В день открытия лавки по подсчету приказчиков шелку было продано на пятьсот с лишним лянов серебра. Симэнь остался очень доволен, и как только лавку заперли, пригласил к столу приказчиков Гань Чушэня, Хань Даого и Фу Цзысиня, а также Цуй Бэня, Бэнь Дичуаня и Чэнь Цзинцзи. Их услаждали музыканты, которых потом отпустили. Затем им пели певцы.
Порядком захмелевший Боцзюэ вышел по нужде и подозвал Ли Мина.
– Откуда этот смазливый певец с собранными в пучок волосами? – спросил певца Ин Боцзюэ.
– А вы разве не знаете, батюшка? – удивился Ли Мин и, прикрывая рот, продолжал: – Это Чжэн Чунь, брат Чжэн Фэна. В прошлый раз батюшка пировал у Чжэнов с его сестрой Айюэ.
– Вон оно что! – протянул Боцзюэ. – Теперь понятно, почему Айюэ была на недавних похоронах.
Боцзюэ сел за стол и обратился к Симэню:
– Тебя, брат, надо еще поздравить с обретением нового шурина, да?
– Брось, сукин сын, глупости болтать! – шутя обрезал его Симэнь и кликнул Ван Цзина: – Налей-ка батюшке Ину большую чару.
– Шурин, дорогой! – обратился к У Старшему Боцзюэ. – Ну что ты скажешь, а? За что он наказывает невинного человека?
– Я тебя наказываю, сукин сын, за то, что ты распространяешь ложь, – отвечал Симэнь.
Боцзюэ понурил голову, помолчал и захохотал.
– Ладно! – воскликнул он. – Я готов пить чару. Думаю, не помру. Только я отродясь не пил всухую. Позови-ка Чжэн Чуня. Пусть споет, а я выпью.
Вышли трое певцов и заиграли на своих инструментах.
– Нет, вы ступайте, – обратился Боцзюэ к Ли Мину и У Хуэю. – Я хочу, чтобы мне пел только Чжэн Чунь.
– Чжэн Чунь! – крикнул Се Сида. – Поди сюда! Спой, раз тебя просит батюшка Ин.
– Раз ты просишь, будешь пить по чарке за каждую песню, – заключил Симэнь.
Дайань поставил перед Боцзюэ две больших чары. Чжэн Чунь настроил серебряную цитру и запел негромко романс на мотив вступления к «Чистой реке»:
Барышня семнадцати годковУвидала пару мотыльков.Прислонилась к белому крыльцу,Покатился жемчуг по лицуПрогоняет резвую чету –Не поймать им счастья на лету.
Чжэн Чунь спел, и Боцзюэ предложили вино. Только он осушил кубок, Дайань опять наполнил его вином. Чжэн Чунь запел на тот же мотив:
За перилами резными – ты.Чайной розы пышные кусты,Теребишь, в смущеньи скрывВстречи давешней порыв.Мне бросая желтые цветы,Улыбаешься из темноты.
Боцзюэ осушил чарку и поставил ее перед Сида.
– Хватит! – говорил он. – Не могу я больше! Меня и эти две уложили.
– И хитер же ты, Попрошайка! – возражал Се Сида. – Что ж я за тебя пить должен, да? Я тебе не раб!
– Сам ты попрошайка-хитрец! – заявил Боцзюэ. – Погоди, стану сановником, тогда у меня в рабах ходить будешь.
– Тебе, сукин сын, больше подойдет пост служки в вертепе, – заметил Симэнь.
– Хорошо, сынок, тогда я тебе не откажу в приеме, – засмеялся Боцзюэ.
Симэнь обернулся к Дайаню и наказал в шутку:
– Ступай сходи за щипцами. Я Попрошайке голову расколю.
Се Сида потихоньку подкрался к Боцзюэ и щелкнул его по голове.
– Как ты можешь городить ерунду в присутствии почтенного господина Вэня? – укорял его Сида.
– Господин Вэнь – человек образованный, – отвечал Боцзюэ, – и поймет, что в шутку, что всерьез.
– Вы, господа, так близки с почтенным благодетелем, моим хозяином, – говорил сюцай Вэнь, – что иначе за пиршественным столом было бы довольно скучно. А когда становится весело на душе, радость рвется наружу. Невольно начинают «жестикулировать руки и пританцовывать ноги».[925]
– Хватит этих шуток, свояк! – обращаясь к Симэню, сказал свояк Шэнь. – Давайте лучше попросим старшего шурина занять почетное место и начнем застольную игру. Можно метать кости или выбрасывать пальцы, а можно и в домино. Кто не знает стихов и песен, пусть скажет скороговорку. А ни того ни другого – пей чарку. Так будет справедливее, и утихнут споры.
– Это ты прав, свояк, – поддержал Симэнь.
