ли в ней слова? Это поет душа человека.
Над глухими русскими деревнями, над вросшими в землю подслеповатыми избами и размытыми дождями дорогами часто слышались ему и другие - заунывные песни.
Женщины пели тихо, печально. Казалось, их песни навеяны осенней непогодой, нашептаны беспросветной нуждой, безысходным горем.
После убийства Александра II народовольцами царское правительство обрушило на страну невиданный террор. С ним не могли сравниться даже репрессии Николая I после подавления восстания декабристов. Революционеров вешали, ссылали на каторгу. «Политические», звеня кандалами, брели в Сибирь, ехали, закованные, на телегах, а некоторых, особо важных преступников, «охранители порядка» мчали на курьерских.
Репин уже начал работу над своей картиной «Арест пропагандиста».
На душе Васнецова было тяжело…
Между тем новая композиция, замысел которой художник почерпнул из сказки об Аленушке, все прояснялась. Сказку эту, слышанную не раз в детстве, Васнецов нашел в только что изданном сборнике Афанасьева, и она сразу же тронула его глубже и сильнее всех других. Запал ему в душу и безысходно-тоскливый напев, доносящийся со дна роки, и вся поэтическая ситуация сказки с ее торжеством правды.
Воплощению замысла очень помог найденный им в ахтырском лесу мотив: действительно, на редкость живописный, словно богом забытый пруд. Необыкновенная тишина стояла над ним, когда Васнецов случайно набрел на него в этом сказочном лесу, и лишь синие стрекозы с прозрачными ажурными крыльями колебали чуть-чуть тростники и застывшую поверхность воды.
Васнецов показал Аленушку, тяжко и несправедливо обиженную злыми людьми. Она совсем одна в дремучем лесу, полном таинственных шорохов. Пригорюнилась, присела на круглый старый камень у черного омута и в тяжелом, безысходном горе обхватила тонкими руками колени.
Как связана природа с внутренним состоянием девочки! Как сумрачно насупилось в предчувствии недалекой зимы, как тяжело нависло низкое осеннее небо! Неподвижен пруд. В темной таинственной глади омута лишь смутно отражается голубой сарафан.
Но не все мрачно в окружающем Аленушку пейзаже. В отдалении теплятся елочки, манящие вечно молодой зеленью. Под стать им и стройные осинки.
Многие уголки и окрестности Ахтырки и Абрамцева - деревни, перелески, ручейки, пригорки - безмолвные свидетели хождения Васнецова с этюдником в поисках образов и мотивов задуманного произведения. «Пруд в Ахтырке», «У опушки», «Осока» - все эти поэтические этюды, находящиеся в Третьяковке, как и ряд других, неразрывно связаны с творческой историей «Аленушки».
Ныне Аленушкин пруд, увы, обмелел, уменьшился в размерах, совершенно затянулся ряской, зарос. И все же любознательный турист, попав в окрестности Ахтырки, непременно отыщет его. И какое же, в самом деле, это удовольствие - брести, брести по глухой, безлюдной роще и вдруг встретиться с чем-то знакомым, но давно позабытым. Да, да! Ведь это и есть Аленушкин пруд, на берегу которого, пригорюнившись, сидит в выцветшем голубом сарафане девочка-сиротинка. Знаменитый образ русского п мирового искусства!
Где-то здесь, в лесной глуши Ахтырки, написал Васнецов и другую свою, на этот раз мало известную широким зрителям (она находилась в частной коллекции), но необычайно трогательную картинку. Теперь ее можно видеть в музее «Абрамцеве». Вот как рассказывает о ней искусствовед Н. Моргунова-Рудницкая:
- В сумерках непроходимого бора, среди серебристо-зеленых мхов и стволов маячит избушка. Под ней простер свои корни корявый пень. А с другой стороны уже не пень, а большая куриная лапа как бы мерещится испуганному воображению. Да это терем бабы-яги!…
Побывайте же в заповедных этих лесах. Может быть, и вам встретится васнецовская избушка на курьих ножках!
«Вон - даль голубая видна…»
Дорога в село Голышкино-Никольское проходит от Загорска через историческое село Деулино, в котором в 1618 году было заключено временное перемирие между Россией и Польшей. Идешь туда - долго видишь узорчатые, расписные главы Троице-Сергиевского монастыря. Сколько, наверно, перевидела эта дорога, особенно в так называемое «смутное» время, когда монастырь стойко выдерживал шестнадцатимесячную осаду интервентов. По ней тогда то и дело беспорядочно сновали толпы любителей легкой наживы. И все с пушками, пищалями или ножами.
«А там едва заметная,
Меж сосен и дубов,
Во мгле стоит заветная
Обитель чернецов».
(А. К. Толстой. «Ночь перед приступом»)
Обитель выстояла! Враги, сняв осаду, вынуждены были заключить перемирие.
По дороге в Голышкино думаешь не только о поэте Алексее Толстом, запечатлевшем места эти в звучных, озаренных вспышками давних сражений балладах, но и о другом поэте - Аполлоне Николаевиче Майкове. Голышкино-Никольское - родовое именье Майковых. Прапрадед Аполлона Майкова дружил с Федором Волковым и помог ему основать первый русский публичный театр (в Ярославле). Дед Майкова служил директором театра, писал стихи, был академиком живописи.
Аполлон Майков родился в Москве в 1821 году и первые двенадцать лет, до переезда в Петербург, жил с весны до осени в Голышкине-Никольском или другом имении родителей - Чепчихе, что близ теперешнего Солнечногорска. Биографы ноэта утверждают, что в Голышкине Майков жил чаще, и именно го-лышкинские впечатления отражены в его прекрасных стихах о родной природе. А впечатления эти яркой, нетускнеющей полосой прошли через всю жизнь, через все творчество поэта. И одно из лучших стихотворений поэта - «Рыбная ловля» - начиналось строкой:
«Себя я помнить стал в деревне под Москвой».
Но вот и Голышкино. Шумит старый парк, как в сказке, стоит полуторавековая лиственница, видевшая дружную семью Майковых.
Неярка и даже сурова чисто русская краса здешней природы, воспетая Майковым:
«Картины бедные полуночного края!
Где б я ни умирал, вас вспомню, умирая…».
Края эти (Абрамцево совсем недалеко!) прославлены кистью Остроухова, Поленова, Нестерова. И Виктор Васнецов, что писал тут сумрачный грозовой фон для своих «Богатырей», словно слушал тревожную музыку давно отгремевших боев древнего Радонежа…
Темные еловые леса стеной подступают к майковской деревне. Войдем в них. Там, в чаще, настоянная хвоей прохлада. Привольно растут травы и грибы. Сразу невольно вспоминаешь из майковского «Пейзажа»:
«А красных мухоморов ряд, Что карлы сказочные спят».
Да, здесь все говорит о майковских стихах. И даже вон та, заветная, манящая голубая даль за полями, у линии далекого-далекого горизонта. Не она ли виднелась, не она ли манила мальчика с самой ранней весны? Помните?
«Мне в душу повеяло жизнью и волей! Вон - даль голубая видна… И хочется в поле, широкое поле, Где, шествуя, сыплет цветами весна».
След поэта хранится еще и поныне. Он в трепетных, неумирающих красках и звуках родной ему природы, которая паи еще ближе и родней оттого, что он воспел ее так проникновенно.
Зеленый дом Дениса Давыдова
Почти
