— В Джолиете нет смога, ты поганый мудак, — взбесился Паркер. — Ты чего набросился на меня?
— Смога нет, зато много раскаленного воздуха, — сказал Гэррети, разозлившись.
— Были бы мы дома, я б тебе яйца открутил за такие слова!
— Да ладно, парни, — сказал МакФриз. К нему вернулась его обычная сардоническая манера. — Почему бы вам не уладить этот спор цивилизованно? Первый, кому нахрен снесут башку, ставит другому пиво.
— Ненавижу пиво, — машинально ответил Гэррети.
Паркер хмыкнул.
— Вонючая деревенщина, — сказал он и отошел.
— У него крышу срывает, — сказал МакФриз. — У всех срывает крышу этим утром. Даже у меня. А утро-то прекрасное! А, Олсон, как ты думаешь?
Олсон промолчал.
— У Олсона тоже крыша едет, — по-секрету сказал МакФриз Гэррети. — Олсон! Эй, Хэнк!
— Может оставишь его в покое? — спросил Бейкер.
— Эй, Хэнк! — не обращая на Бейкера внимания, надрывался МакФриз. — Хочешь пройтись?
— Пошел к черту, — пробормотал Олсон.
— Что? — весело крикнул МакФриз, прикладывая руку к уху. - -Ты че сказанул?
— К черту! К черту! — заорал Олсон. — Пошел к черту!
— Ах вот что ты сказал, — понимающе кивнул МакФриз.
Олсон снова уставился на свои ноги. МакФризу надоело его дразнить, если, конечно, в этом была его цель.
Гэррети думал о том, что сказал Паркер. Паркер ублюдок. Липовый ковбой, герой в кожаной куртке, способный продемонстрировать свою крутизну только вечером в субботу. Что он может знать о Мэне? А он, Гэррети, прожил здесь всю свою жизнь, в маленьком городке под названием Портервилль, к западу от Фрипорта. Население 970 душ — масштаб поворотника рядом с фарой, — ну что, мать твою, такого особенного в этом Джолиете, штат Иллинойс?
Отец Гэррети говаривал, что Портервилль — единственный город в стране, где могил больше чем живых людей. Но там было по крайней мере чисто. Уровень безработицы был высок, машины все сплошь ездили ржавые, и вообще много всякой фигни творилось, но город был опрятным. Единственным развлечением было бинго по-средам в фермерском управлении (в последней игре можно было выиграть двадцатифунтовую индейку и двадцать долларов), но город был чистым. И еще он был тихим. Что здесь не так?
Он с обидой посмотрел Паркеру вслед. Ты не прав, приятель, вот и все. Ты берешь этот Джолиет, свою шайку из мелочной лавки, фабрики - и пытаешься всякому их впихнуть. Не получается - перемешиваешь все заново, и опять пытаешься. Гэррети снова подумал о Джен. Как же она нужна ему. Я люблю тебя, Джен, подумал он. Он был неглуп и понимал, что она стала для него чем-то большим, чем была на самом деле. Она превратилась в символ жизни. В защиту от внезапной гибели, источником которой выступал вездеход. Он желал ее все сильнее и сильнее потому, что она символизировала то время, когда у него будет его собственная женщина.
Без четверти шесть утра. Гэррети уставился на группку шумных домохозяек, столпившихся у перекрестка, маленький мозговой центр какой-то неизвестной деревни. Одна из них была одета в обтягивающие слаксы и еще более обтягивающий свитер. Лицо у нее было маловыразительное. На правом запястье она носила три золотых браслета, которые позвякивали, когда она махала рукой. Гэррети отчетливо слышал этот звук. Он помахал в ответ, совсем не думая об этих женщинах. Он думал о Джен, которая приехала из Коннектикута и была такой дружелюбной и уверенной в себе, о ее длинных светлых волосах и туфлях на плоской подошве. Она почти всегда носила обувь на плоской подошве, потому что была очень высокой. Они познакомились в школе. Все развивалось медленно, но в конце-концов вдруг сложилось. Ох, как сложилось.
— ...Гэррети?
— А?
Харкнесс. Выглядит обеспокоенным.
— Чувак, мне похоже ногу сводит. Не знаю, смогу ли я идти, — он словно умолял Гэррети взглядом сделать что-нибудь.
Гэррети не знал, что ему сказать. Голос Джен, ее смех, рыжевато-коричневый свитер и красные как клюква брюки, которые были на ней, когда они взяли санки его младшего брата, а потом набросали целый сугроб снега (пока она не засунула снежок ему за пазуху)... все это было жизнью. А Харнесс был смертью. Гэррети это нюхом чуял.
— Я не могу помочь тебе, — сказал Гэррети. — Тебе придется справляться самому.
Харкнесс смотрел на него, парализованный ужасом, а потом его лицо помрачнело, и он кивнул. Он остановился, опустился на колени и неловко стащил с ноги туфлю.
