Романсы на мотив «Застряла в решетке южная ветка» сразу напомнили Симэню первую встречу с Чжэн Айюэ. Он остался очень доволен. Ван Шестая, обрадованная тем, что угодила гостю-ценителю, опять наполнила до краев чарку.
– Батюшка, – улыбаясь, говорила она Симэню, – прошу вас, пропустите еще чарочку. Не торопитесь. Это только вступление. Барышня Шэнь еще споет, сколько вы пожелаете. А потом, может, к себе ее позовете. Она и матушек усладит. У вас, батюшка, кто поет?
– Больше барышня Юй в последнее время, – отвечал Симэнь.
– Но барышня Шэнь берет ноты и повыше ее, – продолжала Ван. – Когда пожелаете ее позвать, мне скажите. Я велю паланкин нанять и к вам проводить.
– Барышня Шэнь, – обратился к певице Симэнь, – я за тобой на осенний карнавал пришлю. У меня гости будут. Пойдешь?
– Разумеется! – согласилась певица. – Только дайте знать. Не посмею ослушаться.
Симэню понравился такой ответ певицы.
Во время пира Ван Шестой было неловко любезничать с гостем, поэтому, попросив Шэнь Вторую спеть еще, она шепнула Хань Даого:
– Ступай попроси слугу проводить барышню к супруге Юэ Третьего.
Перед уходом барышня Шэнь поклонилась Симэню. Тот протянул ей в награду узелок с тремя цянями серебра, который он достал из рукава. Певица тотчас же грациозно склонилась перед Симэнем в земном поклоне.
– Значит, восьмого я пришлю за тобой слугу, – сказал он.
– Вы, батюшка, только скажите Ван Цзину, а он мне передаст, – посоветовала Ван. – Я сама за ней слугу пошлю.
Барышня Шэнь откланялась и удалилась, сопровождаемая слугой. Ее проводил и Хань Даого. По договоренности с женой он ушел ночевать в лавку, оставив ее наедине с Симэнем. Они поиграли немного в кости, осушили по чарочке, но такое времяпрепровождение их явно не устраивало. Симэнь сделал вид, что ему требуется выйти по нужде, а сам последовал прямо в спальню хозяйки, где, запершись, они отдались любовным утехам.
Между тем Ван Цзин вынес светильник и присоединился к пировавшим в передней комнатушке Дайаню и Циньтуну.
Ху Сю полакомился и выпил украдкой на кухне, отпустил повара и, постелив циновку в небольшой комнатке с алтарем поклонения Будде, лег спать, но немного погодя проснулся. Надобно сказать, что комнатка эта отделялась от хозяйской спальни всего лишь тонкой дощатой перегородкой, Ху Сю и разбудил голос хозяйки. Решив, что Симэнь давно ушел, а в спальне почивают хозяин с хозяйкой, слуга поднес к стене светильник, проткнул головной шпилькой оклейку и стал подглядывать в щелку. В спальне ярко горела свеча, и Симэнь как ни в чем не бывало делил ложе с Ван Шестой. Ее ноги были привязаны к спинке кровати, а на Симэне была только короткая шелковая куртка, снизу он был обнажен. Ху Сю наблюдал, как Симэнь Цин взобрался на Ван Шестую, и они задвигались навстречу друг другу, и слышал громкие звуки, возникавшие при соприкосновении двух тел. Хозяйка щебетала на все лады, и страстные любовные звуки сливались воедино.
– Мой милый! – послышался, наконец, голос Ван. – Делай со мной, что только пожелаешь. Ведь я вся, как есть, принадлежу тебе и только одному тебе.
– А что если твой муж разгневается? – спросил Симэнь.
– Да как он посмеет гневаться, этот рогоносец! – воскликнула Ван. – Будь он хоть богатырь семи пядей во лбу, все равно тобой же живет.
– Если ты меня любишь, – говорил Симэнь, – я вот соберу серебра да пошлю твоего мужа вместе с Лайбао на юг. И пусть там остается. Заведет склад и товары будет закупать. А тут и приказчик Гань управится. Мне как раз закупщика и сторожа в тех краях завести необходимо.
– Он на юге не раз бывал, его и пошли, – поддержала Ван Шестая. – Чего ему дома околачиваться? Он и сам говорит: привык, говорит, разъезжать, так из дому и тянет. Он ведь с малых лет на реках и озерах. Мастер по торговой-то части и в товарах толк знает. Как бы хорошо его отправить! – я б ему бабу подыскала. Не нужен он мне. Я с тобой хочу быть. Куда ни сунешь, туда с радостью пойду. От души говорю. Пусть меня гром разразит на этом самом месте, не лгу.
– Хватит клятв, дорогая! – прервал ее Симэнь.
Они и не подозревали, что Ху Сю к великому своему удовольствию подглядывал любовников и подслушал весь их разговор.
Хань Даого между тем, не найдя Ху Сю, пошел ночевать в лавку. Ван Сян и Жунхай сказали ему, что Ху Сю не появлялся, и Даого вернулся домой, где застал пирующих Дайаня с Циньтуном, к которым присоединился и Ван Цзин. Заслышав голос хозяина, Ху Сю поспешно бросился к циновке и притворился спящим. Немного погодя вошел Даого, посветил, посветил под алтарем Будды и нашел там громко храпевшего слугу.
