– А вдруг твой Иван Феклистович спросит что-нибудь эдакое из жизни сестры! А я ничего не знаю! И упечет меня в тюрьму! Я знаю, тебя это расстроит, ведь тогда все усилия будут напрасны, и ты не достигнешь основной цели – денег.
Козырь злился на капризы Анны, он придумал хоть и коварный, но, по его мнению, безупречный план, и главную роль в его представлении должна была исполнить она.
– Цыпа моя, ну как ты не поймешь: волнения родственной крови – ерунда. Вот мы с братом встретимся и нам говорить не о чем, словно мы чужие люди. Возьмем денег столько, сколько нужно и уедем куда-нибудь.
– Но почему нельзя сесть за карточные столы, Осип?
– Меня в этих кругах хорошо знают и прирежут в первый же день – стоит только появиться в зале. И ты тоже – известная личность, в каком-то смысле звезда!
– Проклятая звезда, – выдохнула молодая женщина, поежившись от холода.
Анна отвернулась к окну, и некоторое время наблюдала, как торопливо убегают прочь деревья в обратную сторону от несущегося по рельсам поезда. В Петрограде остались нерешенные дела, тяжелым камнем давящие на душу. Во-первых, она мечтала поквитаться с Ванькой-Метлой и нанести ему какое-нибудь увечье, а мужчину-муравейника – рассудительного Николая Александровича – заставить захлебнуться слезами, хотя Анна не была уверена, что бездушный человек способен хоть на какие-то чувства. О ненавистном мужчине, которого она видела лишь однажды, удалось узнать немного через Козыря: он был при власти и разыскивал Цыпу. Узнав об опасности, он почти силком вывез Анну в Новгородскую губернию, нарушив ее кровавые планы. Гадкое предчувствие не давало молодой женщине покоя, она откуда-то знала, что путешествие будет опасным и остерегалась плачевных последствий.
Влюбленная пара поселились в дешевой провинциальной гостинице с клопами и плесневелыми стенами. Козырь страдал, видя вокруг убожество, и налегал на алкоголь. Пару раз он возвращался с «уловом» – обыгрывал местных любителей карт и на эти деньги закатывал «пир»: брал на прокат граммофон, покупал самое дорогое шампанское и сигары. Анне не нравились перемены в возлюбленном, он мрачнел, был молчалив и задумчив, и большую часть времени либо был пьян, либо спал. Она сама начала проявлять инициативу встретиться с Иваном Феклистовичем, понимая, что по-другому ей Козыря не «разбудить». «Брату» отнесли письмо, но отвечать на него он не спешил.
– Давай вернемся в Петроград, Осип! – умоляла Анна.
– Мой брат утверждает: коварство женщин заключается в том, что приручив мужчину, из преданных и страстных красавиц-любовниц они превращаются в злобных и недовольных кикимор, ломающих жизнь сожителям. Парадокс, но любовь – разрушительна!
Козырь вернулся из кабака лишь под утро и прошел к кровати прямо в сапогах с комками грязи. Анна не спала, сидела у стола и прокручивала в уме варианты возвращения обратно, в одном из которых она уезжала одна, оставив Осипа на произвол судьбы и местных красоток, духами которых от него разило.
– Надо написать еще одно письмо! Сейчас я пьян, сделаю это завтра, – пообещал Козырь и тут же захрапел. Анна поморщилась, глядя на комки грязи, размазанные по всей комнате.
Послание от сестрицы Ивана Феклистовича очень разозлило. Бумага, перепачканная просительной речью, была прочитана, после чего нервно скомкана и спрятана в кармане бархатистого халата неопределенного темного цвета. Лысеющий мужчина с седым пушком на висках изо всех старался быть вежливым. С трудом подавляя волну гнева, он воскликнул, брызгая слюной прямо в лицо Козырю, одетому, как крестьянин:
– Передайте Анне Феклистовне, чтобы она не утруждалась более в написании подобных посланий, потому как я знаю, что ее изощренной преступной натуре трудно дается правописание. Как сказал мудрый Конфуций: на свете нет ничего, что более портит других и само подвергается порче, чем женщина. Моя сестра – прямое подтверждение этих золотых слов!
– Намедни я произнес почти то же самое, что и ваш Конфуций! – брякнул притворщик, потерев обросший подбородок. Он с почтением поклонился в пояс, брякнув «благодарствуйте!» и отправился к своей «душеприказчице» ни с чем, злясь на недоверчивого «брата» Цыпы. Дверь захлопнулась, и хозяин скромной провинциальной усадьбы некоторое время стоял неподвижно, мысленно представляя, как казнит сестру-попрошайку, которая, несмотря на запрет, вновь стучалась в запертые двери.
– Кто там, Ванюша? – донесся сверху ослабший голос Натальи Петровны. Супруга Ивана Феклистовича уже который день не вставала с постели, по необъяснимым докторами причинам. Ее мучил озноб, сопровождаемый приступами непонятно откуда берущейся ярости. Злилась она и при виде своего мужа, при этом лицо ее становилось белым, губы синими, а глаза краснели. «Сущая ведьма!» – испуганно думал бледнеющий муж, подозревая, что в Наталью Петровну вселился дьявол. Мужчину пугали эти изменения, и он старался не заходить в ее спальню в моменты обострения «нервической хвори», как прозвал эти припадки местный доктор.
– Это посыльный… от нашей мятежной Анны! – робко произнес Иван Феклистович, не желая обманывать мученицу-жену.
– От Анны? Твоя сестра вернулась в Новгородскую губернию? – в голосе Натальи Петровны слышалась радость и надежда. – И что же? Навестит она нас? Я хочу с ней, наконец, познакомиться, увидеть ее воочию!
Мужчина прокашлялся и нерешительно заявил, что не стал приглашать ее в дом, а причина этому – последний ее визит, в который она похитила родительское столовое серебро и бежала на заре, даже не попрощавшись.
– И эта мерзавка снова клянчит денег! Анна уже не раз брала у меня в долг, но не потрудилась вернуть хоть сколько-нибудь! – в голосе Ивана Феклистовича звучала обида. Он скуксился, словно ребенок, и бережно погладил себя по груди, будто утешая. Было слышно, как распахнулась дверь, и через мгновение на верхней части лестницы появилась Наталья, глаза ее блестели, на лице блуждала недобрая улыбка.
– Ты же знаешь! – выдавила она, подавляя одышку.
– Да… Анна тебя развлекала своими письмами… Но, право дело, душа моя… я не видел ее много лет! К стыду своему… если пойдет она, скажем, в толпе на вокзале и не узнаю вовсе! Чужие мы люди стали!
Иван Феклистович умоляюще взирал на свою вторую половину, стоявшую на лестнице второго этажа, чувствуя себя крошечным, как вошь. Помимо «главенствующего» положения ощущение ничтожности в него вселял холодный взор Натальи Петровны, в котором искрилось презрение. Однако трепещущий мужчина надеялся, что желание жены встретиться с порочной Анной – всего лишь временная блажь, прихоть, затмение. Он не желал, чтобы добропорядочную атмосферу его жилища осквернило присутствие вульгарной особы.
