— А у тебя какие проблемы? — получив от отца сигнал, Вадик включил насос.
Мы дружно завизжали, когда всех окатило водой.
— Тьху! Вадик! — вытерла я лицо.
— Валера! — с той же интонацией повторила мама. И тоже посмотрела в бокал: не попала вода?
И только Марина промолчала и улыбнулась ещё шире.
— Тебе просто нужны отношения, — подвёл итог доморощенный психолог Вадик. И психолог из него был такой же, как сантехник. Он принялся заново прикручивать шланг, который сорвало напором воды.
— Блин, ну что значит просто? — возмутилась я. — Отношения — не бывает просто. Это запахи. Храп. Волосы в ванной. Вопросы. Претензии. Упрёки. Ему надо — я должна. Мне надо — ему лень. Партнёр для научного исследования — это не отношения.
— Ты же записалась на курсы кулинарии без посторонней помощи, — улыбнулся Вадик.
— Да, туда, слава богу, мне никого не пришлось тащить, ни в качестве партнёра, ни в качестве начинки для пирога.
— Сомневаюсь, что у тебя и с этим возникнут проблемы, — не сдавался Вадик.
— Ой, бе-бе-бе, — передразнила я и отхлебнула вина. — И правда, что я, как первый раз. У меня же всегда есть Тиндер и Баду. Так и напишу в обоих приложениях для знакомств: «Жертвую собой в пользу науки. Ищу партнёра. Пофиг с кем. Если я привлекаю тебя физически, пиши». Пойти ещё в группу анонимных алкоголиков записаться, что ли, — посмотрела я на пустеющий бокал: душа требовала объятий, а организм — вина.
— Туда я пойду с тобой, — подлила мама мне и себе из стоящей у ног бутылки. — А что, кстати, с собеседованием? Ты сходила? В «Экос»?
О чёрт!
— Сходила, — с трудом сдержав вздох, ответила я. — Я им не подхожу.
— А зачем ты вообще искала новую работу? — спросил папа и снова кивнул Вадиму.
Мы прикрыли руками бокалы, защищаясь от фонтана воды. Но в этот раз у них всё получилось.
— Видимо, чтобы были деньги оплачивать все её курсы, — улыбнулся Вадим.
Зажурчал ручей. Засверкали на солнце струйки фонтана.
— Ой всё, — скривилась я. — Что плохого в том, чтобы узнавать новое? Учиться. Общаться.
— Ничего. Только тебе не кажется, что нового в твоей жизни слишком много? — посмотрел на меня отец. — Словно ты боишься остаться наедине с собой и стараешься заполнить пустоту чем угодно, лишь бы заполнить.
— Думаешь, всё настолько плохо, пап? — вздохнула я.
Он пришёл, сел рядом.
— Думаю, тебе нужно перестать думать о прошлых разочарованиях. Открой своё сердце не для знаний — для человека, малыш. Может, конечно, он тоже сделает больно тебе, да и всем нам, — он посмотрел на маму, она кивнула. — Бывает. Жизнь есть жизнь. А, может, он и есть тот, кого ты ищешь и с кем будешь счастлива?
В любой ситуации оставайся мужиком, поняла? — услышала я, улыбнулась: — Спасибо, пап.
Что-то мне подсказывало, что говорит он об одном конкретном человеке, у которого на полке стоит кубок «скотина года», но ни спрашивать, ни развивать эту тему сейчас не хотелось. Сейчас я была неспособна ни на что. Ни на обоснованные сомнения, ни на аргументированные возражения, ни на взвешенные решения.
Мне было плохо, грустно, одиноко. Тоскливо. И мои стадии принятия неизбежного никак не хотели переходить из стадии «Да блин!» в стадию «Ладно, блин!»
Я подхватила пустую бутылку.
— Принести ещё?
— Не, я пас, — ответила мама и покосилась на Марину.
Да, я тоже подумала: чего это она не пьёт. Но подождём официального объявления виновника её трезвого образа жизни.
Мама встала помочь отцу собрать инструменты.
Вадим обнял Маринку, и они заняли наше место на качелях.
А я ушла в дом.
Достала из холодильника вино. Не, так и правда сопьюсь, — посмотрела я на запотевшее стекло, поставила какое-то там Шато на место и вернулась в сад с книжкой в руках.
У родителей на книжных полках, оказалось, можно найти всё что угодно, даже «Кодекс самурая».
Ещё я принесла плед, подушку. Уютно устроилась на диванчике в тени, собираясь не столько читать, сколько трепать себе нервы или дремать — как повезёт.
