А недавно я ходила в центральный дом культуры Осаки на выставку икебаны. Выставка была обычная — наши икебанисты, по-моему, не хуже букеты делают. Но рядом продавались калейдоскопы ручной работы. Перед линзой у них капсула с текучей цветной жидкостью, в которой плавают всякие разноцветные блестящие штучки. Капсула разделена на спиральные перегородки. Если смотреть в калейдоскоп, то видишь постоянно меняющийся, медленно текущий узор — это жидкость спускается по спиральным ответвлениям сверху вниз, пока не перетечет вся.
В Японии вообще с калейдоскопами дела обстоят прекрасно. Нам даже в университете фильм показывали. Очень интересный — подробно, с пояснениями отснята мастерская какого-то мастера, продемонстрированы все его инструменты, материалы. В мастерской было много комодов с выдвижными ящиками, а в них пуговицы, бусины, стеклышки, перышки. Инструменты — в основном резцы и клей. А на подоконнике стоял вьюнок в горшке. По-японски вьюнок будет «асагао», что значит «утреннее лицо». Они и правда только утром открываются и потом за солнцем поворачиваются. Так вот — никто из нашей группы тогда не догадался, что это был за мастер. А это был мастер калейдоскопов! А в первый свой приезд в Японию я купила в Токио на Асакуса вообще удивительную вещь. И не знала вообще даже, что за чудо покупаю. Маленький такой калейдоскоп, с кольцом брелка. Мне в нем узоры понравились, я и купила. Назад еду уже в электричке, гляжу в него, батюшки, узор-то совсем другой, чем в магазине был! И главное — в центре этого узора перевернутый с ног на голову дядечка в деловом костюме. Отняла калейдоскоп от глаза, смотрю — этот дядечка чинно напротив меня на сиденье сидит. Повернула калейдоскоп другим концом к себе, и тут до меня дошло. Калейдоскоп-то без цветных стеклышек. Зато с линзой. И линза удивительным образом преломляет окружающий мир. Получается неисчерпаемый запас узоров. Особенно красиво оказалось смотреть на цветы, пальцы и кошачьи усы. Просто непередаваемо! Недаром калейдоскоп по-японски «мангекё» — дословно это значит «тысяча цветов зеркала».
Есть еще одно удивительное японское слово «ханаби» — «цветочный огонь». Знаете, что это значит? Фейерверк! С конца весны и все лето разные фейерверки продаются в «комбини» — круглосуточных магазинах товаров первой необходимости. И правильно, фейерверк как раз именно такой товар, особенно нужный ночью. Фейерверков много разных видов, и еще к ним специальные газовые зажигалки с длинными носиками можно купить. По вечерам мы с Машей и Экой устраиваем в нашем парке фейерверк. Больше всего нам по душе две разновидности фейерверков: такая штука, которая взлетает и в небе рассыпается салютным залпом, и такая, которая стоит на земле и разбрасывает огненный фонтан то с крупными, то с мелкими искрами. Сразу как-то вспоминаются царские балы в Петергофе. Еще есть вертушки, которые закручиваются на земле огненными колесами. Они тоже ничего, красивые.
Наш парк я вообще ужасно люблю. Там всегда увидишь что-нибудь забавное. В дождь я там встретила пушистую маленькую собачку в желтом болоньевом комбинезоне с рукавами, штанинами и капюшоном! Она умильно смотрела на меня и топала вдоль бордюра. А потом вдруг подняла задние лапки, встала на передние и продолжила топать так! А назавтра я встретила на том же месте двух дамочек, выгуливающих 12 (двенадцать!) маленьких пушистых шавочек. Просто бродячий цирк какой-то. А по ночам там собаки гуляют со светящимися поясами. Чтобы на них случайно велосипедисты не наехали. Ведь собаки тут в большинстве своем мелкие (потому что квартиры тоже мелкие) и велосипеды для них очень опасны. Кстати о домашних животных. Щенки тут стоят от 800 до 4500 долларов. Котята — от 1000 (самые помойные) до 2000 долларов. Говорят, раньше цены на них были гораздо ниже. Но многие люди покупали животных, а потом выгоняли на улицу. И тогда на официальном уровне было принято решение: законодательно так поднять цены на кошек и собак, чтобы впредь никому было не повадно таких дорогущих зверей на улицу выгонять! А еще тут есть специальные магазины кошачье-собачьей одежды. А в них лежат модные журналы с пушистыми разряженными моделями — летняя коллекция, зимняя коллекция… Футболочки, матроски, галстуки, кепки, юбочки с кружевами. Поводки и галстуки «от Шанель». Все аккуратно развешено на плечиках и издали очень похоже на одежду для детей. А подойдешь ближе, там, как бы это сказать… Ну в общем, дырки для хвостов и задних лап. И многие зверьки это носят! Сколько раз на улице видела таких модников.
