Во время войны во Франции, неподалеку от швейцарской границы, Бернард Ван дер Вич был тяжело ранен и доставлен Красным Крестом в Женеву. Когда его перевозили через границу, сестра Бернарда воскликнула: «Бернард, где ты?» Но брату с сестрой так и не суждено было увидеться: он умер в ту же ночь в операционной, а она чуть позже, на рассвете. Возможно, все это — легенда, созданная вокруг необычно зажиточной семьи. Богачи отличаются от простых смертных и, естественно, о них плетутся небылицы.
М. После смерти брата и сестры Ван дер Вич Савольта и его компаньоны завладели всеми акциями голландца, за исключением пакета, который был положен в швейцарский банк на имя Эммы Ван дер Вич.
Д. У Бернарда и Эммы не было наследников?
М. Насколько мне известно, нет.
Д. Достаточно ли большие доходы приносило предприятие?
М. Да.
Д. Постоянно?
М. Особенно накануне и во время войны.
Д. А потом?
М. Нет.
Д. Почему?
М. Вступление Соединенных Штатов в войну лишило предприятие Савольты иностранной клиентуры.
Д. Возможно ли? Скажите, а какого рода товар или продукцию выпускало предприятие Савольты?
М. Оружие.
Немесио Кабра Гомес побледнел. Секретарь принес чашку сероватого кофе с молоком и булку, обсыпанную мукой. Поставил на стол и уселся на свое место, глядя перед собой мутными глазами. Немесио Кабра Гомес разломал булку на куски и опустил в кофе с молоком, образуя отвратительное месиво.
— Если ты имел в виду не Савольту, то зачем явился ко мне?
— Я знаю, кто его убил, — повторил Немесио Кабра Гомес, набив рот содержимым чашки.
— Но кто и кого убил?
— Убили Пахарито де Сото.
Комиссар Васкес на какой-то миг задумался.
— Меня это не интересует.
— А ведь это убийство, а разве убийства полицию не интересуют?
— Следствие по этому делу прекращено несколько дней назад. Ты опоздал.
— Значит, его надо снова начать. Мне известно кое-что о письме.
— Письме? Которое написал Пахарито де Сото? Немесио Кабра Гомес перестал жевать.
— Вас это интересует?
— Нет, — ответил комиссар Васкес.
Как мы и уговорились, я в тот день отправился к Леппринсе. Швейцар, хорошо знавший меня, заметив, что я в трауре, счел своим долгом выразить соболезнование по поводу смерти Савольты.
— Если правительство не предпримет решительных действий, порядочным людям не будет покоя. Надо перестрелять их всех, — заявил он.
На лестничной площадке меня ждала неожиданность. Бледнолицый мужчина, которого я видел на похоронах в длинном пальто и черном котелке, преградил мне путь.
— Расстегните пальто, — приказал он с иностранным акцентом и окинул меня грозным взглядом.
Я подчинился, и он ощупал мою одежду.
— У меня нет оружия, — улыбнулся я.
— Ваше имя, — отрезал он.
— Хавиер Миранда.
— Подождите.
Он щелкнул пальцами, и на его призыв явился управляющий Леппринсе, который сделал вид, что не знает меня.
— Хавиер Миранда, — сказал бледнолицый, — пропускать или нет?
Управляющий исчез, но через несколько секунд вернулся и передал, что Леппринсе ждет меня. Человек в черном котелке пропустил меня, и я направился по коридору, чувствуя на своем затылке его враждебный взгляд. Я застал Леппринсе одного в гостиной, где мы провели с ним столько задушенных бесед.
— Кто это? — спросил я, кивая в сторону двери.
— Макс, мой телохранитель. Дезертир немецкой армии и преданный мне человек. Прости, что он причинил тебе беспокойство, но в нынешней ситуации я предпочел пренебречь учтивостью и принял необходимые меры предосторожности.
— Он обыскал меня!
— Ты же ему незнаком, а он не верит даже собственной тени. К тому же он дока в своем деле. Я прикажу впредь тебя не обыскивать.
В эту минуту из коридора донеслись громкие голоса. Мы вышли посмотреть, что там произошло, и увидели телохранителя и комиссара Васкеса, которые целились друг в друга из своих пистолетов.
— Как это понимать, сеньор Леппринсе? — возмутился комиссар, не спуская глаз с телохранителя.
Леппринсе рассмешила эта нелепая ситуация.
— Пропусти его, Макс. Это комиссар Васкес.
— Но у него оружие, — предупредил Макс.
— Новое дело, — проворчал комиссар, — не хватает еще, чтобы эта скотина обезоружила меня.
— Пропусти его, Макс, — повторил Леппринсе.
