— Один, — считала я. — Два. И почему не целуешь?
— Потому что тогда всё изменится и как прежде уже никогда не будет, — неожиданно серьёзно ответил он. — Я принял решение, которое далось мне сложнее, чем что-либо в моей жизни.
— Какое? Откусить себе пенис?
— Не так радикально, — засмеялся он.
— Постричься в монахи?
— Вроде того.
— Ради отца?
Он кивнул.
— Я был с ним в больнице. Разговаривал с врачом, — он сглотнул. — Надежды нет.
— Что же ты решил?
— Что ты самая красивая девушка на свете, — потянулся он к моим губам. — И самая желанная, — замерли его губы в дыхании от моих. — Но…
Заткнись! Подтянула я его за шею. Никаких больше «но». Никаких отговорок! Никаких сомнений! Мы уложились ровно в семь вздохов. Дольше тянуть нельзя.
Наши губы встретились. Пол качнулся и ушёл из-под ног. И жёсткая неудобная лавочка исчезла вместе с ним. Остались его жадные поцелуи, его сильные руки. Тяжесть его тела.
— Не останавливайся, — расстёгивала я его рубашку.
— Крис, — мотал он головой. — Крис! Ты пожалеешь.
— Никогда.
— И станешь меня ненавидеть. Мы пройдём точку невозврата.
— Заткнись, Мир!
О-боже-господи-мама-дорогая-роди-меня-обратно!
Ещё никогда с такой скоростью я не срывала с себя одежду. Ещё никогда у меня не тряслись руки, касаясь мужской горячей кожи, и плоти, и… Что ж у него всё такое горячее!
Меня потряхивало от желания, как на стиральной машине в режиме отжима. И как бы громко я ни стонала, рискуя перебудить всю охрану пустого здания, всё равно себя не слышала. Все мои чувства стали одним — вкус, запах, давление извнутри, дрожание мышц, их вибрации — я ощутила горячим всплеском, прокатившимся по телу и сковавшим его в режиме полёта.
Это самолёт с рёвом взлетел за окном, или я без привязных ремней?
— Вот теперь можешь говорить что угодно, — грохнулась я лопатками на скамью и выдохнула. — Нет, подожди, не сейчас, — подхватила взмокшего и пребывавшего в лёгкой, а может, тяжёлой прострации Миро̀ за шею, сладко поцеловала и отпустила. — Вот сейчас.
— Твою же, — тяжело дышал он. Но как настоящий самурай, держался. Не упал без сил рядом, даже пот не вытер. — Ты же знаешь, что в «Экос» не берут на работу, если была связь с кем-то из сотрудников? — удивил он.
— Конечно, — вытерла я стекающий по его вискам пот. — Именно на это и рассчитывал чёртов козёл коммерческий: что он меня трахнет, а потом посмеётся, когда меня не возьмут.
Я провела руками, по его крутым плечам, рельефу мышц на руках.
И не успела ничего спросить.
— Теперь тебя никогда не возьмут на работу в «Экос», — выдохнул он.
— Что? Почему?
— Мой отец — владелец «Экоса». Он просил меня занять кресло генерального вместо него. И я принял его предложение.
Глава 14
— Не знаю, Крис, какой он слесарь, — суетился на кухне Гарик, помогая Виолетте с посудой. — Только ты могла в это поверить. Он подал к белому вину одни бокалы, а к красному — другие и даже не ошибся.
— Крис? — ничего не понимая, смотрела на меня Вета. — Крис?!
— И в инвестициях он разбирается лучше меня, — бубнил Гарик.
— Гарик! — не поворачиваясь, позвала она.
— А я, между прочим, владелец инвестиционного фонда.
— Ротман, мать твою. Заткнись!
— Что? — он повернулся и выронил бокал. — Крис, что случилось?
— Его отец — владелец «Экоса». А он теперь генеральный директор, — упала я на стул. Ноги не держали.
— Кто? — бухнулась рядом на табуретку Вета.
— Мирослав.
— Какого «Экоса»? Того самого «Экоса»?! — вытаращила она глаза.
— Мирослав, Мирослав, — нараспев произнёс Гарик. Захрустев колёсами по осколкам, он вытащил из-под мойки веник. — Ты что, даже фамилию у него не спросила?
— Нет. Зачем мне его фамилия, — мотнула я головой.
— Давай я, — забрала у Гарика веник Виолетта и остановилась, глядя на меня вопросительно.
