Поначалу он гневно отметал все упреки Сарны, а с годами выработал собственный язык убеждения.
— Ты только и делаешь, что подозреваешь меня. Почему? — Карам смотрел на нее испытующе, одной силой мысли пробиваясь сквозь близорукость жены и помогая ей взглянуть на саму себя.
— Это ты ведешь себя подозрительно. Каждые два года начинаешь бредить о Лондоне, срываешься и летишь туда, забыв обо всем на свете. Потом возвращаешься домой, изможденный, и говоришь: «Чуть-чуть не успел!» Что мне, по-твоему, остается думать?
— Ты никому не веришь. — Карам качал головой. — Даже себе. Не знаю, что творится у тебя внутри, но люди склонны судить других по себе.
Подозрения Сарны казались вполне обоснованными. Год от года Лондон был для Карама единственным местом встречи с историей. Почему он возвращался именно туда, ведь драматические события происходили всюду? Войны, революции, карнавалы, похороны государственных деятелей — недостатка в них не было. Прямо у порога их дома развернулась борьба за независимость. Однако эта история его почему-то не интересовала. 12 декабря 1963-го, когда Кения стала республикой, Карам осматривал дом в Лондоне и подумывал его купить. Может, Британская империя и уменьшалась в размерах, но один подданный всегда будет ей верен. Изъявив желание приобрести дом на Эльм-роуд в пригороде Лондона, Балхаме, Карам сделал свою самую решительную заявку на статус, о котором мечтал уже очень давно: быть частью нации, гордящейся своим прошлым и знающей, как строить будущее. Так он и сам возвысился бы до ее вершин. Карам желал этой чести, Лондон утолял его жажду. Просто быть в городе значило для него прикасаться к истории, потому что всюду, куда ни глянь, было прошлое. От Вестминстерского дворца, колонны Нельсона и до убогой комнатушки в старом викторианском доме — все несло на себе печать былого, во всем чувствовалось значение веков. Лондон — цивилизованный город. Карам знал, что здесь происходят самые важные свершения и именно здесь расположена фокусная точка мировой истории.
Карама так увлекли новые ощущения, которые дарила ему Англия, что он совсем перестал замечать происходящее прямо у него под носом. Он не понимал, что значимое событие не обязательно имеет масштабы страны. Сарна пыталась втолковать ему это, однако Карам не принимал всерьез ее шумные тирады.
Где был он, когда их дом ограбили? Когда у Сарны случился выкидыш? Когда она приготовила самые изумительные кхатаи в мире — чудесные куполочки, которые таяли во рту? Где он был, когда Пьяри выиграла школьную олимпиаду по математике? Когда Раджан начал носить патку? Где он был, когда все это действительно имело значение? В Лондоне. От одного этого слова Сарне становилось дурно. Ее сразу же затягивало в водоворот сомнений. «Лондон» приходилось выплевывать, точно прогорклое кокосовое молоко, а не произносить, как остальные слова.
Из-за поездок в Англию Карам стал фанатично относиться к учебе своих детей. Он дал ясно понять, что в будущем и Пьяри, и Раджан непременно поступят в лондонский университет. Их домашние занятия проходили в военном режиме. «Живее! Следите за почерком! Восемнадцатый сонет Шекспира? Имена двенадцати гуру?» — то и дело рявкал отец. Команда «вольно» никогда не слетала с его губ. Карам не признавал каникул и выходных. Главная цель — университет, а путь к нему лежит через непрестанную учебу. Только благодаря мольбам Сарны детям иногда удавалось передохнуть.
Тем временем разногласия и молчание все сильнее отдаляли друг от друга Карама и Сарну. Жизнь продолжалась — а как же иначе? Были и счастливые минуты, успехи и добрые начинания. Однако в отношениях мужа и жены чего-то недоставало. Постепенно исчезло уважение, а следом ускользнула и нежность. Одно дурное слово способно навсегда изменить союз любящих, а постоянные проклятия, обвинения и угрозы в конце концов уничтожат любовь, даже если они — не что иное, как мольба о ней.
Когда Карам решил всей семьей перебраться в Лондон, он ожидал от Сарны бурного протеста и возражений. Намекать на возможность переезда он начал издалека, еще за несколько месяцев. Первым делом купил дом на Эльм-роуд, объяснив это выгодным вложением средств. Сарна, разумеется, догадалась о его истинных замыслах. Обычно она поворачивала все факты сообразно своей неясной логике, но на этот раз углядела самую суть происходящего и ответила на слова мужа привычными колкостями. Позднее при упоминании Лондона Сарна молчала, и Карам это заметил. Она словно обдумывала его предложение. Когда пришло время огласить планы, Карам готовился к худшему. Несколько ночей до разговора с женой ему снились кошмарные сны об извержениях вулканов и морских приливах.