— Могу я узнать, что все это значит? — спросил комиссар, не скрывая своего гнева.
— Вы должны извинить его, он пока никого не знает.
— Стало быть, это ваш телохранитель?
— Вот именно. По-моему, предосторожность никогда не излишня.
— А полиции вы уже не доверяете?
— Разумеется, доверяю, комиссар, но в данном случае лучше пересолить, чем недосолить. И надеюсь, что беспокойство первых дней будет компенсировано будущим спокойствием.
— Терпеть не могу телохранителей. Все они террористы, лезут на рожон и продаются за деньги. Я еще не встречал ни одного, который в коночном счете не стал бы предателем. Они вечно заваривают кашу, а потом — в кусты.
— В данном случае вы ошибаетесь, поверьте мне, комиссар. Хотите сигарету?
— Мы, кому днем ничего не остается, как только спать, бодрствуем по ночам, когда люди добрые отдыхают. Город спит, широко разинув пасть, сеньор комиссар, и все выползает наружу: и то, что случилось и что должно произойти, и то, о чем говорят и о чем умалчивают, а это не так уж мало в наш жестокий век. Я — сторонник порядка, сеньор комиссар, клянусь памятью моих покойных родителей, царство им небесное. А если вам мало этого, то клянусь богом. Я уехал из деревни, потому что там слишком много смуты. Никто нынче не почитает волю всевышнего, а он ниспошлет на нас великую кару, если мы не наставим людей на путь истинный, на благие дела.
Комиссар Васкес закурил сигарету и встал из-за стола.
— Пойду проветрюсь, а ты подожди меня здесь; если у тебя еще не пропадет охота, поделишься со мной своими блестящими мыслями.
Немесио Кабра Гомес тоже встал.
— Сеньор комиссар! Неужели вам не интересно, что я знаю?
— Пока нет. Я занят более важными делами.
Уходя, он подозвал секретаря и шепнул ему:
— Я на минутку выйду, а ты последи, чтобы эта птаха не упорхнула. И возьми свои сигареты. Я куплю себе.
…По приказу вышестоящего начальства я приступил к расследованию «дела Савольты» 1 января 1918 года, с момента свершения убийства. Покойный Энрике Савольта и-Гальибос в возрасте шестидесяти одного года, женатый, уроженец Гранольерса в провинции Барселоны, являлся генеральным директором и владельцем 70 % акций предприятия, носившего его имя. Оно было расположено в индустриальном районе Оспиталет в пригороде Барселоны. Смерти его предшествовали известные события, которые позволили обвинить рабочие организации, называемые также обществами сопротивления, в том, что они совершили убийство в отместку за смерть журналиста Пахарито де Сото, скончавшегося десятью — пятнадцатью днями раньше, и что в революционных кругах нашего города считали, что оно было совершено одним или двумя членами вышеуказанной организации. Расследование привело к аресту…
Прошел январь, затем февраль. Я редко виделся с Леппринсе. А когда заходил к нему, мне всякий раз приходилось преодолевать немало препон, прежде чем я до него добирался. Швейцар, раньше всегда такой предупредительный и разговорчивый, теперь преграждал мне путь, спрашивал, как меня зовут, и узнавал по телефону снизу, какие будут распоряжения. На лестничной площадке уже ждал Макс, телохранитель, который не обыскивал меня, но и не выпускал пистолета из рук, держа их в карманах пальто, пока не приходил управляющий. Управляющий тоже делал вид, что видит меня впервые, спрашивал, о ком доложить, и просил подождать несколько минут. Наши беседы с Леппринсе с раздражающим упорством прерывались телефонными звонками, горничными, которые приносили ему на подпись какие-то бумаги, секретарем, который беспрерывно рыскал по углам, и Максом, который без всякого повода являлся и вынюхивал что-то, словно искал тараканов.
И тем не менее я продолжал посещать дом на улице Рамбла-де-Каталунья. Нередко мое посещение совпадало с приходом комиссара Васкеса. Он являлся всегда неожиданно, выдерживал схватку с Максом и проникал в гостиную. Леппринсе угощал его сигаретой, или кофе с галетами, или рюмочкой ликера, а комиссар вздыхал, потягивался, словно расслабляясь, и почти всегда заводил разговор о преступлениях и запутанных следах. Однажды он сообщил нам, что подозреваемые в убийстве Савольты находятся в Монтжуике. Их было четверо: двое молодых и двое пожилых. Все они — анархисты, трое из них переселенцы с юга, а один — каталонец. И я подумал про себя: сколько жестоких ударов вслепую удалось бы избежать, если бы этих четырех злодеев обнаружили раньше.
