нет. С людьми вот только познакомился.
– Ну и как?
– Да что сказать… – пожал я плечами. – Первое впечатление – штука, как ты понимаешь, обманчивая, особенно если оно о тех, кому есть, что скрывать. Но если по порядку идти, то главный редактор человек, кажется, опытный, умный. Такому палец в рот не клади.
– Это да, – усмехнулся Коля. – В девяностые он подсуетился, «Терпиловку» приватизировал на своё имя, и теперь половину здания редакции сдаёт в аренду. Говорят, бабки лопатой гребёт. Ещё и на рынке местном что‑то мутит, две точки у него удобрениями и саженцами торгуют.
– А, может, рано ты его тогда из подозреваемых исключил? – поинтересовался я.
– Почему?
– Ну как же – и он бизнесмен, и обе жертвы убийц занимались бизнесом. Вдруг какие‑то интересы у них пересеклись…
– Да нет, – с усмешкой отмахнулся Коля, – какие там интересы… Масштабы разные. У Стопорова обороты в тысячах, ну от силы в десятках тысяч долларов, а Обухов и Пахомов миллионами ворочали. И потом Стопоров хоть и жучила, но место своё знает и не полезет в подобную авантюру. К тому же, повторюсь, алиби у него железное: во время убийства Обухова он в Турции был, с женой, а когда на Пахомова напали – в больнице лежал, радикулит лечил. Но на всякий случай ты и с ним, конечно, поосторожнее. Придерживайся нашей версии. Ну а журналисты как тебе?
– Ну как… Старший в отделе – Милинкевич. Он обычно и редакцией управляет, когда Стопорова нет, и подготовкой номеров заведует. Человек спокойный, семейный, и, вроде, всем довольный. Такому, мне кажется, рыпаться нечего. Что до Францева – второго корреспондента, то он, на мой взгляд, безобидный циник. Вообще больше всего меня заинтересовал младший из них – Саша Васильев.
– Фотограф? – живо спросил Коля, энергично извлекая из пачки вторую сигарету.
– Да, фотограф. Парень он вспыльчивый, чуть что – в спор лезет. Сегодня целый день слушал их с Францевым ругань.
– А о чём спорят? – Николай звонко щёлкнув зажигалкой.
– Да об обычном – о политике. Власть то, оппозиционеры сё, выясняют, кто страну развалил, ну и всё в таком духе.
– Понятно. Ты эти разговоры запоминай, или даже записывай, если есть возможность. Может, и там какая зацепка имеется.
– Хорошо. Ты говорил, кстати, что у тебя ещё какое‑то дело ко мне есть.
– Ах, да, – опомнился Ястребцов. – Я собирался показать тебе досье на сотрудников редакции, которые мы собрали.
– А что же сразу мне их не передал?
– Военная хитрость, – подмигнул Николай. – Хотел, чтобы ты свежим, без предвзятости, взглядом обстановку окинул.
Удерживая на отлёте руку с дымящейся сигаретой, он нагнулся под стол и со звоном отщёлкнул замок портфеля.
– Вот, изучай! – положил передо мной кожаную папку, перетянутую красной резинкой. – Если вопросы есть, тут же спрашивай всё что нужно.
Я открыл папку. Первой лежала толстая стопка бумаги, прошитая суровой нитью. «Валентин Милинкевич» – чёрным маркером было размашисто выведено на обложке.
– Вот к этому субъекту я тебе в первую очередь рекомендую присмотреться, – произнёс Николай.
– Почему?
– Это наш местный гражданский активист, борец с коррупцией, – иронично усмехнулся Николай. – Пишет громкие статьи, обличает, знаешь, чиновничью братию. Однажды нападение на него было. Не слышал?
– Нет, не довелось.
– Ну как же, громкая история была. Лет пять назад это случилось: челюсть ему сломали, череп проломили. Почти месяц в больнице провалялся. Ещё из Москвы приезжали твои коллеги писать про всё это. Вот… – Он аккуратно извлёк из бумажника пожелтевшую визитную карточку. – Из «Комсомольской правды» корреспондент был, Владимир Карпов. Знаешь его?
– Знаю немного, – ответил я, смутно припоминая Карпова, приветливого лысого толстяка с обрюзгшим желтушным лицом.
– Вот он был. Два дня, наверное, по городу бегал, всех на ноги поднял – «Терпиловку», полицию, даже больничный персонал.
– А вы в итоге выяснили, кто напал‑то? – спросил я.
– Нет, не удалось, – пожал плечами Николай. – Свидетелей не было, а от него мы ничего толком не добились. Мол, было темно, никого не разглядел.
– Может, боялся рассказывать?
– Да шут его знает. Но, кажется, напуганным не выглядел. Мы, впрочем, и без него пытались найти нападавших.
– И как успехи?
– Да-а-а, – безнадёжно махнул рукой Николай.
– А искали как?
– Вот! – Ястребцов ткнул пальцем в папку. – По его заметкам работали, по тем, что показались поострее.
Между листами дела обнаружились три публикации, аккуратно вырезанные из газет и наклеенные на плотную мелованную бумагу. Я по очереди пробежал каждую. В одной намекалось на то, что ливневая канализация в городе обслуживается из рук вон плохо и подпускалась аккуратная шпилька некоему Шумилову, заведующему городским коммунальным хозяйством. Во второй речь шла об инспекторе ГИБДД Вершинине, который, пользуясь тем, что дорожная разметка на одной из улиц плохо различима, обдирал водителей, ненароком заезжавших за запрещённую линию. Третий материал, самый крупный в подборке, назывался «Детей травят». Сопровождался он карикатурой, изображавшей повара, выжимавшего змею в кастрюлю, вокруг которой, с огромными ложками в руках, толпились плотоядно скалящиеся дети. Особенно удалась художнику рептилия – она с изумлённым видом пялилась на своего мучителя в пышном колпаке, и из глаз её капали слёзы, большие как сливы. Сама заметка, впрочем, не содержала ничего особенного – в ней лишь рассказывалось о том, как один из детских садов в целях экономии заказал молочные продукты, содержащие ГМО.
– И за эту мелочь его избили? – недоумённо произнёс я, перевернув последнюю страницу. – Да не может быть…
– Почему? – с интересом качнулся вперёд Николай.
– Да, Коль, какие‑то беззубые всё это тексты, слабые. Про инспектора он только предполагает, что тот мог при таких и таких обстоятельствах злоупотреблять полномочиями. Руководство детского садика напрямую ни в чём не винит, дескать, тут, скорее всего, оплошали поставщики. А в деле с канализацией вообще больше на природу жалуется, мол, сейчас аномально дождливая погода, и система с потоком воды не справляется. Странно, что за всё это ему прилетело…
– Ну то, что избили за работу – факт. Произошло это во дворе его дома, было ещё не поздно, и соседи слышали, как нападавшие выкрикивали угрозы – «ещё, мол, такое напишешь – сдохнешь».
– А не мог он сам всё это инсценировать? Человек, кажется, честолюбивый, а тут такой скандал…
– Вряд ли, – с сомнением покачал головой Коля. – Ты бы видел его после избиения: вместо лица – каша кровавая, три ребра сломаны, рука вывихнута. Да и операцию ему не постановочную делали.
Я пожал плечами. Странное дело. Или избиение Милинкевича не связано с его газетной работой, или ситуация в городе намного хуже, чем мне представлялось вначале. Человека избивают, уродуют – и