А еще в парке живет трогательное кошачье семейство — пятнистая трехцветная маман, трое рыжих котят-подростков и большой рыжий папаша. Они совсем не боятся людей, и все весьма упитанные. Только папа немного настороженный и всегда своих охраняет. «Вот, — сказала Маша, — что вы хотите! Это же Япония! Тут даже у кошек есть отцы!»
По воскресеньям в нашем парке бывают празднества и концерты. Для этих целей имеется летняя эстрада. И народу тогда приходит много. Но обычно в парке довольно пусто. Эстрада грустит. Но вот на ней двое детей лет десяти, мальчик и девочка. Прыгают, танцуют под музыку из маленького магнитофона. Явно что на публику. Только публики нет. Для меня нет. Для них, наверное, есть. Воображаемая. Что-то во всем этом чувствуется такое. Важное, что ли, настоящее. Будут они танцевать еще для полных залов. Будут, не сомневайтесь!
А еще по вечерам в парке продают такояки — горячие шарики из теста с кусочком осьминога внутри. Их пекут тут же, в кибитке, в специальных сковородках со множеством полукруглых углублений. А потом заливают густым сладким коричневым соусом или майонезом и посыпают сверху стружкой сушеной скумбрии. От горячего пара эта стружка шевелится, будто дышит. И над кибиткой светит длинный бумажный фонарь с нарисованным на нем веселым красным осьминогом. Я прекрасно понимаю, что никому нет дела до того, что где-то там, в начале земли, на краю маленького окраинного парка в Осаке старушка продавщица всегда кладет иностранным студентам в коробочку на два шарика больше положенного количества. У нас это мало кого заинтересует. Но мне лично это ужасно приятно.
Манас, или, как его тут прозвали, Манеш, — юный индиец со второго этажа нашей общаги. Годков ему девятнадцать, роста он небольшого, сложения тоненького и темнокожего. Зато волосы у него подлиннее, чем у меня, будут. Потому что он сикх, а сикхи волос не стригут. Правда, натягивают на узел волос такую специальную беленькую или черненькую шапочку. Когда мальчик взрослеет, ее заменяют чалмой. Чем старше сикх, тем увесистее его чалма. Но Манас еще, наверное, взрослым не считается, потому что носит одну только шапочку, да и то нечасто, в основном так разгуливает — с хвостом, хоть это против правил. Характер у Манаса из серии шило в заднице. Поэтому он вечно орет, прыгает, носится как угорелый и тараторит на английском с такой безумной скоростью, что понять хоть что-нибудь из его жизнерадостных реплик уже достижение. Когда Манас ураганом пролетает по нашему коридору, Маша задумчиво вопрошает: «Ури, ты не знаешь, где у него кнопка?» Но при этом Манаса всегда можно пнуть — заткнись, мол, и он не обидится и даже заткнется минуты на три. А это, согласитесь, большое достоинство. У нас в общежитии два корпуса. Так вот, две девочки из разных корпусов друг с дружкой по телефону разговаривали. Одна говорит: подожди, не могу говорить, у меня тут в коридоре как раз этот волосатый в кастрюлю барабанит… А другая: подожди, как это, это он у меня сейчас в коридоре в кастрюлю… Ничего особенного, просто пока девицы разглагольствовали, Манас со своей кастрюлей успел перебежать из одного корпуса в другой…
