Говард ловил такси, а остальные ждали на груде чемоданов.
— Тебе понравится в Англии, — сказала Джулия Уиллу, будто чувствуя его разочарование — или свое собственное.
Глядя, как спускаются по сходням последние пассажиры, Уилл мечтал остановить время, чтобы они повернули вспять, скинули плащи, надели купальные костюмы и вновь уселись в шезлонги, за карточные столы, вернулись к метанию колец, волейболу и недочитанным романам.
— Может, вернемся? — спросил Маркус, выразив вслух чувства Уилла.
— Вам понравится в Англии, — повторила Джулия, ведя сыновей к такси. Уилл заметил, что от холода у нее покраснел нос.
— Не понравится, — огрызнулся Джулиус.
— И мне, — отозвался Маркус.
Говард захлопнул дверцу такси. Сквозь омытое потоками ливня стекло Уилл увидел, как мистер Перкинс, стоя на цыпочках, целует миссис Перкинс. И Ламенты двинулись в путь.
АНГЛИЯ
Вам понравится в Англии
— Эй, приятель! — крикнул забияка на спортплощадке Уиллу, когда тот в первый раз пришел в школу Эйвон-Хит.
Уилл, которого никогда прежде не называли «приятелем», промолчал. Ни чуточки не смутившись, мальчишка подкрался к Уиллу и крикнул ему в самое ухо, обдав его горячим, зловонным дыханием:
— Эй, приятель, ты откуда?
— Из Африки.
Хищное лицо забияки вытянулось от изумления.
— Из Африки? Почему же ты не черный?
— Потому что белый, — ответил Уилл.
Веснушчатый забияка прищурился. Оглядел Уилла с головы до ног, будто несколько дюймов черной кожи между шортами и носками объяснили бы противоречие. Йен Риллкок был одного роста с Уиллом и тоже в школьной форме: серые шорты, белая рубашка, синий с золотом галстук. Яичное пятно на куртке почти скрывало школьную эмблему.
Черные туфли Риллкока были сношены до дыр, коленки содраны. Зубы мелкие и острые, как спичечные головки.
— Я тебя вздую, как пить дать! — рявкнул он, замахнувшись кулаком в цыпках, ногти у него были с черной каймой.
— За что?
— Как — за что? Только вякни — вздую!
Их отвлек дежурный — старшеклассник, бежавший по школьному двору с колокольчиком, возвещая начало урока. Риллкок, позабыв о своей угрозе, вместе с оравой мальчишек пустился за дежурным вдогонку. Уилл смотрел, как тот вывел своих преследователей прямо навстречу старичку-учителю. Хором извинившись, они повернули назад и ворвались в двери школы.
— Представься, пожалуйста, — велел Уиллу учитель, мистер Бро, — великан с малюсенькой головой, в серых очках и со складками на шее, которым позавидовал бы пеликан.
— Уилл Ламент.
— А я тебя вздую! — раздался голос с задней парты.
— Кто тут разговаривает? — пролаял мистер Бро. Никто не сознался, и всему классу велено было писать предложение «Я не буду разговаривать на уроке». — Пишем сто раз, — зловещим шепотом сказал мистер Бро.
Уилл поднял руку.
— Что, Ламент?
— И мне тоже писать?
— Всем до одного, мистер Ламент. Всем до одного.
— Но я не…
— Если никто не сознался, пишут все, мистер Ламент. Ясно?
Дисциплина в классе мистера Бро была строгая. Как убедился Уилл через неделю на уроке истории, она еще и зависела от капризов учителя.
— Лучший способ запомнить жен Генриха VIII, — объяснял мистер Бро, — «развелся — казнил — умерла; развелся — казнил — осталась жива».
С первой парты раздался судорожный смешок Рэймонда Тагвуда. Тут же с задней парты полетела тряпка. Чуть не задев Уилла, она угодила в Тагвуда, оставив у него на затылке меловой след, который держался до конца дня. Оглянувшись, Уилл увидел злорадный прищур Риллкока.
— Кто разговаривает? И кто кидается? — строго спросил мистер Бро.
— Я разговаривал, сэр, — хихикнул Тагвуд.
Мистер Бро, прищурившись, оглядел учеников на задних партах, но Риллкока не увидел.
— Значит, кидался мистер Икс? Разговоров в классе я не допущу. — Учитель глянул на Тагвуда: — По-твоему, смешно, когда отрубают голову?
— Нет, сэр. — Тагвуд взволнованно теребил прядь волос на виске.
— Хочешь испытать на себе?
Рэймонд Тагвуд взглянул на метровую линейку в руках мистера Бро и опять судорожно хихикнул.
— Кто желает обезглавить юного мистера Тагвуда? — прорычал мистер Бро. — Может быть, мистер Риллкок?
— С удовольствием, сэр!
