— Может стишок ему напишешь? — издалека отозвался Баркович.
— Заткнись, убийца, — рассеянно ответил МакФриз. Он покачал головой. — Старина Харкнесс, сукин ты сын.
— Я не убийца! — заорал Баркович. — Я еще спляшу на твоей могиле, ты, лицо со шрамом! Я еще...
Хор сердитых голосов заставил его заткнуться. Недовольно бормоча, Баркович свирепо смотрел на МакФриза. Потом пошел быстрее, не глядя по сторонам.
— А знаете, чем мой дядя занимался? — внезапно спросил Бейкер.
Группа шла под сенью зеленеющих деревьев, а Гэррети пытался выкинуть из головы Харкнесса и Гриббла и думать только о спокойствии.
— Чем? — спросил Абрахам.
— Он был гробовщиком, — сказал Бейкер.
— Хорошее занятие, — равнодушно заметил Абрахам.
— Когда я был маленьким, мне всегда было интересно, — непонятно сказал Бейкер. Он словно потерял мысль, потом взглянул на Гэррети и улыбнулся. Это была странная улыбка. — Ну, то есть, — кто будет его бальзамировать. Иногда ведь задумываешься над тем, кто стрижет парикмахера, или кто удаляет врачу камни из желчного пузыря. Понимаете?
— Чтобы стать врачом, нужно море желчи, — торжественно сказал МакФриз.
— Ты же понял, о чем я.
— Ну и кто же это сделал, когда пришло время? — спросил Абрахам.
— Да, — присоединился Скрамм. — Кто?
Бейкер посмотрел вверх, на тяжелые, скрюченные ветви, под которыми они как раз проходили, и Гэррети снова отметил, как ужасно он выглядит. Впрочем, остальные выглядели ничуть не лучше.
— Ну же, - сказал МакФриз. — Не томи нас. Кто его похоронил?
— Древнейший из всех баянов, — сказал Абрахам. — Дальше Бейкер говорит: а с чего вы вообще взяли, что он умер?
— Ну, вообще-то, он умер, — сказал Бейкер. — Рак легких. Шесть лет назад.
— Он курил? — спросил Абрахам и помахал семье из четырех человек, которые пришли с котом. Кот был на поводке. Персидской породы. Он выглядел помятым и очень злым.
— Нет, ни разу в жизни, — сказал Бейкер. — Боялся рака.
— Ох ты ж ёшкин кот, — сказал МакФриз, - да кто же его похоронил? Скажи уже, чтобы мы могли наконец обсудить мировые проблемы или бейсбол, или контроль за рождаемостью, или еще что-нибудь в этом роде.
— Я думаю, контроль за рождаемостью — это проблема мирового уровня, — серьезно сказал Гэррети. — Моя девушка католичка, и...
— Ну же! — взревел МакФриз. — Кто, мать его, похоронил твоего деда, Бейкер?
— Моего дядю. Это был мой дядя. Дед у меня был адвокатом в Шривпорте. Он...
— Да мне насрать, — сказал МакФриз. — Мне похрен, даже если у этого джентльмена был трехголовый хер, я просто хочу знать, кто его похоронил, чтобы мы могли наконец закрыть эту тему.
— Ну, вообще-то никто. Он пожелал, чтобы его кремировали.
— Ох, мои болящие яйца, — сказал Абрахам и рассмеялся.
— Тётя хранит его пепел в керамической вазе. У себя дома, в Батон-Руж. Она пыталась продолжить бизнес — похоронный бизнес — но никому, похоже, не нравилось, что дело ведет женщина.
— Думаю, дело не в этом, — сказал МакФриз.
— Не в этом?
— Нет. Думаю, твой дядя подложил ей знатную свинью.
— Подложил свинью? Ты о чем? — заинтересовался Бейкер.
— Ну, ты ведь не можешь не признать, что это была не слишком хорошая реклама.
— Что, умереть?
— Нет, — сказал МакФриз. — Отдать свое тело на кремацию.
Скрамм гнусаво рассмеялся — нос у него был заложен.
— Тут-то он тебя и достал, старина.
— Очень даже может быть, — сказал Бейкер. Они с МакФризом радостно лыбились друг другу.
— Твой дядя, — вяло сказал раздраженный Абрахам, — наводит на меня тоску. А еще, должен сказать...
В этот момент Олсон принялся умолять одного из солдат позволить ему отдохнуть.
Он не остановился и не сбросил скорость настолько, чтобы получить предупреждение, но его просительный, жалобный голос звучал так трусливо, что Гэррети корчился от стыда, слушая его. Разговоры почти прекратились. Окружающие с ужасом наблюдали за Олсоном, не в силах оторваться от этого зрелища. Гэррети молился, чтобы Олсон заткнул наконец рот, прежде чем успеет опозорить их всех. Да, ему тоже не хочется умирать, но если придется, Гэррети хотел бы уйти так, чтобы его не считали трусом. Солдаты смотрели поверх головы Олсона, сквозь него, мимо него, невозмутимые, глухие и немые. Впрочем, время от времени они выносили предупреждения, так что последнее, в принципе, не совсем верно.
