то вроде того.
— Ну, а он что? С кем он сейчас?
Старик ворчал, едва поднимая глаза на экран — фильм его не интересовал, — и отвечал вяло и неохотно. Это был опрятный толстяк с седыми волосами ежиком и глазами навыкате.
Марес постоял на пороге, наблюдая, как старичок что-то мямлит, пытаясь передать словами быстро сменяющиеся сцены фильма. В какой-то момент девушка почувствовала присутствие Мареса и замерла, чуть повернув к нему голову. Но деревянный голос главного героя околдовал ее, и она, казалось, не в силах была оторвать свое внимание от экрана.
Сеньор Томас продолжал старательно скручивать папироску. Внезапно Мареса охватило необычайно приятное ощущение, что время в этом доме остановилось.
— Какой он, сеньор Томас? Как он выглядит? — спросила девушка с робкой улыбкой. — Пожалуйста, опишите мне этого человека.
Старик сердился, что его дергают и отвлекают от самокрутки, которую его дрожащим рукам никак не удавалось свернуть, и бормотал что-то невнятное: «Славный парень, симпатичный».
Фанека, никем не замеченный, прислонился плечом к дверному косяку и заговорил, смягчая свой сильный ЮЖНЫЙ выговор:
— Этому человеку лет тридцать пять, он смуглый, у него усики и ямочки на щеках. Очень элегантный. Он насмешливо улыбается краешком рта, и у него чуть поднимается бровь, когда он смотрит на женщин. На правом глазу у него черная повязка, он красавец. Женщины, которые вьются вокруг него, очаровательны, но ни одна не сравнится с тобой, детка.
Кармен сидела не шелохнувшись, затем, не поворачивая головы, сказала:
— Спасибо, сеньор,— и спокойно принялась слушать фильм дальше.
Фанека улыбнулся своему собственному призраку, повернулся спиной к телевизору и направился к двери, ведущей на улицу.
9
Из пансиона он вышел совсем ошеломленный. Спустившись на улицу, он почувствовал, что одна нога его не слушается. «Если я не остановлюсь, у меня закружится голова и я потеряю сознание, — подумал он. — Надо бы сбегать домой и вытащить из зеркала этого дебила Мареса». Последние ночи на улице Вальден опустошили его, изнурили бессонницей и воем сирен «скорой помощи», этих предвестников одиночества и смерти.
Он взял такси и спустя полчаса очутился дома. На кухне он нашел записку приходящей уборщицы, напоминавшей, что он должен купить швабру и жидкость для мытья окон. Он снял пиджак и черную повязку, но еще долго держал левый глаз закрытым. Одного глаза ему вполне хватало, чтобы оценить всю глубину своего несчастья. Он включил телевизор, шел тот же фильм, который Кармен слушала в пансионе: герой за рулем роскошного автомобиля с откидным верхом, волосы развеваются на ветру; она обхватывает его шею руками и прижимается к его губам горячим поцелуем; целуясь, он закрывает глаза, рискуя разбить свой автомобиль вдребезги: так хрупко счастье! Кто расскажет все это слепой Кармен, кто поможет ей увидеть это?
Ему стало душно, и он распахнул окно в ясную звездную ночь. Плитки тихо падали на огромную, невидимую в темноте сетку: с каждым днем его дом становился все более обшарпанным и неприглядным. Вдали мерцали огоньки пригорода Эсплюгес, шоссе казалось пустынным. Дымили далекие, едва различимые трубы предместий; ночь обливалась изнуряющим тяжелым потом, воздух был неподвижен, мучительно хотелось вырваться из плена самого себя и передохнуть. Рассеять эту гнетущую тьму, развенчать обман ночи мог только дерзкий зеленый глаз Фанеки. Карнавальный костюм и амнезия — вот единственно верный путь... Марес чувствовал, как над ним вновь грозно нависла тяжесть одиночества и отчаяния.
