— Держи. — Полетаев протянул гранату «лимонку». Мокей несмело взял ее.
— Зачем?
— Спрячь покуда. И пошли к Камыниной.
— Зачем? — повторил Мокей. — Я ее сынка хорошо знаю, еще несмышленышем помню. Старше тебя званием. Орден в боях на Халхин-Голе заслужил. Бравым мужиком вырос, весь в батьку.
— Пошли! — глухо приказал сержант.
14
Саид-бек похрустел на зубах огурцом.
— Отвык от домашнего уюта, — он потянулся за фляжкой, вновь наполнил рюмки. — Теперь буду считать своим долгом принять вас у себя в ауле. Если, правда, живы-здоровы мои родные.
— Под немцем они сейчас? — участливо спросила старушка.
Саид-бек не ответил.
— Обещаю вам, Камынин, лучшего барашка на вертеле.
— Где задержались? — перебил Камынин.
— Имел удовольствие познакомиться с местными партийцами.
— Сколько человек?
— Двое. Всего двое. Партийная группа здесь, к сожалению, малочисленная. — И чувствуя, что от него ждут подробностей, Саид добавил: — Поговорили. Тихо, без лишнего шума. Больше разговаривать не придется.
Камынин кивнул, поудобнее вытянул ноги и обернулся к матери:
— Помнишь, как отец за столом песни пел?
— Разве можно Петра забыть? Он и плясун был хоть куда. Годы его не брали.
— Это точно. Далеко было иным до бати в песне и пляске! Особенно когда за воротник зальет! — Камынин откинул голову и тихо затянул:
Прощай ты, город и местечко,Прощай, родимый хуторок!Прощай ты, девка молодая,Ой, да прощай, лазоревый цветок!Бывало, от зари до зорькиЛежал у милки на руке…
Старушка заслушалась, подперла голову рукой, еще ниже склонилась над столом, и глаза у нее вновь повлажнели.
— А батькина гармошка-то цела. В сундуке все эти годы берегу. Просили уступить, да я не схотела. Вроде память…
В сенцах стукнула щеколда.
Саид-бек взглянул на Камынина, но тот был невозмутим, лишь на левой щеке заходил желвак.
— Не надо, — увидев, что рука напарника проворно юркнула в карман, приказал Камынин. — Без паники.
— Позвольте?
Не дожидаясь разрешения, дверь отворили. Чуть пригнувшись, чтоб не задеть фуражкой притолоку, в горницу вошел Григорий Полетаев. Глядя мимо хозяйки на ее гостей, поздоровался.
— Утро доброе, тетка Дарья. Здравия желаю, товарищи!
— Присаживайся, Гришенька, — заспешила старушка. — Окажи уважение. И радость со мной раздели: сынок возвернулся.
— Поздравляю! — Григорий снял фуражку, но за стол не сел, продолжая стоять у порога. — Извините, товарищи, но прошу предъявить документы. Время, сами понимаете, какое.
— Да сынок это мой! И товарищ его, — объяснила старушка.
— С кем имею честь? — спросил Камынин.
— Сержант госбезопасности Полетаев, товарищ батальонный комиссар! — представился Григорий, взглянув на петлицы гимнастерки Камынина. — Из райотделения НКВД.
— Тутошний он, — подтвердила старушка. — Из суседнего хутора родом.
— Вам воинский билет или командировочное предписание? — спросил Камынин.
— И то и другое.
— Пожалуйста.
Камынин залпом осушил рюмку, подцепив из тарелки малосольный огурец, и только потом достал бумажник.
«Удача, большая удача, что документы сработаны на мое настоящее имя. Этот сержантик знает мою мать, и для него было бы по меньшей мере странно прочесть в документах чужую фамилию. Пусть проверяет — все сделано на совесть, придраться не к чему», — размышлял Камынин, не торопясь выуживая из бумажника воинский билет и лежащий в нем листок командировочного предписания.
Он положил удостоверение на край стола. То же сделал и Саид-бек.
— Отчего не на фронте? — спросил Камынин.
— Просился и не раз. Сказали, что в тылу пока нужен…
Полетаев присел к столу и начал просматривать документы. Первые были на имя Камынина Федора Петровича.
— На службе, понятно, возлияния запрещены, — с улыбкой сказал Саид. — Но от чая, надеюсь, не откажетесь?
— От чая? — переспросил Полетаев. — Чай можно…
— Я мигом! — всполошилась старушка и засеменила в соседнюю комнату.
— Долго, товарищ батальонный комиссар, на границе с Манчжурией пришлось прослужить? Во времена тамошних боев, да еще у озера Хасан, я, признаюсь, очень завидовал всем вам…
«При чем тут Хасан?» — удивился Камынин и понял, что сержант спутал его с Иваном, принял за младшего брата.