— Предупреждение! Предупреждение 49-му!
Харкнесс массировал ступню. Гэррети развернулся и шел теперь спиной вперед, чтобы видеть его. Два маленьких мальчика в футболках Малой Лиги (у каждого была бейсбольная перчатка, прикрепленная к рулю велосипеда) тоже смотрели на него с обочины, разинув рты.
— Предупреждение! Второе предупреждение, 49-й!
Харкнесс поднялся и захромал вперед, в одном носке, держа туфлю в руках; на его здоровую ногу пришелся дополнительный вес, с которым она сейчас и пыталась справиться. Он уронил туфлю, потянулся за ней, схватил двумя пальцами и снова потерял. Остановился, чтобы подобрать ее, и получил третье предупреждение.
Обычно румяное лицо Харкнесса приобрело теперь цвет огнетушителя. Рот раскрылся влажной, слюнявой окружностью. Гэррети вдруг понял, что болеет за Харкнесса. Давай же, думал он, давай, догоняй. Ты можешь, Харкнесс, ты можешь.
Харкнесс захромал быстрее. Мальчики из Малой Лиги поехали вдоль обочины, наблюдая за ним. Гэррети снова развернулся лицом вперед, не желая больше видеть Харкнесса. Он уставился прямо перед собой, пытаясь сосредоточиться на мыслях о Джен — о том, каково это целовать ее, трогать приятную округлость ее груди.
С правой стороны появилась очередная автозаправка. На бетонированной площадке был припаркован пыльный пикап с помятым крылом, и двое мужчин в красно-черных клетчатых охотничьих рубашках пили пиво, сидя на его откидном заднем борту. В конце изрытой колеями грязной аллеи стоял почтовый ящик — с открытой крышкой, что делало его похожим на черный зев. Где-то за пределами видимости собака лаяла хрипло и бесконечно.
Винтовки приняли боевое положение и нашли прицелами Харкнесса.
Долгая, ужасная тишина, и винтовки возвращаются в строевое положение, все по правилам, все по уставу. И снова в боевое. Гэррети слышал, как Харкнесс торопливо, влажно дышит.
Винтовки снова вернулись в строевое положение, потом опять в боевое, и снова — в строевое.
Двое из Малой Лиги по-прежнему следовали за ними.
— А ну, убирайтесь! — крикнул вдруг Бейкер хриплым голосом. — Вы не хотите этого видеть. Пшли!
Они посмотрели на Бейкера с легким любопытством, как если бы он был какой-то рыбой, и не остановились. Один из них, маленький круглоголовый пацан стриженный ёжиком с глазами как блюдца, надавил на рожок, прикрученный к рулю его велосипеда, и ухмыльнулся. Солнце металлом отразилось от брекетов у него во рту.
Винтовки вновь перешли в боевое положение. Движение было почти танцем, что-то вроде ритуала. Харкнесс идет по самому краю. Читал что-нибудь хорошее в последнее время? — вдруг безумно подумал Гэррети. На этот раз они тебя пристрелят. Всего одна секунда промедления...
Вечность.
Все замерло.
Винтовки вернулись в строевую позицию.
Гэррети посмотрел на часы. Секундная стрелка обежала один круг, два, три. Харкнесс поравнялся с ним, обогнал. Его лицо было непоколебимо и полно решимости. Глаза смотрели прямо вперед. Зрачки сжались в едва заметные точки. Губы приобрели синеватый оттенок, а огненно-красный цвет лица сменился привычно-розовым, если не считать двух ослепительных пятен — по одному на каждой щеке. Но он больше не жалел больную ногу. Судорога отпустила. Нога без туфли ритмично шлепала по асфальту. Интересно, подумал Гэррети, как долго можно идти без обуви?
Он почувствовал, как тяжесть у него в груди прошла, и услышал как выдохнул Бейкер. Полный идиотизм. Чем скорее Харкнесс сойдет с дистанции, тем раньше все закончится и для него, Гэррети. Такова простая истина. Такова логика. Но было что-то еще, нечто, что уходило глубже, было истинней и куда страшнее этой логики. Харкнесс был частью той же группы, в которую входил и Гэррети, они оба принадлежали к одному клану. К одному и тому же магическому кругу. И если можно разрушить одну часть этого круга, можно разрушить и любую другую.
Пацаны из Малой Лиги ехали вместе с ними еще около двух миль прежде чем потеряли интерес и повернули назад. Так лучше, подумал Гэррети. Не важно, что они смотрели на Бейкера как на лемура в зоопарке. Они не увидели ничьей смерти, и это хорошо. Гэррети смотрел, как они исчезают вдали.
Харкнесс вырвался вперед и сформировал собою новый авангард. Он шел очень быстро, почти бежал, и по сторонам не смотрел. Интересно, подумал Гэррети, о чем он думает?