Налили кубок и велели начинать шурину У Старшему. Тот взял коробку с костями.
– Начинаем игру, господа! – обратился он. – Кто скажет невпопад, тому штрафной кубок. Сперва я брошу одну кость, потом – две. Если совпадут со сказанным, пью штрафную.
Первая:
В несметном войске белое знамя свернули,
Вторая:
Немногим известен в Поднебесной храбрец,
Третья:
Самодержец Циньской казнил верховного командующего Юя,
Четвертая:
Поруганный полководец коня боевого лишился,
Пятая:
Перепуганы так, что на зов мой никто не откликнется,
Шестая:
Государь на улице одеянье скинул,
Седьмая:
У посыльного из черни не сыщешь седого волоска,
Восьмая:
Четвертовавший не принесет домой топор,
Девятая:
Чудодейственна пилюля, да некому принять,
Десятая:
Век вместе, а в конце одна разлука.
Шурин У бросил кости. Вторая кость совпала, и он выпил чарку.
Теперь была очередь свояка Шэня.
– Я буду бросать по одной кости шесть раз, – пояснил он. – При совпадении пью штрафную.
Вот – небесная четверка,два – на полюсе земли –Средь людей в пылу восторгапару красную яви.Третий раз алеют сливыу Шаманской высоты[926] –Подсчитай друзей счастливых,кто из нас познал цветы.[927]
Он вынул красную четверку и выпил чарку, а потом передал кости сюцаю Вэню.
– Ваш ученик назовет цветок и процитирует строку из Четверокнижия,[928] которая начинается со слова предыдущего предложения.
Бросаю раз:
Капелька алая. –Алая слива,белая рядом нежна и красива.
Бросаю два:
Пара махровая. –Лотос двуглавый –В лотосах спрятались утки-шалавы.[929]
Бросаю три:
Ивы три вешние. –Стоя под ивой,не поправляй свою шапку стыдливо.
Бросаю четыре:
Ночью краса красна.[930] –Пурпурно-красныйне одевай в суете ты напрасно.
Бросаю пять:
Там зимоцвет, как меч.[931] –Меч драгоценный,падшей звезды яркий отблеск мгновенный.
Бросаю шесть:
Звездные россыпи. –Полог небесный –неба покой, непонятный, чудесный.
Сюцаю Вэню пришлось выпить только одну чашу.
Настала очередь Ин Боцзюэ.
– Я ни аза не знаю, – сказал Боцзюэ. – Я лучше прибаутку-скороговорку скажу.
Шлеп, шлеп, шлеп, – вышаркивает старикашка,с желтым он горохом сжал в руке черпашку,а в другой – цветами расцвеченную суму.Шлеп, шлеп, шлеп, – вышаркивает старикашка,вдруг навстречу желтый с белым пес-бродяжка,сцапал он цветами расцвеченную суму.Тот, что шмыгал, тот, что шаркал, старикашка,с желтым он горохом опустил черпашку,дать отбой рукой стараясь побирушке псу.То-ли старикашкапострадал от желтого с белесым пса-бродяжки,То ли пес-бродяжка,желтый с белым, пострадавший пал от старикашки.
– Что б тебе, шутник ты никудышный, провалиться! – засмеялся Симэнь. – Где это видано, чтобы собаку рукой били, а? И за руку не схватила?
– Так кто ж ему велел без палки по улицам шмыгать? – говорил Боцзюэ. – Я сам тут как-то собирал пожертвования, и клюки под рукой не оказалось. Так насилу от собак отбился.
– Брат, ты слышишь? – обратился Сида к Симэню. – Попрошайка сам признается, что побирается. У кого что болит, тот о том и говорит.
– Наказать его чаркой за такую скороговорку! – предложил Симэнь. – А теперь твоя очередь, Се Цзычунь.
– Моя скороговорка получше будет, – предупредил Се Сида. – Запнусь – чарку в наказание.
Там над частоколомзачем-то торчал чурбачок черепичный,А под частоколомчастенько скучал чахлый мул горемычный.Упал с частоколазачем-то торчавший на нем чурбачок черепичный,И в мула попал,что под тем частоколом частенько скучал горемычный.С отчаянной яростью он,что под тем частоколом частенько скучал горемычныйКопытом тупымраскурочил тотчас до черта черепков чурбачок черепичный.Иль в точности наоборот:этот мул, что под тем частоколом частенько скучал горемычныйЧудовищно чёткопришиблен был тем, с частокола упавшим шальным чурбачком черепичным.
– Еще надо мной подтрунивал! – говорил Боцзюэ. – Тебе моя скороговорка не по душе пришлась, зато мне строптивый мул понравился. Я – строптивый мул, а невестка Лю, баба твоя, – черепица разбитая. Пока ты, облезлый мул, жернова вертел, я черепицу молол.