– Так вот ты куда, оказывается, забрался, сукин сын! – пнув ногой Ху Сю, заругался Даого. – Вот где растянулся, арестант проклятый! Я тебя в лавке обыскался. А ну, вставай сейчас же! Пошли!
Ху Сю поднялся, вытаращил глаза и, потерев их для виду, поплелся за хозяином в лавку.
Прошла, должно быть, целая стража, прежде чем Симэнь закончил сражение с Ван Шестой. Он возжег благовония на трех алтарях ее тела: груди, лобке и копчике. Ван Шестая встала, оделась и велела служанке подать воды. Она вымыла руки и, подогрев вина, опять села с Симэнем за пиршественный стол. За чаркой вина продолжалась их задушевная беседа. Потом Симэнь отбыл верхом в сопровождении Дайаня, Ван Цзина и Циньтуна. До дому он добрался только во вторую ночную стражу и пошел к Пинъэр. Она спала.
– Где это ты напился? – спросила она подвыпившего мужа.
– Меня Хань Даого угощал, – рассказывал Симэнь. – Я сына лишился, вот он и пригласил меня тоску развеять. У него была певица Шэнь Вторая. Такая молоденькая, а как поет! Лучше барышни Юй! На праздники я решил за ней паланкин послать. Она вам петь будет, и ты, может, тоску свою развеешь. Тяжело у тебя на сердце, а? Да ты брось уж так убиваться!
Решив остаться у Пинъэр, Симэнь хотел было кликнуть Инчунь, чтобы она помогла ему раздеться.
– Не надо! – удержала его Пинъэр. – Меня течения изводят. А горничная на кухне лекарство варит. Иди к другой. Погляди, на кого я стала похожа! В чем душа! Какое тебе со мной будет удовольствие?
– Не в силах я тебя бросить, моя дорогая! – упрашивал ее Симэнь. – Я с тобой хочу. Что я могу поделать?
– И кто ж поверит твоей болтовне?! – Пинъэр искоса поглядела на Симэня и засмеялась. – И умру, не бросишь? Вот как поправлюсь, тогда и приходи. Ладно? Симэнь присел.
– Ладно уж! – заключил он наконец. – Раз не оставляешь, я к Пань пойду.
– Вот-вот! И иди к ней! – поддержала его Пинъэр. – Чтобы потом на меня не обижался. А она, наверное, ждет тебя не дождется. Ступай к ней, а то еще скажет, что я тебя удерживаю.
– В таком случае я никуда не пойду, – заявил Симэнь.
– Нет, нет! Я пошутила, ступай же! – Пинъэр засмеялась и проводила Симэня.
Она села на постель. Около нее стояла Инчунь с готовым лекарством. Пинъэр не удержалась, и слезы потекли у нее по щекам. Она глубоко вздохнула и села принимать лекарство.
Да,
Терзаюсь,милый друг,мне в горе утешенья нету!Доверюсьиволге –пусть разнесет его по свету.
Но не будем рассказывать, как после приема лекарства легла спать Пинъэр, а перейдем опять к Симэню.
Цзиньлянь велела Чуньмэй прикрыть светильник абажуром и легла как раз перед самым появлением Симэня.
– Так рано, а ты уже в постели, моя дорогая? – удивился Симэнь, входя в спальню.
– Каким же это ветром тебя занесло, а? – спрашивала Цзиньлянь. – Где пировал?
– Да приказчик Хань с юга вернулся, – объяснял Симэнь. – Узнал, что я сына лишился, вот и пригласил в гости горе развеять и за внимание отблагодарить.
– Пока он там разъезжает, ты его жене внимание оказываешь, – заметила Цзиньлянь.
– Что ты болтаешь? – оборвал ее Симэнь. – Он же у меня в приказчиках.
– Вот именно, в приказчиках! – продолжала Цзиньлянь. – Он тебя, должно быть, со своей женой веревкой связал, чтобы ты, паче чаяния, по всему свету не вздумал шататься. Я ж все знаю! И ты еще мне будешь зубы заговаривать? Хватит. Надоело. Ведь она ж была у нас, когда твое рождение справляли. Это ж ты дал ей шпильку со знаком долголетия. Хитростью у Ли Пинъэр выманил и этой проклятой шлюхе поднес. А она-то перед нами красовалась. И Старшая, и сестрица Мэн – все видели. А когда я ее спросила, она так вся и вспыхнула. Не говорила она тебе? И вот теперь тебя опять к ней занесло? Эх ты, бесстыдник! Мало тебе дома? И чем, понять не могу, тебя прельстила эта дылда? Как есть баба! Брови навела, букли невероятные намалевала, а помады столько наляпала, что не губы, а кровяные сгустки. И чего хорошего в этой грубой потаскухе с багровым лицом? Ума не приложу. А ты даже ее братца пригрел. Чтобы ей записки удобнее передавать, да?
– И откуда только ты это взяла?! – упорно не признавался Симэнь. – Тебе бы только ерунду городить. Мы с Ханем вдвоем выпивали. Она даже не вышла.
