Голова Гэррети снова повернулась в сторону Перси. Ведь именно он был главным героем, разве нет? Перси теперь обеими ногами стоял на травянистом подножии соснового леса. Он был также непоколебим и выразителен, как и пристреливший его человек. Гэррети подумал, что эти двое могли бы стать моделью для скульптурной группы Микеланджело. Перси неподвижно стоял под голубым весенним небом, прижав одну руку к груди, словно поэт, готовый вот-вот заговорить. Его глаза были широко открыты, и почему-то исполнены восторга.
Яркая кровь проступила между его пальцев. Старина Перси как-там-тебя. Эй, Перси, тебя мама зовет. Эй, Перси, а мама знает, что ты не дома? Эй, Перси, ну что это за дурацкое девчачье имя, Перси, Перси, ну разве ты не милашка? Перси превратился в яркого, залитого солнцем Адониса, которому противостоял тусклый и жестокий охотник. Одна, две, три капли крови размером с монету упали на запорошенные дорожной пылью ботинки Перси, и все что случилось — случилось на просторах каких-то трех секунд. Гэррети даже двух шагов не успел сделать, и, конечно, не был предупрежден; Перси, как же так, что же скажет твоя мама? Неужели, скажи-ка мне, неужели у тебя хватит смелости, чтобы умереть?
У Перси хватило смелости. Он завалился вперед, ударился о маленькое кривое деревце, перевернулся и замер лицом вверх. Изящество, застывшая гармония — все это ушло. Теперь он был просто мертв.
— Да будет земля эта засеяна солью, — вдруг торопливо заговорил МакФриз. — И да не взрастёт на ней ни семя злака, ни пшеницы. Да будут прокляты дети земли этой и чресла их, а также окорока их и лодыжки. Богоматерь помоги, мы снесем себе мозги.
МакФриз засмеялся.
— Заткнись, — резко сказал Абрахам. — Прекрати богохульничать.
— Господь повсюду, — сказал МакФриз и истерически хихикнул. — Мы идем по Господу, а там, позади, мухи ползают по Господу, хотя на самом деле мухи это тоже Господь, так что благословен будь Перси — плод чрева твоего. Аминь, аллилуйя, арахисовое масло. Отец наш, суть завернутый в фольгу, да славится имя твое.
— Я тебе сейчас врежу! — предупредил Абрахам. Он был очень бледен. — Я сделаю это, Пит!
— Помооолимся, — издевательски протянул МакФриз и снова хихикнул. — О, моё пиво и тело господне! О, моя святая шляпа!
— Я тебе врежу, если сейчас же не заткнешься! — зарычал Абрахам.
— Не надо, — сказал Гэррети, испугавшись. — Пожалуйста, не надо драться. Давайте будем... хорошими.
— Заметили одну мелочь? — спросил Бейкер бессмысленно.
— Тебя кто спрашивал, деревенщина?
— Он был слишком молод для Прогулки, — грустно сказал Бейкер. — Я улыбнусь и поцелую свинью, если ему было хотя бы четырнадцать.
— Мать его испортила, — сказал Абрахам дрожащим голосом. — Это сразу видно.
Он жалобно посмотрел на Гэррети и Пирсона:
— Ведь видно, правда?
— Больше она его не будет портить, — сказал МакФриз.
Олсон снова залепетал что-то, обращаясь к солдатам. Тот из них, который пристрелил Перси, теперь сидел и ел бутерброд. Миновало восемь часов. Группа прошла мимо залитой солнцем бензозаправки, где механик в засаленной спецовке поливал из шланга бетонированную площадку.
— Вот бы он на нас побрызгал, — сказал Скрамм. — Жарко-то как; мне кажется, я сейчас спекусь.
— Всем жарко, — сказал Гэррети.
— Я думал, в Мэне не бывает жары, — сказал Пирсон. Голос у него был очень усталый. — Я думал, в Мэне, типа, прохладно всегда.
— Ну, теперь ты знаешь, что это не так, — коротко ответил Гэррети.
— Ты такой прикольный, Гэррети, — сказал Пирсон. — Ты в курсе? Ты очень крутой. Блин, я рад, что мы познакомились.
МакФриз рассмеялся.
— Знаешь что? - сказал Гэррети.
— Что?
— У тебя на трусах желтые пятна, — сказал Гэррети. Ничего остроумнее он так с ходу придумать не сумел.
Группа прошла очередную стоянку для дальнобойщиков. На ней были припаркованы две или три здоровенные фуры: их явно убрали, чтобы Идущие смогли пройти. Один из водителей нервничая стоял возле своего автомобиля — огромного рефрижератора, — проверял его температуру на ощупь — и чувствовал, как холод медленно ускользает, вытесняемый утренним солнцем. Несколько официанток из кафе прокричали приветствия при виде Идущих, а этот водитель, который проверял температуру, повернулся и показал им средний палец. Это был здоровенный мужик с толстой красной шеей.