Карам рассказал, что в министерстве финансов ему предлагают раннюю пенсию и выйти на нее можно будет уже в конце года.
— Мне кажется, все очень разумно. После ухода англичан страна меняется и уже никогда не будет такой, как прежде. В конторе теперь полно угандийцев. Кто знает, чем все это закончится? Лучше уехать сейчас. Мне будут неплохо платить. — Сарна продолжала чистить горох, и Карам воспринял это как хороший знак. Он заговорил увереннее: — Пьяри через несколько лет сдает первые экзамены. Хорошо, если она сделает это в Лондоне. Там прекрасные школы и больше возможностей поступить в университет. — Вылетевшая из рук Сарны горошина угодила прямо ему в щеку. «О, Вахегуру, помоги! Она сейчас взбеленится», — подумал Карам, потерев ушибленное место. С трудом он продолжал: — Теперь это ничего не стоит. Дом есть, дети подросли, у меня будет достойная пенсия… Надо только подать заявление.
В действительности он его уже подал и даже получил разрешение.
Поразительно, Сарна кивнула и ответила:
— Ну, все равно тебя не переубедишь, так что поедем. Пора уже и нам посмотреть Лондон, от которого ты без ума. Надеюсь, наши ожидания оправдаются.
Удивившись и обрадовавшись, Карам не стал задавать ей вопросов. Он не хотел давить на жену — чего доброго, еще передумает. К тому же он и правда все решил, Согласие Сарны просто облегчило ему жизнь. Если бы тогда Карам копнул чуть глубже или прочел ее мысли, он так не радовался бы.
Мучительные размышления привели Сарну к выводу, что переезд в Англию позволит ей взять власть в свои руки. Все их беды были от бесконечных побегов Карама в Лондон, если же они поселятся там, ему некуда будет удирать. Так ведь? Сидя здесь, в Кампале, Сарна не знала этого наверняка, да и мужа не удавалось образумить. В Англии он не сможет делать все, что заблагорассудится. Под ее надзором Карам не станет бегать за юбками, да и не осмелится на такое в городе, где живут его собственные дети. Не так все и плохо. Сарне давно хотелось сменить обстановку. Наконец-то она встретится лицом к лицу со страной-шлюхой, которая украла у нее мужа. Она вцепится камини в горло и оторвет ей голову. Тогда Карам поймет, кто из них настоящая королева.
11
Комнаты на втором и третьем этаже дома, который купил Карам, сдавались в аренду. Внизу жили Рейнольдсы, армейский офицер в отставке и его жена, с ног до головы усыпанная бородавками. Из-за них дом на Эльм-роуд показался Караму особенно выгодным приобретением. Однако соседи были озлобленными ксенофобами. Они жили здесь со Второй мировой — как и многим вернувшимся с войны, государство предложило мистеру Рейнольдсу несколько комнат в пустом здании с очень низкой и фиксированной арендной платой. Так они и вели спокойное существование на Эльм-роуд, пока в дом не въехал мистер Сингх (так теперь звали Карама) с семьей. Жильцы были недовольны прибытием «коричневых» — те вели громкий и красочный образ жизни, который выплескивался из комнат первого этажа и поднимался наверх, смешиваясь с душком их застарелых надежд.
Мистер Рейнольдс ворчал всякий раз, когда видел на перилах свеженакрахмаленный тюрбан Карама. «Это не бельевая веревка, черт вас дери!» — кричал он со второго этажа. Миссис Рейнольдс жаловалась мужу, что эта семейка моется каждый день. Ее раздражал звук льющейся воды, да и сам ритуал казался бессмысленным. «Что толку — этих проклятых цветных никакой отбеливатель не возьмет!» — говорила она, угрюмо почесывая волосатую бородавку на щеке. Оба супруга ненавидели запах Сарниной стряпни. «Я вашу вонь чувствую даже на улице!» — заявлял отставной офицер Караму, а его жена добавляла: — «Она теперь в наших простынях, одежде, воздухе — никуда от нее не деться! Что за дрянь вы едите?»
Разумеется, Сингхи в долгу не оставались. Они исходили из принципа, что чем больше соседи бесятся, тем быстрее съедут. Поэтому, вместо того чтобы подстроиться под Рейнольдсов, они еще больше им докучали. Через несколько месяцев Сарна осмелела настолько, что поднималась на второй этаж с шипящей сковородой, в которой жарился острый перец или лук. Там она стояла минут пять, пока запах еды не проникал в комнаты жильцов. Детям позволили бегать по ступеням и верещать что есть мочи. Через два года Рейнольдсы съехали. Однако не крики детей и ароматы специй выгнали их из дома, а внушительный чек, который Карам раз в месяц нехотя вкладывал им в руки.