— Завидовать не стоит. Сейчас война посерьезнее. Успеете отличиться.
«Хорошо, что не ведает о существовании у Ивана старшего брата, — продолжал размышлять Камынин. — Удачно и что мать не назвала меня по имени… Но если этот юнец сержантик вздумает сличать с портретом на стене, тогда я погиб. Хотя портрет давнишний, а мы с Ваней, говорят, похожи. По крайней мере, были прежде похожи…»
— А на финской побывали?
— Нет, — мотнул головой Камынин. — К сожалению. Ждал, что направят, но не дождался.
— Если б не война, в Венцах на площади памятник бы поставили. Вашему бате и его товарищам. Собирались перезахоронение устроить, — продолжал внимательно вглядываться в документы Полетаев.
— Памятник — это хорошо. Отец заслужил.
Камынин настороженно, ничем не показывая этого, наблюдал за действиями сержанта и с трудом сдержал чуть не вырвавшийся из груди вздох облегчения, когда Полетаев отложил его документы.
«Пронесло! Напрасно я волновался. Вот напарник — тот невозмутим. Удивительная выдержка».
Настала очередь документов Саид-бека. Их Полетаев смотрел так же придирчиво.
— Прошу извинить! — Он вернул Саиду документы, надел фуражку и, взяв под козырек, добавил: — Служба, сами понимаете.
— Бдительность — наше оружие, — улыбнулся Камынин.
— Желаю приятно отдохнуть!
— Вы забыли про чай, — напомнил Саид.
— Спасибо, товарищ капитан, в другой раз.
Отворилась, пропустив Полетаева, и затворилась дверь.
За столом остались двое.
— Могли бы настоять и оставить этого молоденького сержанта разделить с нами хлеб-соль, — с ухмылкой заметил Саид-бек.
— В игре не стоит заходить слишком далеко. Этого правила придерживаются не только артисты, — ответил Камынин. — Чем объясните появление энкэвэдиста? Неужели успели наследить?
— Я чисто работаю, — обиделся Саид-бек.
Стоило сержанту госбезопасности выйти из дома, как от стены отделился Мокей Ястребов. В глазах его застыл немой вопрос. И, предупреждая расспросы, Полетаев сказал:
— Все в порядке. Напрасно спешили.
— Чего меня с собой не взял?
— Нас никто не приглашал. Хватит и того, что я незванно-непрошенно явился.
— Дарья-то, небось, рада-радешенька?
— Спрашиваешь! К тебе бы сын приехал — тоже несказанно был бы рад.
Мокей посуровел:
— Мой не приедет. Мой в сыру землю закопан, чуть попозже Дарьиного мужика.
— Извини, к слову пришлось.
— Чего уж там…
— Сколько лет они не видались?
— Много. Почитай с тридцать пятого, когда Иван на побывку приезжал. Выходит, шесть лет минуло. Тогда он еще в лейтенантах ходил.
Полетаев резко повернулся.
— Кто?
— Чего «кто»? — переспросил конюх. — Про сына Дарьи Камыниной и Петра Камынина толкуем.
— Как ты его назвал? — перешел на шепот сержант. — Почему Иван? Его зовут Федором! Камынин Федор Петрович!
— Это старшего Федором нарекли.
Григорий Полетаев крепко схватил Мокея за отворот дождевика и притянул к себе.
— Не шути! Ежели запамятовал…
— Какие шутки? — обиделся конюх. — Я ж Ивана еще бесштанным пацаненком знал. На моих глазах вырос.
— В документах он Федор! Камынин Федор!
— Да… — конюх не договорил: — Федор?! Так энто, знать, старшой! Белопогонник! У самого Шкуро служил!
Мокей оттолкнул Григория и ринулся в дом. Перемахнул ступеньки крыльца, навалился на дверь и влетел в горницу.
— Возвернулся, паскуда? Думаешь, забыли в Венцах о твоих прежних делишках? — прерывисто дыша, выкрикнул с порога конюх, ненавидящим взглядом сверля приподнимающегося со стула Камынина. — За братана Ваню решил теперь спрятаться? Нет и не будет тебе места на родной земле!
Мокей надвинулся на Камынина и начал вырывать из кармана гранату. Но не успел: в бок Мокея Ястребова уперлось дуло револьвера. Саид-бек мягко спустил курок, затем еще раз.
Выстрелы в горнице с низким потолком прозвучали, глухо. И Мокей стал оседать. Чтоб удержаться, он судорожно схватился за скатерть, собрал ее в кулак, потянул за собой и, сметая на пол тарелки, рюмки, свалился у стола.
Все произошло за считанные секунды. И появление старого колхозного конюха, и брошенные им слова обвинения, и выстрелы Саид-бека.