— Э-э, зачем он это сделал? — воскликнул Скрамм. — Что за мудацкий поступок!
МакФриз рассмеялся:
— Первый честный человек с тех пор как вся эта веселуха началась. Блин, да я люблю его!
— Скорей всего он везет какие-то скоропортящиеся товары в Монреаль, — сказал Гэррети. — Из самого Бостона. А из-за нас был вынужден остановиться. Теперь он вероятно боится, что потеряет работу, или фуру — если он из частников.
— А это не слишком ли? — крикнул Колли Паркер. — Это, черт возьми, не слишком ли? Да все знали, как пройдет маршрут, за два месяца, или даже больше. Просто еще один кретин, вот и все!
— Вижу ты кое-что об этом знаешь, — сказал Абрахам Гэррети.
— Есть немного, — сказал Гэррети, глядя на Паркера. — Мой отец водил фуру, прежде чем его... прежде чем уйти. Дальнобойщикам непросто зарабатывать деньги. Вероятно этот тип думал, что успеет проскочить до следующего среза. Он бы не поехал этой дорогой, будь там путь покороче...
— Но палец-то зачем было показывать? — настаивал Скрамм. — Уж это-то было необязательно. Господи, да разве его протухшие помидоры это дело жизни и смерти, как у нас?
— Твой отец бросил вас? — спросил МакФриз у Гэррети.
— Его забрали Отряды, — коротко ответил Гэррети. В глубине души ему хотелось, чтобы Паркер — или кто угодно — что-нибудь вякнул, но все молчали.
Стеббинс по-прежнему шел последним.
Едва он прошел мимо стоянки, как бугай уже сидел в кабине своего "джимми"[27]. Впереди прозвучали выстрелы. Мертвое тело упало на асфальт, перевернулось и замерло. Два солдата оттащили его к обочине. Третий бросил им с вездехода трупный мешок.
— У меня был дядя, его тоже забрали Отряды, — нерешительно сказал Уайман. Гэррети заметил, что язык левого ботинка Уаймана расправился слишком сильно, и теперь громко хлопает при ходьбе.
— Отряды забирают только долбаных идиотов, — четко и внятно сказал Колли Паркер.
Гэррети хотел почувствовать гнев, но только опустил голову и уставился на дорогу. Все верно, его отец и был долбаным идиотом. Долбаным алкашом, который умудрялся развалить любое дело, за какое ни брался, человеком, не способным держать свои политические воззрения при себе. Гэррети почувствовал себя старым и больным.
— Заткни свою поганую пасть, — холодно сказал МакФриз.
— Хочешь подойти и попробовать...
— Нет, я не хочу подходить и пробовать. Просто заткнись уже, сукин ты сын.
Колли Паркер чуть сбросил скорость, намереваясь оказаться между МакФризом и Гэррети. Пирсону с Абрахамом пришлось немного отодвинуться. Даже солдаты напряглись, ожидая заварушки. Долгие несколько секунд Паркер пристально смотрел на Гэррети. Его широкое лицо было покрыто потом, в глазах засело высокомерие. Затем он похлопал Гэррети по руке.
— Мне иногда сложно сдержать язык. Я ничего такого не имел в виду. Мир?
Гэррети устало кивнул, и Паркер перевел взгляд на МакФриза:
— А ты иди в жопу, приятель, — сказал он и ушел вперед, к авангарду.
— Нереальный придурок, — угрюмо сказал МакФриз.
— Не хуже Барковича, — сказал Абрахам. — Может даже чуть лучше.
— Кстати, — сказал Пирсон, — что значит "Отряды забрали"? Это типа в сто раз хуже чем умереть, так что ли?
— Откуда нам знать? — сказал Гэррети. — Что мы вообще можем об этом знать?
Гэррети-старший был гигантом с соломенными волосами, его голос звучал как гром, а когда он смеялся, казалось, сдвигаются тектонические плиты. Потеряв свою собственную фуру, он зарабатывал на жизнь, перегоняя правительственные грузовики из Брансуика. И все бы ничего, но Джиму Гэррети сложно было удержать свои политические убеждения при себе. А когда работаешь на правительство, оно вспоминает о тебе вдвое чаще, и вдвое выше вероятность того, что если вдруг облажаешься, за тобой придут Отряды. Джима Гэррети нельзя было назвать поклонником Долгой Прогулки. И вот однажды он получает телеграмму, а на следующий день двое солдат стоят у них на пороге, и взбешенный Джим Гэррети уходит с ними, и его жена закрывает за ним дверь, и щеки у нее бледнее молока, и когда малыш Гэррети спрашивает у нее, куда это папа уходит с дядями, она бьет его по лицу так сильно, что разбивает губу, и велит замолчать, замолчать. С тех пор прошло уже одиннадцать лет, и Гэррети отца не видел. Очень чисто его изъяли. Никакого запаха, никакой грязи, никаких лишних телодвижений, никаких эмоций.