«Путь Самурая — это прежде всего понимание: ты не знаешь, что может случиться с тобой в следующий миг. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он делает, что должен — бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я отложила книгу. Мне, конечно, ближе Первый Закон Стиральной Машинки: всё бельё оказывается в пододеяльнике. И Второй: как глубоко не засовывай джинсы, их железная пуговица всё равно будет долбиться о стекло. Но сегодня прямо хотелось чего-то японского: харакири, например.
— Вадим, можно тебя? На пару слов, — постучала я по диванчику рядом с собой. И остановила его девушку, что хотела деликатно оставить нас вдвоём. — Марин, не уходи.
Вадик бухнулся рядом, поднял книгу.
— Да, нелегка самурайская жизнь… Но делать себе харакири… Обидно, поевши пельменей... — усмехнулся он, словно прочитав мои мысли, и отложил в сторону «Кодекс».
— Вадь, что случилось с Гариком на самом деле? — спросила я. — Он решил свести счёты с жизнью? Горы. Снегопад. Он один. Обрезанный страховочный трос.
— Есть такие подозрения, — тяжело вздохнул Вадим. — И он меня, конечно, убьёт, если я расскажу…
— Давай я. Меня не убьёт, — сказала Марина.
Хрупкая как птичка, маленькая, худенькая, она села рядом на самый краешек, но этот медведь Вадик сгрёб её лапищами и подвинул к себе поближе.
— Это, конечно, слухи, — посмотрела она на меня. — Он же скрытный, Ротман, клещами не вырвешь, поэтому правду никто не знает. Но слухи ходили. В общем, у него тогда была девушка. Студентка. Совсем юная, хорошенькая, умненькая. Говорят, он её очень любил. Но... она ему изменила. Как-то тупо. Совсем нелепо. То ли по пьяни на вечеринке с сокурсником, то ли с каким-то преподавателем-профессором. Пыталась скрыть, как-то уладить. Но Гарик узнал. И как мы поняли, не смог это пережить. Или не хотел с этим жить. Потому что и с ней уже не мог, и без неё — не мог.
— А как её зовут, ты знаешь? — нахмурилась я.
Это были плохие новости. Очень плохие. Я, конечно, не спец в психологии, но попытка суицида — это как первый раз попробовать наркотики. Потом тянет «ещё». Или, говоря научным языком: существует высокая вероятность повторной попытки.
— Я — нет, — покачала головой Марина.
— Вадик? — повернулась я. Тот ковырял пальцем диван с таким видом, словно он рассказал бы другую историю, но спорить не стал. — Ва-а-а-дик!
— Кристин, — скривился Вадим. — Что тебе это даст?
— Ну, Ва-а-дичка, — сделав брови домиков, сложила я руки умоляя. — Мне, правда, надо.
— Аня, — выдохнул он. — Её зовут Аня. Анна Ясницкая.
— А где она училась?
— Она и сейчас там учится. Как раз идут выпускные экзамены, защита дипломов. Наши в универе на прошлой неделе снимали репортаж, посвящённый году зоологии. Брали интервью у декана, ректора, студентов, фотографировали каких-то улиток. И она там была, рассказывала о своей дипломной работе. Хотела подойти. Может, спросить, как Гарик, не знаю. Мне было некогда, опаздывали на следующую съёмку, поэтому я только поздоровался, и мы потащили аппаратуру.
— Ты же технический специалист, — удивилась я. — Я думала, ты в студии сидишь, обеспечиваешь телерадиокомпании эфиры.
— И в студии, и не в студии, — махнул Вадим. — Всяко бывает. Зачем тебе его бывшая подружка? — скривился он и покачал головой, словно это ничего не даст.
— Долгая история, Вадим. Но если вкратце: потому что я добрая сострадательная девочка. Я понимаю, что Гарик нам всем родной, и мы за него переживаем. Но кажется, ему нужна девушка. Настоящая девушка, а не то, что он за неё выдаёт. А мне надо искать другую квартиру, — выдохнула я. — Иначе мы с ним поубиваем друг друга.
— Кажется, вам надо перестать уже изводить друг друга, — покачал головой Вадим.
— Нет, — предвосхитила я его слова.
— Да, Крис, и быть вместе, — уверенно подытожил мой старший брат и встал, давая понять, что разговор окончен, а приговор обжалованию не подлежит. — Ты его любишь. Всегда любила. А он любит тебя. Прости уже его, наконец.
