явно думал, что сможет забыть обо всем, что произошло. Что он может продолжать жить так, как ему хочется, в то время как я застряла в браке со Снорри, каждый мой вздох находился под пристальным вниманием и контролем, а благополучие моей семьи будет поставлено под угрозу, если я сделаю хоть один неверный шаг. А вот Бьорн мог просто сказать «нет» и не понести за это ни малейшего наказания.
― Я так не думаю, ― пробормотала я. Хотя я знала, что это говорит выпитое, я поднялась со стула и обогнула стол, прокладывая себе путь вниз, в хаос. Люди расступались, освобождая мне дорогу, и кивали в знак настороженного уважения, а кто-то втиснул мне в руку полный стакан. Я сделала большой глоток, чтобы заглушить остатки здравомыслия, если оно у меня вообще было, а затем протиснулась между двумя воинами, сидевшими напротив Бьорна. ― Мне нужно поговорить с тобой, Бьорн. Наедине.
Он отвлекся от рыжей, чтобы сказать:
― Прибереги свои слова на завтра. Желательно попозже, потому что сегодня я долго не планирую ложиться спать.
Рыжая захихикала, а я нахмурилась, и к моему лицу подступил жар. Первым моим побуждением было уйти. Ну, не первым… первым побуждением было выплеснуть содержимое своего кубка ему в лицо, а потом уйти.
― Я хочу обсудить теорию Снорри. Либо ты говоришь со мной наедине, либо при всех. На твой выбор.
Брови у всех присутствующих поднялись, некоторые захихикали, словно я была не более чем глупой девчонкой, которая слишком много выпила и завтра пожалеет об этом. Я отказывалась признать, что они могут быть правы.
― Нам нечего обсуждать. ― Бьорн ухмыльнулся, глядя на рыжую, и я поборола желание стукнуть своим кубком по его голове. ― Ты скоро сама узнаешь, мой отец удивительно искусен в переиначивании историй и мифов так, чтобы они подтверждали его мысли. Если птица нагадит ему на голову, он найдет, что рассказать, чтобы это выглядело посланием самого Одина. Но иногда, Фрейя, это просто дерьмо.
Сказав последнее, он отвернулся от рыжей. Его взгляд остановился на моих сжатых кулаках.
― Почему на тебе перчатки? Здесь жарко.
― Из-за того, что под ними, ― огрызнулась я, чувствуя на себе внимание окружающих. Судя по их хмурым лицам, некоторые из них были не в восторге от слов Бьорна о его отце, хотя я сомневалась, что ему есть до этого дело. ― Ты видел шрамы. Татуировки. Боги явно решили, что мне нужно напоминание о том, что поступки имеют последствия, но это не значит, что я должна всю ночь смотреть на них.
Бьорн поднял глаза от моих рук, чтобы встретить мой взгляд.
― Я думал, ты ни о чем не жалеешь.
― Не жалею. ― И я не жалела.
Он оперся локтями на стол.
― Тогда почему ты прячешь руку?
Я моргнула, подбирая слова, потому что моя рука ― это не то, о чем я пришла сюда говорить.
― Потому что она уродливая. Вот почему. Никто не хочет на нее смотреть, и уж тем более я!
Бьорн наклонился через стол, прижавшись ртом к моему уху.
― В тебе нет ничего уродливого, Фрейя, и в твоих шрамах, которые ты заработала, защищая свою честь и семью, тоже, ― сказал он. ― А эти татуировки ― знак того, что в твоих венах течет кровь богини. Ты должна носить их с гордостью, а не прятать, словно клеймо позора.
― Я пришла поговорить не об этом. ― Мой пульс участился. ― То, как я выгляжу, не имеет никакого значения.
Бьорн осушил свой кубок и с грохотом поставил его на стол.
― Тогда сними их. Сними их, и мы обсудим все, что ты хочешь обсудить.
Я тяжело сглотнула, чувствуя, как глаза Илвы прожигают меня.
― Ты пьян.
― Ты тоже. ― Он снова наклонился через стол. ― Сними их, Фрейя, или я начну думать, что ты жалеешь. А если это так, то я могу начать относиться к тебе по-другому.
Я вздрогнула ― признание того, что он вообще что-то обо мне думает, было поразительным.
― Меня мало волнует, что ты или кто-то еще думает обо мне.
― Докажи это.
Его голос был полон вызова, и он взывал к моей душе. Мне захотелось ответить на него. Я не была трусихой, и даже если доказать это означало совершить какую-нибудь глупость, я была намерена это сделать.
― Отлично.
Сняв перчатки, я бросил их в огонь, и белая шерсть превратилась в пепел. Затем я повернулась, уперлась локтями в стол, сцепив пальцы, и уставилась на него. Не обращая внимания на то, что мое сердце бешено колотилось.
― Удовлетворен?
Выражение его лица изменилось, но не до отвращения. Вместо этого его глаза засверкали от дьявольского восторга, а медленная улыбка, появившаяся на его губах, заставила мое сердце заколотиться.
― Еще нет.
В мгновение ока он вскочил на стол и потянулся ко мне.
― Что ты делаешь? ― потребовала я, но Бьорн не удостоил меня ответом, лишь сомкнул руки на моих запястьях и поднял меня, словно я весила не больше ребенка.
― Поднимите ваши кубки, ― прорычал он. ― Пейте в честь Фрейи, девы щита, дочери Хлин и владычицы Халсара! Скол13!
Он поднял мою правую руку в воздух, и все в зале закричали:
― Скол! ― стуча кулаками по столам и ногами по полу. Затем они подняли свои кубки и выпили. Кто-то сунул мне в руку кубок, когда мой взгляд встретился со взглядом Илвы. Настоящая правительница Халсара не ликовала. И все же, хотя глаза ее были холодны как иней, она поднесла кубок к губам и выпила.
Я глотала медовуху глоток за глотком, некоторые капли стекали по подбородку, а потом я хлопнул кубком по столу рядом со своими ногами. Только тогда я поняла, что Бьорн все еще держит меня за запястье, потому что он снова притянул меня к себе и сказал:
― О чем ты хотела меня спросить?
Я заколебалась, и он наклонил голову.
― Никто не услышит тебя из-за шума.
Это, безусловно, было правдой, поскольку мужчины и женщины все еще произносили тосты, кубки звенели, а медовуха расплескивалась повсюду. Но это не означало, что они не смотрят. Мне не хотелось говорить об этом так, тем не менее я заставила себя спросить:
― Ты веришь, что то, что сказал твой отец, ― правда? О тебе? И