— Господи, вы что не понимаете, что это значит? — подскочила я.
— А что тут понимать? Он Монтекки, ты Капулетти. Он из «Экоса», ты — из «Органико», а они непримиримые враги, — пожал плечами Ротман.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я не просто из «Органико»! — взмахнула я руками. — Я из той чёртовой «Органико», что озаботилась покупкой «Экоса» и роет на них любой компромат. И я сегодня подписала договор о неразглашении, поэтому не имею право даже вам об этом говорить. А ещё мне предложили оклад в два раза больше, чем был. И должность, на которой я буду заниматься всем, что связано с «Экосом». В том числе переговорами о купле-продажи. Я в самом эпицентре грёбаной силы, что будет воевать против него. И даже не могу ему это сказать. А он думает…
Я оттолкнула чёртов стул, схватилась за голову и сползла по стене на пол.
Он думает, что меня подвёл. Что из-за него я останусь без работы. Чувствует себя виноватым, что не признался раньше, не остановился. Но не в этом дело, чёрт побери!
— Водички? — засуетилась Вета, хватая из сушилки стакан. — Гортань и глотка расположены близко, нервные центры, управляющие дыханием и глотанием скоординированы, — поясняла она, наливая воду. — Поэтому глотание рефлекторно снижает активность дыхательного центра и частоту сердечных сокращений. Человек невольно успокаивается, когда пьёт.
— Это откуда? Тоже из «Кодекса самурая»? — посмотрела я на неё хмуро.
— Это из учебника физиологии, — протянула она стакан.
Хм, не знаю на счёт слюны на лоб, а про сглатывание не такой уж глупый совет, оказывается.
— А ты какого хрена лыбишься? — выхлебав добрую половину воды до того, как Вета успела предупредить, что пить надо маленькими глотками, я посмотрела на Гарика, подозрительно довольного.
— Хороший вопрос, — усмехнулся он. — Может, потому что я победил. Я же говорил, «посмотрим». И я посмотрел. Сегодня на сайте «Экоса» вывесили новости о назначении нового генерального директора. И там есть его фотография. Мирослав Сергеевич Сарматов. Признаюсь, я очень удивился, когда именно он заявился к нам в гости.
— Я убью тебя, Гарик, — выплеснула я ему в лицо остатки воды.
Глупая, я думала, он сменил гнев на милость, потому что у него есть план, как заставить сбежать моего нового мужика, а он просто его узнал и, будучи в курсе моих дел, чёртов аналитик, просчитал на два шага вперёд, что не быть нам вместе.
Он понял это даже до того, как это только что поняла я.
— Убийство — самая популярная статья среди тяжких преступлений, — мотнул он головой, стряхивая капли воды. — Но смерть из твоих рук я приму с радостью. Что это будет? Удушение во сне? Стрихнин в кофе? Обещаю, я его выпью.
— Да ты романтик, — качнула я головой. — Стрихнин! В кофе! Забью тебя на хрен веником, как таракана, — посмотрела я на оружие будущего убийства у Веты в руках.
Но в дверь позвонили.
— Твоя подружка? — удивилась я и замерла, глядя, как Гарик изменился в лице. — Хм… Которую ты никому не показываешь. Что-то «рано» она сегодня, — показала я пальцами кавычки, глянув на часы, — и подскочила: — Пойду открою!
— Я сам! — пытался догнать меня Гарик. Но даже несмотря на то, что поднялась с пола, я оказалась быстрее. Без труда обогнула инвалидную коляску, и пока он возился на повороте, широко распахнула дверь.
— Э-э-э… привет! — удивилась стоящая на пороге девица. Для полноты картины ей не хватало надутого из жевательной резинки пузыря во рту и дырок на сетчатых колготках. Но и без них вопроса о её социальной ответственности не возникало. — Я к Гарику, — показала она пальцем за мою спину.
— Привет! Проходи, — ответил он девушке, смерив меня взглядом.
Смерив его ответным и не менее выразительным, я вернулась на кухню.
— Он что думал, я уже не появлюсь? — спросила я у Веты.
— Или что ты вернёшься пораньше. И к этому времени мы уже разбредёмся спать, — смела Виолетта с пола осколки и высыпала в мусорное ведро.
— Ну значит, ему тоже сегодня не повезло. А какого чёрта вы в два часа ночи моете посуду?