Было примерно четверть восьмого, когда прошел слух, что всего шесть миль, и группа закроет первую сотню. Гэррети вспомнил, как читал однажды, что самая многочисленная группа, дошедшая так далеко, состояла из шестидесяти трех человек. И похоже, этот рекорд будет побит — их группа все еще насчитывает 69. Не то чтобы это имело какое-то значение...
Непрекращающиеся мольбы Олсона превратились в идиотскую литанию, и Гэррети из-за него стало казаться, что день вокруг еще более жарок и неприятен, чем был на самом деле. Кое-кто из Идущих пытался кричать на Олсона, но тот либо не слышал, либо ему было все равно.
Они вступили на деревянный мост, и доски настила загромыхали под их ногами. Гэррети слышал, как хлопают крыльями ласточки, которые свили себе гнезда среди балок моста. Над водой Идущих обдувал свежий ветерок, поэтому когда они достигли противоположного берега, солнечные лучи показались еще более обжигающими, чем прежде. Если тебе кажется, что сейчас жарко, — подожди немного, сказал он себе. Погоди, вот выйдем мы на открытый простор. Да уж, да уж.
Гэррети закричал, требуя флягу, один из солдат подбежал к нему, отдал требуемое и убежал обратно, не сказав ни слова. Желудок Гэррети требовал пищи. В девять часов, подумал он. А пока что надо идти. Будь я проклят, если умру на пустой желудок.
Бейкер вдруг рванул мимо него к обочине, оглянулся вокруг - нет ли зрителей, - никого не увидел, расстегнул штаны и присел на корточки. Получил предупреждение. Гэррети прошел мимо, но услышал, как его предупреждают во второй раз. Примерно двадцать секунд спустя Бейкер нагнал Гэррети с МакФризом, задыхаясь от бега. Штаны он подтягивал уже на ходу.
— Быстрей я еще в жизни не срал! — задыхаясь, проговорил он.
— Надо было с собой учебную программку захватить, — сказал МакФриз.
— Никогда не умел долго удерживать говно внутри, — сказал Бейкер. — Некоторые, — блин, да им раз в неделю, и нормально. А я каждый день должен ходить. Если не получается, принимаю слабительное.
— Эти слабительные испортят тебе кишечник, — сказал Пирсон.
— Вот дерьмо, — ответил Бейкер.
МакФриз откинул голову назад и расхохотался.
Абрахам покачал головой, присоединяясь к разговору:
— Мой дед никогда не принимал слабительных, а он дожил до...
— А ты видимо свечку держал, — сказал Пирсон.
— Ты ведь не сомневаешься в словах моего дедушки, правда?
— Боже упаси, — закатил глаза Пирсон.
— Хорошо. Так вот, мой дедушка...
— Смотрите, — тихо сказал Гэррети.
Не заинтересованный особо в поддержке какой-либо из сторон слабительного спора, он между делом поглядывал на Перси как-там-его. Но теперь Гэррети наблюдал за Перси уже не между делом, а очень внимательно, — и с трудом верил своим глазам. Перси постепенно приближался к краю дороги. Сейчас он шел уже по песчаной обочине. Время от времени он бросал внимательный, настороженный взгляд на вездеход и сидящих на нём солдат, а потом смотрел вправо, туда, где всего в семи футах зеленой стеной возвышался лес.
— Мне кажется, он собирается дернуть, — сказал Гэррети.
— Да они его как пить дать пристрелят, — сказал Бейкер почти шепотом.
— Не похоже, чтобы за ним следили, — заметил Пирсон.
— Ну так, черт возьми, нечего давать им повод! — сердито сказал МакФриз. — Вот же ж толпа кретинов!
В следующие десять минут никто не сказал ничего существенного. Все делали вид, что разговаривают, а сами следили за тем, как Перси следит за солдатами, — следит и мысленно прикидывает расстояние до деревьев.
— У него духу не хватит, — в конце концов пробормотал Пирсон, но прежде чем кто-нибудь смог ему ответить, Перси начал маневр в сторону леса — медленно и неторопливо. Два шага, еще три. Всего один шаг, максимум два и он будет там. Его выцветшие на солнце волосы слегка шевелились под порывами ветра. Он был похож на скаута-разведчика, который вышел понаблюдать за птицами.
Предупреждений не было. Перси потерял свое право на них в тот момент, когда его правая нога переступила границу асфальта. Перси сошел с дороги, и солдаты все прекрасно видели. Старина Перси как-там-его никого не сумел обдурить. Грохнул резкий, чистый выстрел, и глаза Гэррети метнулись от Перси к солдату, который в полный рост стоял на верхней палубе вездехода. Он стоял неподвижно, надежно уперев приклад винтовки в плечо и чуть наклонив голову к стволу, словно статуя, с фигурой ломаной и резкой.
