пристрастие, по и то, что репродукции этих полотен предназначались в качестве наглядных пособий для учебных заведений. Издательство через историка С. А. Князькова обратилось к нему, как выдающемуся мастеру исторического жанра, умеющему достоверно и художественно-выразительно передать самый дух давно ушедшей русской жизни. В Свистухе, среди сине-голубых сугробов, где виднелись нищие русские деревеньки, мало чем отличавшиеся от средневековых, и написал Иванов этот проникновенный цикл.
Сергей Васильевич умер в августе в 1910 году во время работы над картиной. Его гроб несли братья Васнецовы, самые близкие ему люди. Похоронен он в ограде ближайшего монастыря. Все уникальные его постройки уцелели.
Обольяново, ныне Подъячево
Раннее утро. Худощавый плечистый старик в валенках вышел на поляну перед барским домом и зашагал в лес по сугробам. Через несколько минут появились две молоденькие девушки. Вначале они шли по следам, оставленным бородачом, но потом расхохотались и убежали.
Такая картинка возникает перед нами при чтении небольшого четырехстраничного очерка М. Ф. Мейендорф, включенного во второй том «Воспоминаний современников о Л. Н. Толстом».
Дело было в 1895 году. Проживая тогда в Москве и испытывая по временам потребность в тишине, Лев Николаевич иногда приезжал на несколько дней в подмосковное имение Обольяново своего знакомого А. В. Олсуфьева. Как-то случилось, что племянница Олсуфьева - Мейендорф тоже гостила там. И вот теперь с подружкой решила узнать: куда это ходит по утрам Лев Николаевич?
Но проверить не удалось. Лев Николаевич в огромных своих валенках бродил по сугробам, уходил к лесу и оврагу, лишь бы не было протоптанной дороги, лишь бы стояла кругом морозная тишина.
«Хорошо прожил у Олсуфьевых», - отмечал Толстой в своем дневнике 1895 года. Вспоминал, наверное, свои прогулки по обольяновским сугробам и музыкальные вечера в олсуфьевской гостиной, грустные и красивые звуки любимой музыки.
М. Ф. Мейендорф привадит очень любопытные рассуждения Толстого о музыке. «Как я уже оказала, здоровье у Льва Николаевича было крепкое, а натура деятельная. Он любил музыку. Он не был виртуозом фортепьянной игры, но он любил подойти к инструменту, открыть легкие ноты, партитуру какой-нибудь оперы, и, что называется, «побренчать». Иногда он предлагал кому-нибудь из нас поиграть с ним в четыре руки».
Дом Олсуфьевых.
- Основание горы широко, - говорил он. - Широк и слой людей, способных понимать народную музыку, народную песню. Моцарт, Бетховен, Шопен стоят уже выше; их музыка сложнее, интереснее, ценителей ее тоже очень много, но все же не так много, как первых. Количество их изобразится средней частью горы. Дальше идут Бах, Вагнер. Круг их почитателей еще уже, как и уже верхняя часть горы.
В то время уже появилась новейшая музыка, в которой диссонанс как бы спорил с гармонией.
- А в конце концов появится музыка, которая только сама себя и будет понимать, - пошутил Толстой.
Казалось бы, хорошо себя чувствовал Лев Николаевич у Олсуфьевых. Да не совсем, оказывается… «Мне все здесь хорошо, - писал он жене, - исключая того, что я должен воздерживаться от высказывания всех своих мыслей». Недаром еще ранее он сообщал:
«…Просто соскучился от хозяев, добрых самих по себе, но не добрых друг к другу, и от тяжелой, давящей и непривлекательной роскоши жизни… Отчего некоторым людям (моим хозяевам и их гостям) нельзя даже В говорить про истину и добро - так они далеки от нее?»
Пока Толстой проводил время в уютном, выстроенном еще в XVIII веке роскошном особняке Олсуфьевых, ходил пешком и на лыжах вокруг усадьбы, ездил на лошадях, пилил и колол дрова, работал в превосходной библиотеке и недоумевал, почему нельзя иным людям говорить про истину, приблизительно в это же время в деревне Обольянове в беднейшей крестьянской семье 29-летний крестьянин тоже мучился, но совсем другими вопросами. Он думал, за что же засек до смерти старый барин его деда? Думал и не находил ответа. И еще он вспоминал, как однажды летом застал его барин во ржи за чтением книжки, нажаловался родителям, и те долго-долго «пилили» сына.
А между тем он сам уже был начинающим писателем. С конца 80-х годов в журналах появлялись его рассказы.
Известность пришла к нему в 1902 году, когда журнал «Русское богатство» опубликовал его большой очерк «Мытарства). Очерк высоко оценили А. М. Горький, В. Г. Короленко, А. С. Серафимович. В следующем году выходит повесть Подъячева «По этапу». И в том же 1903 году он писал В. Г. Короленко:
«В мае месяце ходил на болота, но неудачно, меня не приняли на работу - не потому, что я негоден, а потому, что тот человек, который взял было мой паспорт (какой-то племянник фабриканта), читал «Мытарства» и вспомнил мою фамилию. Пришлось уходить да еще не чуть ли с урядником».
Подъячев возвращается в Обольяново, в свою избу под соломенной крышей и продолжает писать новые произведения.
«Живет в деревне обычной мужицкой жизнью, которая так страшно описана в его произведениях», - констатирует Горький. Образным словом «страшно» великий пролетарский писатель точно и сильно, по своему обыкновению, определил впечатление, оставляемое у читателей Подъячевым. Тот изображал ночлежные дома старой Москвы так, что, читая его описания, люди содрогались от ужаса. Это была неприкрашенная правда, ярко воссозданная с натуры писателем, прошедшим все адские мытарства. Он с такой силой, так беспощадно-правдиво показывал абсолютное бесправие, жуткое, безвыходное положение бедняков, что его рассказы выступали неопровержимыми грозными документами обвинения царизма. Вместе с тем у Подъячева много подкупающей любви к человеку, которого он всегда любовно находит даже в удушливом зловещем тумане изображаемой им действительности.
Памятник на могиле писателя Подъячева.
В этом доме жил С. П. Подъячев.
«Семен Павлович Подъячев - русский писатель, правдивый и бесстрашный друг людей: он вполне достоин, чтобы его читали вдумчиво и много», - говорил Горький.
После Октября Подъячев навсегда переехал в Обольяново. Он поселился в одном из флигелей барского дома. И с головой ушел в новую советскую явь, активно участвовал в общественной жизни родной деревни. Эта работа, глубоко и сильно захватившая его, послужила ему материалом для новых книг.
На кладбище бывшего села Обольянова поставлен прекрасный памятник писателю, а село переименовано в Подъячево.
Письма, снятые с потолка
Не все знают, что великий наш сатирик Михаил Евграфо-вич Салтыков-Щедрин родился и провел первые десять лет
