Молча идут Колыгин и Савин — за полдня словом не обмолвились. Иван давным-давно уже не «сочиняет» своих похождений, давно не слышал Юрий его постоянных концовок: «Смеху потом было!»… Сейчас говорить не о чем, да и незачем — Юрий знает, о чем думает Иван, Иван знает, о чем думает лейтенант.
Еще издали Юрий заметил двух бредущих навстречу людей. По всему было видно, что это не немцы. «Опять наши мученики-пленные». Так оно и оказалось. Подошли двое русских — один пожилой, изможденный, другой молодой, мордатый. Иван сразу обратился к парню.
— Документы!
Тот проворно полез за пазуху, вынул складной бумажник, развернул его, доставая красноармейскую книжку. Иван бесцеремонно забрал у него весь бумажник и начал проверять каждый кармашек. Извлек золотое кольцо.
— Где взял?
Парень немного замялся.
— Нашел в лагере. Немец потерял, а я подобрал.
Иван засопел, но ничего не сказал. Потом вытащил пачку каких-то потрепанных бумажек. Из них выпала фотокарточка. Поднял, всмотрелся в бледный отпечаток. Юрий тоже склонился. На снимке этот парень стоял, уперев руку в бок и выставив вперед ногу в немецком сапоге. Сзади лагерные проволочные загражденья.
— Видать, хорошо жил в плену…
— Что вы! Это так дружок снимал. Разве в лагере жизнь! — поспешно оправдывался тот.
— По морде видно, — обронил Иван.
Парень скреб носком снег.
— Где в плен сдался?
Парень испуганно посмотрел на Савина.
— Что вы, гражданин начальник! Я не сдавался. Взяли в плен. Окружили.
— Где?
— Под Котлубанью, осенью.
— Врешь! Под Котлубанью не окружали никого! — Иван с неприсущей ему озлобленностью смотрел на пленного. Потом снова засунул пятерню в бумажник, пошарил там и вынул… презерватив. Юрий заметил, как Савин сразу побледнел, зрачки у него судились — он впился ими в лицо парня.
— Так… — выдохнул он. — Это тоже от плохой жизни? А ну, пойдем!
Он за рукав стянул его с тропинки и тут же, не снимая автомата, неожиданно для Юрия выпустил в грудь парню короткую очередь. Тот рухнул тяжело, как подпиленная коряжистая сырая осина. Иван повернулся ко второму пленному. Тот смотрел на него обреченными глазами.
— А ты, батя, топай дальше, — сказал он хрипло. — Вон видишь, цепочка показалась из балки? Это наш полк. Там тебя примут. Давай жми.
Пленный пошел, поминутно оглядываясь. Вдруг Иван окликнул его.
— Погоди, — засунул руку в карман, долго там шарил, глухо позвякивая патронами, вынул банку консервов. — На, лови! Подкрепишься. А то и до своих не дотянешь…
Тронулись дальше.
— Зря ты, Иван, застрелил парня, — глухо сказал лейтенант. — Особисты разобрались бы что к чему, законно бы сделали все это.
Иван как ошпаренный обернулся — словно он ждал этих слов. Таким Юрий его не видел никогда.
— Законно?! Здесь законы устанавливаю я! — он сердито потыкал пальцем вниз, себе под ноги. — Эта земля пока ничейная. Войска — вон где пока идут, — кивнул он назад. — А здесь я хозяин. И закон здесь — это моя совесть! Понял?.. — И чуть тише, но так же настойчиво продолжал — Ванька Скрипченко что, жить не хотел? А Гошка Волобуев? А все остальные?.. А этот ряшку наедал и думал не о победе, а как бы венерическую болезнь не схватить!..
И уже много спустя, охолонув, неожиданно заговорил:
— Осенью под Котлубанью у нас один разведчик уполз к немцам. Десять дней не могли мы «языка» взять. В стельку все вымотались. Он не выдержал, сдался в плен. На следующий же день немцы все наши батареи побили и штаб полка разбили — выдал, гад… Я все эти дни о нем только и думаю. Если бы сейчас он мне попался! Он бы мне душу облегчил, камень бы снял с нее тяжелый. Я бы не стал его убивать, не-ет! Я бы ножом резал, лоскуты бы сдирал с него с живого! — И еще позже, словно заканчивая разговор, спокойно сказал — А этот из той компании. Зря ты, лейтенант, жалеешь его. А особистам и без него делов хватит…
На рубеже Большой и Малой Россошек отступавший немец задержался не надолго. Выбили его оттуда почти с ходу. И он покатился дальше по фронту на Кузьмичи — разъезд Конный — Гумрак, намереваясь зацепиться, видимо, за вал Анны Ивановны — земляное сооружение, возведенное две сотни лет назад и предназначавшееся для защиты южных границ Российского государства. Но и пятиметровой высоты вал не помог. И только у завода «Баррикады» отступление кончилось — дальше бежать было некуда.
