— Взяла, — выдыхает Птичка и вновь уводит взгляд.
Ждет, пока я не начинаю идти. Только после этого как будто следом идет. Это мне в ней тоже почему-то нравится.
Ловлю себя на мысли, что хотел бы взять ее за руку. Интересно, как бы Полина отреагировала, если бы отвез ее к себе домой. Пошла бы? Почему-то кажется, что пошла бы. И сердце вновь грохочет в груди. С шумом бросает кровь сначала в голову, а после, навертев там непонятный винегрет, стремительной волной устремляется в пах.
Смотрю на Птичку… Нет, не так. Жадно впиваюсь в ее черты и схожу с ума от того, какая она красивая.
Как можно быть такой красивой?
— Что-то не так? — спрашивает, убирая рассыпавшиеся волосы за ухо.
Я заторможенно моргаю и ухмыляюсь.
— Все так.
Она тут же зачем-то распушивает волосы обратно и, отворачиваясь, скрывает от меня часть лица.
— Прекрати надо мной смеяться, — в тоне отчетливо слышу какой-то протест.
А это уже что-то новенькое.
— Я не смеялся.
— Ты смотришь на меня и ухмыляешься, — вменяет обиженно.
— Но не потому, что мне смешно.
Жду, что Полина продолжит спор. Это странным образом меня забавляет и вместе с тем сильнее раззадоривает. Но она шумно выдыхает и замолкает.
Мы выходим на улицу и, быстро преодолев крыльцо спортивного комплекса, ступаем на темную алею. Навстречу движется шумная толпа, и Полина инстинктивно жмется к моему плечу. Я поправляю спортивную сумку, отвожу ее за спину и делаю то, о чем давно мечтал — прикасаюсь к ней. Казалось бы, всего-навсего скольжу своей ладонью по ее ладони, а пробивает током. Ее, по-моему, тоже. Сглатываю и быстро втягиваю морозный воздух, пока сплетаются наши пальцы.
Полина громко выдыхает, а я впервые сталкиваюсь с осознанием, что не решаюсь сдавить женскую кисть. Будто очень хрупкая она. Словно я сам в собственной силе не уверен.
Это какое-то безумие, но в груди что-то капитально ломит, когда я думаю о том, что должен буду ее отпустить. Я не из слюнтяев, но, миновав толпу, не позволяю ей освободиться. Нет, если бы Птичка действовала решительнее, выпустил бы, куда делся… Но она предпринимает лишь одну попытку. Я, подаваясь внутреннему протесту, машинально останавливаю. И Полина замирает.
Постоять нам не удается. Едва доходим до дороги, мчится троллейбус.
Тут уж приходится отпустить ее и позволить зайти в салон. Проходит Птичка в самый хвост. Час пик, свободных мест нет. Но нам и не надо. Замираем у окна. Она спиной к нему прислоняется, а я застываю напротив.
Ситуация пропащая.
Ноздри заволакивает ее запах. Глаза беспрепятственно находят лицо.
Пушистые ресницы поднимаются. Короткий контакт. И так же быстро Полина опускает взгляд. Щеки стремительно алеют. Можно предположить, что ее кожа реагирует на тепло, но мы слишком мало пробыли на морозе.
Она смущается, а меня разбирает похоть.
Даже это чувство рядом с ней ощущается иначе. Я уже знаю, что не отпустит, если передерну по приходу домой. Вызвоню Марту, ночь напролет трахать буду — все равно не уйдет этот голод.
— Артур сказал, тебе предлагают перейти в профессионалы, — тихо говорит Птичка, поднимая взгляд.
— Еще ничего непонятно, — отмахиваюсь, делая вид, что это не особо меня занимает. Будто это не мечта всей моей жизни, не то, ради чего я с восьми лет пять раз в неделю торчал в зале. — Предложили и пропали. Обещали до нового года решить с документами и организовать встречу с промоутером, но, как видишь, я еще здесь, — беспечно ухмыляюсь.
— А если все получится, ты уедешь? Надолго?
— Черт, надеюсь, что навсегда, — выдаю то, что всегда сидело в голове.
Полина резко вдыхает и замирает, непривычно долго глядя мне в глаза.
— Ясно, — улыбается, но так, словно делает это через силу. — Надеюсь, все так и будет.
А я впервые задумываюсь о том, что в случае успешного исхода переговоров покину не только этот город. Ее тоже.