— Молодчина, — сказал нараспев мистер Бро, тряся складками на шее.
Тагвуд, которому велено было встать, изо всех сил теребил прядь волос.
— Иди сюда, Тагвуд.
Тагвуд опустился на колени, положил голову на самодельный эшафот, сложенный из двух томов Британской Энциклопедии. Риллкок радостно вышел к доске и занес над Тагвудом метр. Мистер Бро завязал Тагвуду глаза черным шарфом.
— По обычаю, жертве завязывали глаза, — пробурчал мистер Бро. — Готов, Риллкок?
Класс тупо смотрел на Риллкока — тот закусил губу, радуясь случаю поиздеваться над Тагвудом.
— На счет «три» Риллкок казнит Тагвуда так же, как была казнена Анна Болейн на Тауэрском холме в 1536 году. Понятно?
— Да, сэр, — отозвался Риллкок.
— Раз.
Уилл заметил, что Рэймонд Тагвуд наматывает на палец шнурок ботинка. Глаз его не было видно, но рот был разинут от страха, а пальцы побелели.
— Два.
Риллкок поднял повыше метр, и Уиллу вдруг вспомнилась рассказанная отцом страшная история, где жертву напугали до смерти всего-навсего булавочным уколом.
Темное пятно расплылось на брюках Тагвуда, возле ног растеклась лужа.
— Три.
Но едва Риллкок взмахнул линейкой, учитель схватил с полки третий том Британской Энциклопедии и обрушил на голову Риллкока все от «корпускулы» до «монархизма». От страшного удара Риллкок отлетел в угол.
— Вот, дружок, что бывает с теми, кто кидается и не сознается!
Скорчившись на полу и весь дрожа, Риллкок горестно всхлипнул и на глазах у изумленного Уилла и его одноклассников изверг наружу свой завтрак: вареное яйцо, ветчину, поджаренный хлеб и немного зеленого горошка с морковью.
Словно в жутком балагане, где провалились два номера подряд, дети переводили хмурые, изумленные взгляды с исторгнутого завтрака Риллкока в одном углу на лужу в другом.
На следующее утро на спортплощадке появилась мать Тагвуда. Сухопарая женщина с туго повязанным вокруг головы шарфом схватила Рэймонда за руку и, брызжа слюной, погрозила мальчишкам кулаком.
— Не трожьте моего сына, поганцы! — кричала она, коверкая слова, а Рэймонд теребил прядь волос у виска.
Наказание лишь толкнуло Риллкока на новые выходки. В «тубзике» — мужском туалете, знаменитом своим длинным водосточным желобом, обмазанным черным блестящим дегтем, — он без конца напевал одну и ту же песенку:
«Я тебя вздую, я тебя вздую,Я тебя вздую, вздую, вздую!»
При всем при том, Риллкок пробудил у Уилла интерес к родословной. Блуждая с мамой по новому супермаркету на Хай-стрит, Уилл спросил:
— Мамочка, раз мы из Африки, почему мы не черные?
Мама ответила Уиллу печальным взглядом, зная, что его вопрос — всего лишь верхушка айсберга.
— Понимаешь, сынок, большинство людей, кто родом из Африки, — чернокожие. Но твои предки были ирландцы, они колонизировали Африку на рубеже веков, — значит, ты белый африканец.
— Так я ирландец?
— Нет, сынок, не совсем. Наши предки — английские поселенцы: их отправили в Северную Ирландию, чтобы установить там британское присутствие. Для настоящих ирландцев мы британцы.
— Понял, я британец!
— Не совсем, сынок. Ведь дело было много-много лет назад, британцы назвали бы тебя жителем колоний.
— Жителем колоний?
— Да, выходцем из колоний.
— Так кто же я, мамочка?
— Скажем так, ты из Южной Родезии.
— Так вот я откуда.
— А я кто, мама? — спросил Маркус.
— Ты поганец, — ответил Джулиус, слышавший тираду миссис Тагвуд на спортплощадке.
— Замолчи, Джулиус! — одернула его мама.
И тут в отделе полуфабрикатов мелькнуло знакомое лицо: кошачьи повадки, зубы стиснуты, волосы дыбом.
— Эй, приятель! Я тебя…
Но его перебила разъяренная женщина с крашеными кудельками, и от ее громового рыка задрожали рыбные палочки на полках:
— Йен! Помоги же мне, а не то надеру уши!
Притихший забияка погрозил Уиллу кулаком и поспешил к матери, грузившей в тележку банки фасоли.
— Это твой друг, Уилл?
— Нет, враг.
— Он же назвал тебя приятелем!
Уилл вздохнул: а ведь правда странно.
— «Приятель» здесь — и друг, и враг.
На другой день Риллкок увязался за Уиллом по дороге домой — приплясывал, махал кулаками, но, стоило Уиллу обернуться, отскакивал в сторону.