31 января южная группировка немецких войск, расположенная в центре города, сложила оружие и сдалась в плен вместе с командующим Шестой армией Паулюсом, которому накануне высочайше пожаловано было от фюрера звание генерал-фельдмаршала. Северная группировка, занимавшая промышленную зону Сталинграда, еще сопротивлялась.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
1
Лагерь жил привычной жизнью, деловито, бурно и… весело. Каждый день уходили отсюда в разных направлениях группы людей, нагруженных взрывчаткой, вооруженных автоматами, прибывали сюда лыжники, верховые на взмыленных лошадях, груженые санные обозы. Чуть ли не каждую ночь прилетали самолеты с Большой земли.
Немецкое окружение почти не чувствовалось. Бригада крепко пустила корни на земле, которую немцы считали уже своей. Вот что доносила служба безопасности (СД) в феврале 1943 года в Берлин: «Движение по дорогам из прифронтовой зоны в зону гражданской администрации вследствие перекрытия шоссе между Идрицей и Себежем, а также Полоцком и Дриссой фактически прекращено. В ходе действий партизанам удалось настолько овладеть районом, что они превратили его в неприступную оперативную базу, служащую для подготовки дальнейших действий…».
К февралю 1943 года на оккупированной части Калининской области действовало уже двенадцать партизанских бригад. Партизанский край расширился на сотни километров. В него входили часть Невельского, Пустошкинского, Идрицкого, Себежского и Опочецкого районов. Край протянулся с севера на юг от Новоржева до Полоцка, а с запада на восток — от границы с Латвийской республикой до рубежа Локня — Новосокольники — Невель. До сотни сел жили здесь по законам советской власти — работали двенадцать райкомов, подпольный обком партии, райисполкомы, издаваясь свои, большевистские газеты, транслировались радиопередачи из Москвы.
Немецкое командование мириться с этим, конечно, не могло. В январе сорок третьего года на ликвидацию этого партизанского края были брошены специальные карательные части — двенадцать тысяч человек. Но попытка оказалась тщетной — партизаны выстояли, не уступив ни одного метра своей территории.
В феврале оперативное управление генерального штаба сухопутных войск вермахта стало готовить новую, еще бoлее оснащенную и усиленную экспедицию против калининских партизан. Центральный штаб партизанского движения в свою очередь принял меры. Был создан объединенный штаб белорусских, латышских и калининских партизан. Началась подготовка долговременных огневых позиций, запасных баз, аэродромов.
Бои предстояли длительные, кровопролитные.
2
Аркадий Николаевич считал своим первейшим долгом обстоятельно побеседовать с каждым прибывшим в бригаду. Даже в эти напряженные февральские дни он находил время объезжать форпосты, на которых до времени оседали новички и подвергались проверке. А проверять приходилось обстоятельно — народ шел разношерстный. С кем только ни приходилось иметь дела комиссару.
Как-то на васильковском форпосту Аркадий Николаевич встретил деда с веселыми по-младенчески голубыми глазами.
— Я, товарищ комиссар, тутошный и житель, и рожак, — Заявил он. — Всю жизнь провел в лесах. Так что не принять меня никак нельзя. Без меня вы, как без рук. А правильней сказать — все одно, что слепые без поводыря. Каждый кустик, каждую сосну я тут знаю поименно ажник от Пскова до Полоцка. Самого Владимира Ильича Ленина на охоту водил тут.
— Как Ленина водил? — не понял Аркадий Николаевич.
— Приезжал он в двадцатом году летом охотиться в наши места на реку Обшу.
— Да? — удивился Данилов.
— Это уж верь моему слову, комиссар, досконально говорю тебе. Своими глазами видел Ильича, водил его по нашенским местам. Только жил я тогда не тут, а в Антипино за Западной Двиной — есть такая там деревня. Есть Антипово и есть Антипино. Так вот я из Антипино. А Ленин приезжал — это точно. У нас ведь охота тут знаменитая. И лось водится, и косуля, и кабан. Медведь есть, волк и даже рысь попадает. А Ильич-то на боровую дичь приезжал охотиться, на рябчиков в основном. Ружьецо у него знатное, как сейчас помню, тульских мастеров. И охотник он отменный — это я тебе досконально говорю, азартный охотник.
Аркадий Николаевич слушал с интересом. А дед, разглаживая куцую гнедую бороденку, тараторил словоохотливо, будто в воскресный день на завалинке сельчанам бывальщины рассказывал.
