– Но ведь… мы всего пару раз виделись… на балах! И как на это смотрит Наталья Петровна? Готова ли она к такому серьезному шагу?! – закудахтал Иван Феклистович, услышав о решении матери в скором времени сыграть свадьбу. Он был приглашен на обед в их скромное жилище. Мать с дочерями ютились в тесной квартирке, которую приходилось снимать, потому что вся недвижимость с неудачливой руки азартного супруга, сведшего счеты с жизнью, перешла к новым владельцам. Иван Феклистович не любил принимать решения впопыхах и предпочитал не торопиться, особенно в деликатных вопросах, касающихся будущего. На тот момент он ни разу не оставался наедине со своей избранницей, не слышал ее речей, не знал, о чем она мечтает. Возможно, она была глупа или косноязычна – а этих черт мужчина не выносил.
– Теперь я понимаю, почему вы до сих пор не женились! Слишком привередливы! А ведь вам уже тридцать лет, Иван Феклистович! Будете фыркать – встретите старость в одиночестве! – недовольно произнесла пожилая женщина, отодвинув тарелку невкусного супа.
– Вам тридцать? – испуганно уточнила Наталья Петровна, и когда гость кивнул, она чуть не упала в обморок, представляя, как идет по венец под руку с немолодым мужчиной. Девушка встала из-за стола и торопливо покинула столовую, оставив раздосадованного жениха в компании обозлившейся матери, которая тут же, как грозовая туча настигла ее перед дверями в комнату и вцепившись в девичий локоть, зло процедила: «Такой недотепе, как ты, лучшей партии не сыскать! Про монастырь – забудь! Глупая это затея! Откажешься сейчас – спихну тебя в жены старому хромому графу, у которого ты будешь ходить по струнке и собственноручно вынимать его вставную челюсть перед сном, как делали его предыдущие покойницы-жены, пусть земля им будет пухом!».
Свадьбу играли скромную, со стороны невесты почти никого не было, ведь после смерти Петра Васильевича от вдовы и ее дочерей отвернулись все те, с кем поддерживались отношения до трагедии. Наталья Петровна была вынуждена переехать в дом нелюбимого мужа и изо всех сил старалась быть хорошей женой, но таланта к лицемерию и притворству в ней не оказалось, она то и дело «била копытцем», демонстрируя свое неприятие сложившегося положения. Из скромницы-тихони она превратилась в даму с принципами и претензиями и заняла лидирующее положение в семье. Сначала Ивана Феклистовича это очень смущало, затем раздражало, но со временем он привык к этому обстоятельству, смирившись с ее силой, стареющий мужчина приспособился к новому существованию, вину за эту оплошность он не мог перекладывать ни на кого, кроме себя.
Анна была возмущена равнодушием «родного брата».
– Она же его сестра, – возмущалась она, мельтеша перед взором страдающего с похмелья Козыря. – Как можно быть таким бездушным?!
– Ты так взъерошилась, будто действительно являешься ему сестрой. – Плюнь и разотри, Цыпа!
– Не понимаю! Что теперь? Можем вернуться в Петроград?
Козырь пожал плечами и пробурчал:
– Мне надо подумать. И выпить. Вечером поговорим.
– Вечером? – усмехнулась Анна. – Неужели я увижу тебя еще до рассвета следующего дня?
Когда дверь за Осипом закрылась, молодая женщина уселась на кровать и захотела всплакнуть, но слезы никак не шли. Анна свернулась калачиком и укрылась колючим одеялом, пытаясь согреться. Сон никак не шел, и беспокойство все возрастало. Вдруг послышался стук в дверь. Молодая женщина удивленно воскликнула: «Войдите!» и поспешила притвориться больной, предполагая, что в комнату вошел хозяин жалких апартаментов, которому они с гулякой-Козырем задолжали.
– Анна, это я, – произнес взволновано хмурый незнакомец.
Девушка какое то время сидела на кровати, не понимая, кто перед ней. Затем вдруг догадалась, что это тот самый мужчина, которого в письме они с Козырем называли «братом».
– Иван! – опомнившись, вскрикнула она высоким девичьим голосом и бросилась к нему на шею, чмокнув при этом в обе щеки.
– Ну право же… Ластишься, будто собака! – недовольно пробурчал старший брат, не отстраняя от себя сестру.
– Бездомная собака должна заметить, – включилась в игру Анна, ее подбородок эффектно задрожал, словно она сейчас же расплачется. Этому приему ее научила одна актриса из захудалого театра, подрабатывающая по ночам в трактире и спешащая очаровать толстосумов, чтобы порезвиться с ними в номерах. Она была одна из немногих проституток, считающих эту профессию чем-то особенным и получавшая от процессов удовольствие. Артистичная дама любила прихвастнуть, что стояла на подмостках с самой Прасковьей Жемчуговой, но видимо не знавшей, что знаменитая артистка умерла еще в начале девятнадцатого века, и чтобы с ней играть на одной сцене собеседница должна была быть почти столетнего возраста.
– Наталья Петровна приглашает тебя погостить, но если ты не согласишься – я пойму! – заикаясь, произнес Иван Феклистович, искренне рассчитывая на отказ. Но Анна уверила его, что не может отказать «миленькой Натали», поэтому спустится к его карете через полчаса.
– Ты пока рассчитайся с хозяином этого клоповника! – весело крикнула она вслед понурому мужчине, обреченно спускающемуся по скрипучей лестнице и прочирикала, что безумно счастлива иметь такого заботливого брата.
Анна помнила по рассказам Козыря, что настоящая сестра любила бывать в гостях у брата и чувствовала себя там как дома, даже не смотря на его протесты и частые напоминания о том, что это временное пристанище, в котором ей не особо рады. У Анны Феклистовны, скончавшейся от дурного заболевания, которые могли подцепить куртизанки от нечистоплотных клиентов, была чудесная способность не воспринимать близко к сердцу угрозы, оскорбления и недовольства, высказанные в ее адрес. «Ничего не могу поделать с собой, не помню зла!» – эту фразу жизнерадостная девушка твердила очень часто.
Анна оставила записку Козырю и поспешила к ожидающему ее транспорту. Карета была весьма старая и очень тесная, поэтому «брат» и «сестра» тесно прижимались друг к другу, от чего оба не были в восторге.
– Как там Наташенька? – уточнила Анна, измучившись от тряски и угнетающей тишины.
– Приболела, – со вздохом произнес он. – У нее снова эти приступы…
– Да, да! Она злится просто так, без всякой причины! – слишком радостно ответила Анна и тут же смутилась. Веселье вызвало то, что она знала ответ, об этом ей тоже рассказал Козырь.
– Ты… совсем не изменилась! – соврал Иван Феклистович.