22
Птичка
Остаток ночи для меня был одним из самых тяжелых за последние четыре года. Да что там… Самым кошмарным. Стоило только вспомнить брошенную Тихомировым угрозу, и в груди все начинало полыхать огнем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Предпочтешь дождаться, пока я отсужу у тебя опеку?»
Не понимаю, зачем ему это делать? Но рисковать не могу. Не знаю, на что он способен. Взыграли ли внутри него какие-то инстинкты, или же это следствие задетого мужского самолюбия — честно говоря, мне безразлично. Беспокоит лишь то, что у Тимура есть все возможности, чтобы отнять у меня Мишу.
Собираю чемоданы до того, как звенит будильник. Проверяю малыша и, удостоверившись, что жара нет, быстро привожу себя в порядок. Только вот добраться до кухни не успеваю.
— Ты свободна, пока ребенок не поправиться, — сталкиваюсь с хмурым Тихомировым на выходе из коридора. — Займись лучше переездом.
— Но… — растерявшись, забываю о бурлящем внутри меня отчаянии. — Диана не знает, что Миша болеет, и ты просто останешься без завтрака. Давай я что-то приготовлю и…
— Я сам, — бросает таким тоном, что у меня тотчас озноб по коже ползет.
В следующую секунду уже смотрю в его удаляющуюся спину.
Едва я возвращаюсь и прикрываю за собой дверь спальни, раздается стук. С некоторым удивлением встречаю абсолютно незнакомого мне парня.
— Привет. Я — Денис, — сообщает тот с улыбкой, и я вспоминаю о том, что говорила Диана. Должно быть, прибыли еще два спарринг-партнера Тихомирова, и передо мной один из них. — Медведь велел помочь тебе с чемоданами.
— Да, спасибо. Меня зовут Полина.
— Я в курсе, — его улыбка становится шире.
Я же изо всех сил стараюсь строить доброжелательный вид. Но мне сейчас, грубо говоря, не до вежливости и пустых разговоров.
Нужно как можно скорее отдать ему чемоданы и избавиться от ненужной компании.
Так я и поступаю, надеясь, что не выгляжу слишком неприятной и неблагодарной особой. Вдогонку сотню раз благодарю Дениса, но выдыхаю с облегчением, стоит двери закрыться.
— Миша, — начинаю серьезно, когда сын просыпается. Не знаю, как лучше преподнести новость о переезде. Весь запал и смелость иссякают, стоит малышу посмотреть мне в лицо. Больше всего мне сейчас хочется схватить его и сбежать. Только понимаю ведь, что ничего из этого не получится. — Малыш, как ты смотришь на то, чтобы переехать в крыло к Медведю? — наполняю голос искусственным энтузиазмом.
— Ого, — округляет удивленно глазки. — А можно? Тимур разрешит? — переживает, но уже горит восторгом.
— Он сам предложил.
— Бомба! — выкрикивает сын на эмоциях и тут же закашливается.
Пытаюсь сделать все менее травматично для Миши и тут же переживаю, что тем самым потакаю его привязанности к Тихомирову.
Я просто не знаю, как должна поступить. Мало того, что совершенно не понимаю, чего добивается Тимур… Я очень напугана возможными последствиями.
— Так… Я рада, что ты рад, — подхватываю его на руки. — А сейчас давай-ка я принесу тебе покушать. Нужно принять лекарство.
— А как же тренировка?
— Нельзя. Ты же болеешь.
— Но я не могу пропустить! Тимур сказал, что я не должен лениться. У меня режим!
— Выздоровеешь, вернешься к своему режиму, — как можно спокойнее отзываюсь я.
В груди все снова сжимается и пылает.
Миша меня слушать не желает, к каким ухищрениям только ни прибегаю. Отказывается от принесенной еды. И продолжает капризничать. По эмоциям, которые выдает, понимаю, что он слишком серьезно отнесся к сказанному Тихомировым, и теперь отсрочка в тренировках кажется ему катастрофой.
— Медвежонок, пожалуйста…
Не слышу, как дверь в комнату открывается. Осознаю присутствие Тихомирова, только когда Миша вырывается и несется к нему навстречу. Не успеваю заметить, как именно это происходит и кто, в конце концов, становится инициатором, но, обернувшись, я вижу сына на руках у Тимура.
— Мама не позволяет мне идти в зал, — докладывает малыш, задыхаясь от эмоций. — Говорит, что я должен лечиться…
